Я была поражена тем, как растянулась наша процессия, и мне показалось, что мы обладаем великим богатством. Иосиф рассмеялся, когда услышал это, и заметил, что вся наша поклажа уместилась на одном осле и одном воле; но я всё равно гордилась тем, что сумел скопить отец, и полагала, что моя мать - настоящая царица.

Мы прошли совсем немного, когда Левий указал на фигуру впереди, сидевшую у края дороги. Когда мы приблизились, Рахиль воскликнула: «Инна!» - и побежала к своей подруге и наставнице. Повитуха была одета для путешествия, рядом с ней стоял осел, нагруженный одеялами и корзинами. Наш караван не остановился ради неожиданной встречи - нелепо было задерживать стадо там, где не имелось источника воды. Однако Инна подошла к нашему отцу, держа осла в поводу, и последовала за Иаковом, держась на шаг позади. Инна заговорила не с ним самим, а с Рахилью, но так, чтобы глава семейства услышал ее слова.

Повитуха выражалась весьма витиевато, и фразы ее казались мне довольно странными, особенно если учесть, что обычно она изъяснялась коротко и ясно, без лишних церемоний, иногда даже грубовато.

- О, моя возлюбленная подруга, - сказала Инна, - я не в силах видеть, как вы уходите прочь. Жизнь моя без вас стала бы пустой и одинокой, и я уже слишком стара, чтобы взять новую ученицу. Я хочу лишь присоединиться к вашей семье, быть среди вас до конца дней своих. Я согласна передать твоему мужу всё свое имущество в обмен на его защиту и место среди женщин в его шатрах. Я стану сопровождать вас, как рабы следуют за своим господином, я начну практиковать свое ремесло на юге и узнаю, что умеют тамошние повитухи.

Я буду служить вашей семье, ставить кирпичи для ваших женщин, лечить раны ваших мужчин, посвятив свое служение богине исцеления Гуле, во имя Иакова! - Так говорила повитуха. При этом хитрая женщина откровенно льстила моему отцу и всячески превозносила его, называя мудрым и добрым. Она даже объявила себя его смиренной служанкой.

Я была одной из многих, кто слышал тогда речи Инны. Левий и Симон шли рядом, им любопытно было узнать, чего хотела повитуха. Лия и Билха тоже ускорили шаг, дабы выяснить, почему Инна вдруг появилась на нашем пути. Даже Зелфа проявила интерес, забыв на время о своей печали.

Рахиль обернулась к Иакову, брови ее вопросительно приподнялись, а руки были молитвенно сложены на груди. Муж улыбнулся в ответ:

- Я приветствую твою подругу. Разумеется, пусть она идет с нами и служит нашей семье. Больше тут сказать нечего.

Рахиль поцеловала руку Иакова и на мгновение приложила ее к своему сердцу. Затем она отвела Инну и ее осла к нам и нашим животным, где женщины могли говорить свободнее.

- Сестра! - сказала Рахиль, обращаясь к повитухе. - Что все это значит?

Приглушенным голосом Инна поведала нам печальную историю. Ей довелось принимать роды, в результате которых на свет появился мертвый младенец, уродец с крошечной головкой и искривленными конечностями. Мать его была совсем еще юной, она забеременела сразу после первой крови.

- Слишком рано, - сердито сказала Инна. - Она была еще совсем девочкой, куда уж такой рожать.

Отец ребенка, напротив, был уже немолод. Этот невесть откуда взявшийся чужак, лохматый мужчина в одной набедренной повязке, привел свою жену к Инне. Когда ребенок и мать умерли, он обвинил повитуху в том, что это она принесла ему несчастье. Инна, которая провела три страшных дня, пытаясь спасти малолетнюю мать, не смогла сдержать язык. Измученная и удрученная, она назвала этого человека чудовищем и заявила, что он, наверное, был не только мужем, но и отцом роженицы, а затем плюнула ему в лицо.

Разгневанный незнакомец схватил ее за горло и задушил бы, не вмешайся вовремя соседи, привлеченные криками. Инна показала нам черные синяки на горле. Чужак потребовал, чтобы отец Инны заплатил ему за ущерб, причиненный смертью жены и ребенка, но у Инны не было, ни отца, ни брата, ни мужа. После смерти матери она жила одна. От родителей ей досталась небольшая хижина, а ремесло повитухи позволяло покупать зерно, масло, шерсть. Она никому не была обузой, и никто о ней не беспокоился. Но теперь злобный незнакомец потребовал ответа: почему местные жители терпят такую «мерзость», как одинокая женщина. «Такие женщины представляют опасность! - кричал он соседям Инны. - От них - сплошное зло! Где ваши судьи? Кто ваши старейшины?»

Повитуха испугалась. Самый влиятельный человек в их деревне, состоявшей из глинобитных домов, ненавидел Инну с тех пор, как она отказалась выйти замуж за его полоумного сына. Она боялась, что старейшина станет подстрекать против нее остальных и, возможно, дело даже закончится тем, что ее сделают рабыней.

- Не желаю жить среди этих глупцов! - Инна плюнула в пыль под ногами. - В поисках спасения и покровительства мои мысли обратились к вам, - сказала она, адресуя эти слова всем женщинам нашей семьи. - Рахиль знает, что я всегда хотела увидеть мир за пределами этих серых холмов, а Иаков относится к своим женам лучше, чем большинство мужчин, поэтому я подумала, что ваш уход-это знак и подарок богов. Должна признаться вам, сестры: я устала вкушать в одиночестве вечернюю трапезу. Я хочу видеть, как растут и взрослеют дети, которым я помогла появиться на свет. Я хочу праздновать новолуние среди друзей. Я хочу знать, что кости мои будут достойным образом упокоены после смерти. - Она обвела нас взглядом и широко улыбнулась. - И вот поэтому я здесь.

Женщины радостно улыбались ей в ответ, довольные, что с ними рядом теперь будет целительница. Рахиль многому научилась у повитухи, но моей тете было далеко до Инны с ее золотыми руками, огромным опытом и неизменной верой в лучшее. Зелфа усмотрела в появлении Инны доброе предзнаменование. Присутствие повитухи заметно улучшило ее настроение, чуть позже она даже запела: так, ничего особенного, простую детскую песенку о мухе, которая беспокоила кролика, и он проглотил надоедливое насекомое, но сам был съеден собакой; ту, в свою очередь, съел шакал, которого поймал лев; ну а его убил один очень хвастливый человек, которого боги Ан и Энлиль, желая проучить, схватили и отправили на небеса.

Каждый ребенок знал эту песню, равно как и все взрослые, которые тоже когда-то были детьми. Так что ближе к концу Зелфе подпевали все наши женщины и их дочери. Даже мои братья присоединились к хору, а Симон и Левий состязались в том, чтобы перепеть друг друга. Когда песенка закончилась, все захлопали в ладоши и засмеялись. Как сладко было освободиться от зловещей тени Лавана! Как замечательно было вступить в новую жизнь!

В тот раз я впервые услышала, как женщины и мужчины пели вместе; да и потом, на протяжении всего путешествия, границы между жизнью сильного и слабого полов стали размытыми, не такими четкими, как обычно. Мы присоединялись к мужчинам, когда надо было поить стадо, а они помогали нам распаковывать еду. Мы слушали, как они поют песни пастухов, обращенные к ночному небу и наполненные рассказами о созвездиях. Они же слушали наши «песни прялки». Мы вместе смеялись. Это было время жизни, время семьи. И оно походило на сон.

По большей части пели все перед сном или рано утром. В дороге было не до этого: мы были голодны, сильно болели ноги. Женщинам потребовалось несколько дней, чтобы привыкнуть к сандалиям: дома, в шатрах и вокруг них, мы обычно ходили босиком. Инна лечила наши волдыри и ссадины, массировала нам ступни ароматическим маслом тимьяна. Долгие переходы усиливали аппетит, и можно было только радоваться, что братья дополняли сухой хлеб и кашу пойманными в пути птицами и зайцами.

Инна научила женщин готовить дичь с незнакомой нам ярко-желтой приправой, которую покупала у торговцев, приходящих из дальних городов.

Отец говорил, что нам придется пересечь великую воду, но я как-то не задумывалась о значении этих слов. Когда с вершины холма перед нами открылся вид на реку, я была поражена. Ни разу прежде я не видела столько воды одновременно - да и никто из нас не видел, кроме Иакова и Инны. Сейчас я понимаю, что река была не слишком широкой в том месте, где мы ее переходили. Но всё же раз в двадцать шире ручьев, которые я знала в детстве. Освещенная заходящим солнцем, она протянулась по долине, как сверкающая дорога.