Мерит также поведала мне и свою собственную историю. Хотя она родилась в Фивах, среди предков ее матери были выходцы с далекого юга, так что кожа повитухи была темной, как у жителей Нубии. Но в отличие от Билхи, которую я часто вспоминала, глядя на Мерит, она была высокой и величественной.

- Не сделайся я в свое время повитухой, - сказала она мне как-то раз, - вполне могла бы стать танцовщицей, и меня приглашали бы на праздники в богатые дома и даже в царский дворец. Но жизнь проходит слишком быстро, - добавила она с притворным вздохом. - Теперь я слишком толстая, чтобы танцевать для принцев. - После чего хлопнула ладонью по своей тощей руке и засмеялась так заразительно, что я тоже не смогла удержаться от улыбки. Мерит кого угодно могла рассмешить. Даже роженицы забывали о муках, улыбаясь ее шуткам. Пока Ре-мосе был маленьким, он называл Мерит «другом Ма» - это было еще до того, как я поняла, что она действительно мой друг и послана мне небесами.

Я знала о Мерит всё, что только было возможно, поскольку она очень любила поговорить. Ее мать была поварихой, а отец - пекарем и певцом. Да и матери тоже часто приходилось развлекать гостей на праздниках у хозяина. Ее глубокий низкий голос нравился слушателям.

- Не будь мама обнажена по пояс, никто бы не поверил, что он принадлежит женщине, - уверяла Мерит.

Но мать умерла, когда ее дочь была совсем еще ребенком, и Мерит сызмальства пришлось прислуживать господам. Она носила воду для Руддедит, происходившей из страны Он, где жрецы были, по слухам, настоящими колдунами и целителями. Когда Мерит подросла, госпожа вызвала ее к себе и, оценив живой ум девочки, отправила ту учиться у местной пожилой повитухи, женщины с необычайно длинными пальцами, которая помогла очень многим матерям и младенцам.

Повзрослев, Мерит, как в свое время и ее мать, вышла замуж за пекаря. Он был хорошим человеком и к жене относился по-доброму. Но Мерит оказалась бесплодной, и ничто не могло оживить ее чрево. В конце концов, супруги взяли на воспитание двух мальчиков, чьи родители умерли от речной лихорадки. Теперь приемные сыновья выросли и сами пекли хлеб.

Они работали в особом поселении для строителей гробниц на западном берегу Великой реки.

Муж Мерит умер, и она редко видела сыновей, однако часто говорила о своих детях, всячески их нахваливая. Помню, однажды повитуха торжественно заявила:

- У моих мальчиков самые красивые зубы, которые я только видела. - Полагаю, этим Мерит особенно гордилась, потому что ее собственный рот был почти беззубым и она все время жевала майоран, чтобы облегчить боль.

Первые годы Мерит не слишком много рассказывала о своей жизни в надежде, что так ей удастся больше выведать о моем прошлом. Наконец она прекратила расспросы, но по-прежнему упорно приглашала меня на роды местных женщин. Она приходила в дом Нахт-ре и просила Эрию или Ре-нефер разрешить мне сопровождать ее. Те спрашивали меня, не хочу ли я помочь Мерит, но я всегда отказывалась. Я не хотела расставаться с Ре-мосе, и у меня не было желания увидеть мир. С самого приезда я не выходила за пределы владений Нахт-ре. Месяцы сменялись годами, и я уже стала бояться покидать дом, опасаясь, что наверняка растеряюсь или, что еще хуже, каким-то образом выдам себя. Мне казалось, что кто-нибудь непременно узнает о преступлении, совершенном моими родными, прочитает правду по моему лицу, и я стану отверженной. Мой сын узнает страшную историю о своей матери и ее братьях, своих дядьях. После этого он не сможет уже спокойно жить в доме бабушки и ее брата и проклянет меня.

Я стыдилась этих тайных страхов, они лишали меня возможности применить знания и навыки, полученные от Рахили и Инны, и в результате память о них постепенно стиралась. Я чувствовала, что сама загнала себя в ловушку, однако выхода не видела.

Но Мерит не сдавалась. Иногда, если роды были трудными, она приходила ко мне, в то укромное место под навесом в саду, которое я для себя выбрала, и даже будила посреди ночи, чтобы рассказать, как всё прошло, и спросить, что можно было сделать лучше.

Я пыталась успокоить повитуху, заверяя, что она действовала абсолютно правильно, и потом мы молча сидели рядом.

Правда, иногда, слушая ее, я чувствовала, как сердце мое падает. Однажды, узнав о внезапной смерти роженицы и младенца, я поняла, что Мерит не догадалась или побоялась взять в руки нож и извлечь ребенка, что и стало причиной гибели обоих. Я попыталась скрыть свои чувства, но повитуха всё поняла.

- Тогда скажи, - потребовала она, схватив меня за плечи. - Не кусай молча губу, если знаешь, как можно было спасти ребенка. Если ты не хочешь помочь людям сама, то, по крайней мере, научи меня.

Смущенная слезами Мерит, я начала рассказывать ей о приемах, которые использовала в таких случаях Инна. Я попыталась было поделиться с ней нашим опытом использования трав, но мне не хватало слов: я не знала египетских названий многих растений. Тогда Мерит принесла свой набор трав и мы начали разбираться. Я рассказывала повитухе, как следует применять крапиву, фенхель и кориандр, а она рыскала по рынкам, добывая листья и семена, которые я не видела уже много лет.

Мерит приносила мне образцы всех цветов и трав, купленных на рынке и в гавани. Некоторые из них были мне знакомы, другие удивляли резким непривычным запахом. Особенно странными казались местные снадобья, которые здесь делали из высушенных органов животных, измельченных камней и раковин и даже из испражнений. Египетские целители применяли навоз бегемотов и аллигаторов, мочу лошадей и детей, прикладывая смеси из них к различным частям тела в разные сезоны. Некоторые лекарства оказывались воистину чудодейственными, но я всегда удивлялась тому, что люди, так заботящиеся о телесной чистоте, применяют для исцеления столь грязные, а иногда даже смердящие средства.

Хотя в целом познания египтян о растениях были очень глубокими, ибо лечение травами практиковали здесь с незапамятных времен, мне было приятно обнаружить, что я тоже могу кое-чему научить местных жителей.

Так, Мерит прежде и понятия не имела, что отвар семян тмина помогает в исцелении ран. Она купила на рынке иссоп и мяту, посадила их в саду, и они прижились на жирной плодородной земле Египта. Теперь уже больше никто в доме Нахт-ре не страдал от несварения желудка. Мерит прославилась своими необычными снадобьями, а я была довольна, что мудрость моих матерей не пропадает даром.

Моя тихая жизнь закончилась на четвертый год после отъезда Ре-мосе в академию, когда дочери Руддедит пришло время встать на кирпичи. Хатнуф, так звали эту молодую женщину, страдала чрезвычайно. Первый ее ребенок оказался мертвым - он родился точно в срок и был очень красивым, но даже не закричал. После нескольких выкидышей Хатнуф наконец-то почти доносила очередное дитя, но… Схватки длились день и ночь, а результата всё не было, и бедняжка буквально изнемогала от боли, отчаяния и страха. Мерит пыталась ей помочь, но тщетно. Хозяйка дома вызвала жреца-целителя, который вознес молитвы богам и развесил в комнате амулеты, воскурил травы и козий навоз.

Но резкий запах заставил роженицу упасть в обморок, причем она до крови разбила лоб. После этого Руддедит изгнала жреца из помещения, велев ему совершать свои манипуляции снаружи. Наступила еще одна ночь, потом вновь забрезжил рассвет, но боль не утихала, а ребенок в утробе перестал двигаться. Хатнуф, единственная дочь хозяйки дома, лежала неподвижно, полумертвая от страха и страданий, и тогда повитуха предложила вызвать меня.

Рано утром Мерит появилась передо мной в саду. Вместе с ней пришла и сама Руддедит: фигура госпожи четко вырисовывалась на фоне рассветного неба, а на красивом, хотя уже немолодом лице знатной дамы читалась невероятная усталость.

- Деннер, - произнесла она нараспев, как говорили в Египте, - ты должна прийти и сделать все, что сможешь, для моей несчастной дочери. Нам нечем ей помочь.

Запах Анубиса уже проник в комнату. Пожалуйста, пойдем с нами.