— А мы думали, уже не увидим тебя, — сказала Зина. — Похудел. Конечно, у нас сидел как у Бога за пазухой, мы тебе и баранку, и конфетку, и воды в рюмочку…

— И сладкой воды, и кислой, — подхватила Валя.

— Даже горькой, — добавила Лариса. — На телевидении дают?

— Дают, — кивнул я. — Догоняют и еще дают.

Лида молчала. А с ней мы иногда все же встречаемся. Может, реже, чем хотелось бы, но раз в месяц она у меня бывает.

Розы, видимо, обо всем знают, оттого и не спрашивают, почему Лида молчит. И не смотрит на меня.

— Много приходится ездить? — спросила Зина. Среди роз она самая бойкая на язык.

— В основном летать, — сказал я. — Страна уж больно большая.

— А мы автобусом, — кивнула Зина. — К матери в Слуцк не налетаешься.

Девушки засмеялись.

— Я слышала, в Ташкенте был? — уставилась на меня своими янтарными глазами Зина.

Про Ташкент рассказала, конечно, Лида. Там жил ее родной дядя, между прочим, белорусский писатель. Но о дяде никто из узбекских писателей мне ничего толком не сказал. Я, правда, не очень и расспрашивал. Меня там интересовал Якуб Колас.

Я посмотрел на портрет классика. Дядька Якуб был вполне удовлетворен происходящим в кабинете. Взгляд добрый, на губах улыбка. Нечасто его таким увидишь.

— К шефу не заходил? — спросила Валентина.

— А его нет сегодня, — ответила вместо меня Зина. — Заседание у президента академии.

— Откуда ты все знаешь? — удивилась Лариса.

— Оттуда, — хмыкнула Зина.

— Надо идти, — вздохнул я. — Приглашу как-нибудь всех вас на вечер в Дом литераторов. Мужья отпустят?

— Отпустят, — ответила за всех Зина.

Лида промолчала. За все это время она ни разу не подняла на меня глаза.

8

Я принес папку с тремя рассказами в журнал «Полымя».

— Зарегистрируйте, — велел Кирзанову заведующий отделом прозы Николай Иванович Сошников.

В этом журнале сотрудники друг к другу обращались на «вы».

Слава послушно раскрыл толстую тетрадь и сделал в ней запись.

— На современную тему? — спросил Сошников.

— Да, — ответил я.

— Это хорошо, нам нужна современность, — кивнул головой с большими залысинами заведующий.

Слава моргнул мне, чтобы я подождал в коридоре. Николай Иванович сделал вид, что не заметил этого.

— Ну как? — спросил я, когда Слава вышел ко мне.

— Работаю, — оглянулся он по сторонам. — Пойдем на улицу.

«Боится», — подумал я.

— Не боюсь, но лучше, чтобы никто не слышал.

— Почему?

Слава пожал плечами.

В «Маладосці», которая размещалась в здании ЦК комсомола, сотрудники не боялись говорить с авторами ни в кабинетах, ни в коридоре.

— У нас места мало, — сказал Слава. — Что ни скажешь, все сразу долетает до ушей главного.

— А мы ничего секретного не говорим.

Слава опять пожал плечами.

— Молодых авторов часто даете? — спросил я.

— Редко, — сказал Слава.

— Значит, напрасно принес свои рассказы?

— Они же у тебя, наверно, не про деревню.

— Нет, — признался я.

— Я, конечно, прочитаю и передам их заведующему, но у нас и заместитель читает, и ответственный секретарь. Я уж не говорю о главном.

— Строгий?

— Идеологически требовательный.

— Я ничего такого и не пишу.

— А язык?

Да, с языком могли быть проблемы. Как сказали мне в отделе прозы журнала «Маладосць», в моем языке хватало и русизмов, и канцеляризмов, даже молодежный сленг попадался.

— Хорошо, хоть азбукой Морзе не пишешь, — сказал Слава.

Мы засмеялись.

— А что на телевидении? — спросил Слава. — Поэты не выкаблучиваются?

— Теперь их выступления записываем. Но я вообще-то поэтами не занимаюсь. «Литературная Беларусь», «Поэзия слова народного», творческие портреты. Быстрее выходи в классики, сделаю к юбилею портрет.

— К какому юбилею? — вытаращил глаза Слава.

— Тридцатилетнему.

Мы опять засмеялись.

— Если на телевидении отметят мой тридцатилетний юбилей, из «Полымя» точно уволят. Здесь к юбилеям относятся строго.

— Потому что солидные люди. Это мы шпана подзаборная.

— Ну, не такая уж и шпана. Я повесть пишу.

— Про деревню?

— Частично. Главный герой — грибовар.

— Ишь, кого нашел. Что, и вправду варит грибы?

— Да у нас их хоть косой коси. А дед Микита варит. Тоже надо уметь.

— Все надо уметь, — согласился я. — В том числе писать рассказы и повести. За роман еще не брался?

— Нет, — вздохнул Слава. — Сошников тоже романы не пишет.

— У нас многие не пишут.

— Во-первых, нужен жизненный опыт. Ну и талант, наверно. Некоторые, правда, начинают сразу с романов.

Я вспомнил, что начал именно с романа. Начитавшись в энциклопедических словарях про антов, которые в эпоху Великого переселения народов двинулись завоевывать Византию, в восьмом классе я начал писать роман под названием «Анты». Написал две части, до того момента, когда один из вождей антов Мезамир оказался в Константинополе. И тут выяснилось, что я ничего не знаю не только о дворце базилевса в столице мира, но и о домах простых ромеев. Видимо, нужно было все же своими глазами увидеть Константинополь, уже несколько столетий называвшийся Стамбулом.

Но говорить сейчас об этом своем опыте я не захотел.

— Не так все просто, — усмехнулся Слава.

Я понял, что к писательскому делу Кирзанов относится намного серьезнее меня.

— Все из-за того, что на телевидении работаю, — сказал я. — У нас красивых девушек много.

Теперь не нашелся, что сказать, Слава.

— Один–один, — сказал я. — Ничья.

— После первого тайма, — уточнил Слава.

Мы с ним, не сговариваясь, принялись разглядывать студентов института иностранных языков, который находился рядом с редакцией журнала «Полымя». В основном это были студентки.

— Вот среди кого надо выбирать жену, — сказал я.

— Может быть, — согласился Слава. — Хотя иногда проще выучить какой-нибудь иностранный язык.

Для меня изучение иностранных языков было сложным делом, и я промолчал.

— Как-нибудь прорвемся, — сказал Слава.

— Обязательно, — кивнул я.

Мы с ним одинаково смотрели на жизнь, хотя и писали совсем по-разному.

9

В конце рабочего дня позвонил Миша Сухно и предложил встретиться. У меня сегодня не было ни записи, ни монтажа, и я согласился.

— К кому это ты? — вышел из своего кабинета Тисловец.

— Свидание с девушкой, — ответил я.

Я знал, что фамилию Сухно нашему главному редактору лучше не называть.

Валентин Николаевич с подозрительностью посмотрел на меня, но ничего не сказал.

Обычно мы с Сухно встречались на Круглой площади, но сегодня Миша предложил троллейбусную остановку напротив входа в ГУМ.

— Что случилось? — спросил я, подходя к Михаилу.

— Ничего, — пожал он плечами. — Пойдем в ресторан.

Я удивился. Рестораны Миша не любил почти так же, как и комсомольских начальников. Что-то все же случилось.

— В какой? — спросил я.

— В «Зарю».

В ресторане «Заря» я был всего раз, но тем не менее хорошо знал о нем из рассказов отца.

Мы тогда жили в Ганцевичах. Отец работал бухгалтером райпотребсоюза, и ему дали квартиру в доме бывшего панского лесничего. Одну половину дома занимал директор школы с женой, моей первой учительницей, вторую наша семья. По ганцевичским меркам квартира была большая, даже с залом, и в нем по выходным отец с друзьями играли в карты. Приходили главный врач больницы Шаповалов, инструктор райкома Шингель, еще кто-то. Как я сейчас понимаю, они и научили отца играть в преферанс.

— Костя, — сказал как-то отцу Шаповалов, — ты посмотри, кто у тебя сидит за столом. Все люди с высшим образованием, уважаемые личности. А ты?

— Что я? — вытаращился на него отец. У него была привычка таращить глаза, удивляясь.

— Не поступишь в институт — не станем с тобой играть в карты, — усмехнулся Шаповалов. — Преферанс игра для людей с высшим образованием.