[3] Эрешкигаль – в шумеро-аккадской мифологии богиня, властительница подземного царства.

[4] Иркалла – в шумеро-аккадской мифологии подземное царство, из которого нет возврата.

Очнулся я лежа на полу. Снова в той же камере. Кувшин «аккадского вина» по-прежнему стоял возле стены напротив. Вонь, источаемая из него, стала еще нестерпимее.

Я повернул голову в сторону камеры напротив, в надежде увидеть Эшнумму, но она была пуста. Видимо, его увели на собственный суд. Мне стало немного жаль, что пришлось остаться в этом мрачном и холодном месте одному. Ассириец был не в счет. Сев, я прислонился спиной к стене и закрыл глаза.

«Вот и подошел конец твоему жизненному пути, Саргон. Завтра на рассвете ты примешь смерть и встретишься со своими отцом и матерью в загробном мире. Эх, я конечно, невероятно по ним скучаю, но, все же, не особо спешу. Однако, похоже, придется смириться с этим. Но, Шамаш мне свидетель, я этого не хочу! Может, есть какой-то выход отсюда? Возможен ли побег?».

Я подергал цепь, которая вновь сковывала ногу, но сразу стало понятно, что голыми руками ее не снять.

От всего, что произошло со мной, голова шла кругом.

«Надо было раньше о побеге думать, когда ты только узнал, что погиб писец Бел-Адад… Писец… Выходит, он и вправду был писцом! Ну, по крайней мере, я узнал ответы на два вопроса из тех, что задавал себе ранее. Откуда у простого корзинщика столько денег – просто. Он был не корзинщиком, а писцом. Почему Бел-Ададом интересовались жрецы – опять же, ответ прост. Он принадлежал храму Эсагилы и имел весьма почетную должность».

 Но ответы на два вопроса сразу же породили новые.

Зачем ему хижина в бедняцком пригороде? 

И что, демоны меня забери, он там делал? 

«Насчет последнего можешь не переживать. Демоны заберут тебя уже завтра».

Губы расползлись в вялом подобии улыбки в ответ на ироничную мысль.

Однако мечта о побеге не покидала мой разум.

Я посмотрел на кувшин с мочой. Безумная идея мелькнула в голове.

«Что если ударить пришедшего за мной сосудом по черепу? Или выплеснуть палачу прямо в глаза? Моча разъедает. Это поможет на время ослепить врага и подарит шанс. Быть может, мне даже удастся завладеть его оружием и тогда… А что если их будет двое? Ох… Надо еще подумать…».

Размышления о поисках путей возможного побега были бесцеремонно прерваны. Внезапно в коридоре раздались громкие шаги. Я напрягся, переводя взгляд то на выход, то на кувшин. Из-за поворота показались две фигуры, в одной из которых я сразу признал тюремщика. Когда я увидел, что ассириец не один, маленькая надежда на спасение, вспыхнувшая словно высушенный стебель от кремниевых искр, сразу угасла, хоть и продолжала тлеть где-то в глубине ничтожным угольком.

– Вот он, господин, – сказал ассириец, обращаясь к спутнику.

– Прекрасная Нинкаси[1]! – воскликнул незнакомец, при звуках голоса которого я вздрогнул. – Ну и смрад здесь.

– Простите, господин, – тюремщик виновато развел руками, – мы в темнице. Тут постоянно витают странные запахи.

– Странные запахи, – ворчливо повторил незнакомец, – дерьмо это, а не странные запахи.

– Вам угодно что-нибудь еще? – заискивающе прошелестел ассириец.

– Нет. Оставь нас, Тегим-апал.

Пытаясь рассмотреть нового гостя, я щурил глаза, но тот оставался в тени коридора.

– Вы уверены, господин? – спросил ассириец.

– Иди уже, – ответил незнакомец тоном, не принимавшим возражений.

Кивнув, Тегим-апал развернулся и зашагал к своему месту. Вскоре он скрылся за поворотом, оставив меня наедине с таинственным гостем.

– Ну, здравствуй, Саргон, – молвил посетитель.

– Кто ты? – спросил я, чувствуя легкое возбуждение.

– Неужели ты не узнаешь меня?

– Нет. Хотя голос кажется знакомым.

Гость тихо засмеялся, и его смех мне совсем не понравился. Он заставил сердце в груди биться сильнее.

– Если не уши, то, быть может, глаза помогут тебе вспомнить, – произнес он, выходя на свет факелов.

Внутри у меня все похолодело, когда я увидел это лицо. Руки непроизвольно сжались в кулаки, а на лбу выступил холодный пот. Живот скрутили предательские спазмы. Я хотел крикнуть, но дыхание перехватило.

С внезапно пересохших губ сорвался громкий шепот:

– Бел-Адад!

[1] Нинкаси – богиня шумерской мифологии, ответственная за пиво и другие алкогольные напитки.

Я резко поднялся, отшатнувшись вглубь камеры. Цепь на ноге звонко брякнула об пол.

– Ты… ты… ты же…

– Мертв? – договорил он за меня. Его полные губы разошлись в снисходительной улыбке, из-за чего она выглядела еще более зловещей, чем была на самом деле. – Дорогой Саргон, я чувствую себя прекрасно, для мертвеца, – он небрежно развел руки в сторону.

Ошибки быть не могло. Это не издевательская игра света и тени сумрачного подземелья. Не плод моего больного воображения. Не безумное видение, как следствие частых ударов по голове. Нет, это реальность. Жестокая, беспощадная реальность. Передо мной по ту сторону металлической решетки стоял Бел-Адад. Живой и невредимый.

– Полагаю, – продолжил он, опуская руки, – ты хочешь узнать ответы на некоторые вопросы. Честно признаюсь, я и сам желаю все тебе рассказать, ибо ты заплатил высокую цену за правое дело, – улыбка сошла с его уст, – собственной жизнью заплатил.

– Если ты жив, то меня не за что судить, – прохрипел я, медленно приближаясь к двери камеры, все еще не до конца осознавая, что он не призрак. Не этимму[1], который бродит по земле в тщетных попытках найти свое упокоение.

Но нет. Это и в самом деле Бел-Адад. Только теперь, вместо простецкой рубахи корзинщика, его крупное тело покрывала прекрасное фиолетовое одеяние с короткими рукавами и подолом до колен, а за спиной виднелся красный плащ.

– Саргон, Саргон, – писец покачал головой, при этом щелкая языком, – ты все такой же наивный болван. Чего не скажешь о твоем великом тезке. Это лишь подтверждает то, что я не ошибся, когда выбрал тебя.

– Что значит, выбрал?

Бел-Адад вздохнул с видом учителя, втолковывающего азы клинописи нерадивому ученику:

– Уверен, будет проще, если ты начнешь задавать вопросы, а я на них стану отвечать.

Я подошел почти вплотную к выходу. Цепь на ноге натянулась. Храмовый писец внимательно следил за мной, находясь вне досягаемости моих рук.

– С чего ты взял, что мне хочется тебя слушать? – максимально равнодушным тоном выдавил я, постепенно овладев собой.

– На твоем месте я бы не удержался.

– Ты не на моем месте! – гневно прохрипел я.

– К тому же, – продолжил Бел-Адад, пропуская последнюю реплику мимо ушей, – это не совсем правильно с моей стороны. Отправить человека в загробный мир, даже не сказав ему, за что, – тут он вновь выдавил из себя подобие улыбки, и мне даже показалось, что в ней промелькнула доля сочувствия.

«Или это просто причудливая игра света и тени, вперемешку с моим возбужденным воображением?».

Писец добавил:

– Такая уж, видимо, моя судьба. Обрывать жизни тем, кто не всегда заслуживает смерти.

Я стоял, не в силах сообразить, что он имеет в виду. В то же время, во мне закипал гнев. Ведь именно из-за человека, стоявшего по ту сторону медных прутьев, завтра мне отсекут голову.

– Зачем тебе нужна была эта хижина, сожри тебя Пазузу? – процедил я.

– Не скрипи на меня зубами, Саргон, – он продолжал снисходительно улыбаться, но в глазах вспыхнул огонек.

«Или это просто факелы отражаются в его очах?».

– Постройка хижины была нужна для продолжения тайной деятельности в пользу жрецов в том районе пригородов. Однако уже к концу твоей работы над ней, я понял, что планы срываются, и лачуга станет лишь предлогом, чтобы незаметно исчезнуть. А вину за мою, якобы, смерть взвалить на нерадивого строителя не составит особого труда. Ты отлично подходил на роль козла отпущения – этакий наивный простачок, веривший в справедливость и порядок.