Я старалась не показ лишний раз из комнаты, даже стала брать туда еду с собой про запас, чтобы, когда проголодаюсь, не нужно было идти на кухню. Это тоже вызывало раздражение матери. А один раз она выдернула меня из комнаты, чтобы предъявить за то, что якобы я взяла из холодильника более красивый копченый окорок, а менее красивый оставила. Хотя я просто взяла тот, который лежал ближе. При этом тот факт, что ее ребенок боится пересечься с ней в квартире, ее вообще не беспокоил. Неужели она правда думала, что я уносила в комнату еду, чтобы другим не достались более красивые кусочки?!

А я просто не хотела есть и слушать, что я как-то не так держу окорок.

С полной подавленностью в душе я шла в школу, где с таким багажом тоже становилось все труднее. Раньше я могла с выражением читать стихи перед классом, но теперь не могла произнести ни звука, когда на меня смотрели десятки глаз. “Да что с тобой такое?!” – недоумевала учительница по русскому и литературе.

Мне стало казаться, что я выгляжу глупо, когда читаю стихи. По математике вообще пошли двойки. Новая учительница невзлюбила меня и ставила мне плохие оценки. Я попала в какую-то другую реальность, где мне не было места.

Репетитор по математике говорила, что я решила задания хорошо, но когда я делала все то же самое в школе, то все равно получала двойку. Мне грозила даже двойка в четверти. Я ощущала себя просто разбито, ведь раньше была хорошисткой, по многим предметам получала пятерки! Мать пыталась обвинить в проблемах с учебой меня, но тут у меня хватило смелости настоять на том, что она должна заступиться за меня перед учительницей, а еще напомнила слова репетитора о том, что я решаю задачи по текущей теме на четверку.

Мать и вправду пошла к математичке и узнала, что оказывается, та хочет отправить меня из школы со справкой для умственно отсталых, и что я, по ее мнению, видите ли, белая ворона. “Какое это имеет отношение к математике?” – спросила ее моя мать, как она мне потом рассказывала. Что ей на это ответила учительница, я уже не помню.

К слову, после этого, уже переехав в другой город, я участвовала в олимпиаде по математике и даже заняла далеко не последнее место. А позднее вообще получила два красных диплома, один из них – о высшем образовании.

Так что, можно заставить плохо учиться в принципе обучаемого и даже способного ребенка.

Одноклассники тоже улавливали какую-то мою уязвимость. Всегда видно, когда у человека уходит почва из-под ног. Конечно же, они хотели держаться от этого подальше и спокойно проживать свою радостную подростковую жизнь, когда тебе позволяют бунтовать и делать какие-то шаги во взрослении. Между нами образовалась пропасть, однажды я была единственной из класса, кого не отпустили на какую-то общую вечеринку. При чем я хотела пойти, но мать потом выставляла все так, как будто у нее просто более добродетельная дочь, чем остальные несносные дети.

А когда классная руководительница после родительского собрания сказала матери, что все ходят группами или парами, а я вообще одна, она посоветовала мне: “Ну расскажи анекдот!”

Сложно рассказывать анекдоты с огромной дырой в душе, мама! Так я тогда подумала. Мне хотелось ответить: “Ты же и забрала мою уверенность, мою дерзость и веселость, которыми я могла завоевывать любовь и уважение в классе”. Но я была нужна ей в затравленном виде, иначе она не смогла бы постоянно самоутверждаться за мой счет.

Современным подросткам и так не нужен особый повод, чтобы объединиться против кого-то, а так у меня вообще не оставалось шансов избежать участи изгоя.

В общем, мой подростковый возраст был полнейшим адом. Спасала только художественная школа, где я могла выплескивать на холст свои эмоции и общаться в спокойной атмосфере с творческими детьми. Там мне было комфортно.

Я решила бросить школу, когда подходил к концу десятый класс, и только закончить художественную, где мне оставалось учиться несколько месяцев. Сказала матери, что хочу забрать свой аттестат, выданный после девятого класса, и пойти учиться в средне-специальное учебное заведение в Новосибирске. Мне нужно было вырваться прямо сейчас и задышать свободно.

Мать собрала целый консилиум в составе еще моей тети и бабушки. Я неловко уселась на стуле перед ними, и мать описала мою ситуацию, а еще идею о том, чтобы прямо сейчас бросить все и уехать отсюда. Не знаю, что было бы со мной, если бы родственники стали против моего отъезда. Но, к счастью, все сказали, что раз я хочу, и мне тут так плохо, то надо ехать, тем более, я уже не маленькая, и можно учиться там.

На следующий день я не пошла в школу. Какое это было счастье! Моя душа запела. Зато я с гордостью отправилась в художку, даже призналась преподавателю, что бросила учебу. И он не ругал меня, не осуждал, а только отметил, что по мне сейчас видно, как отличаются от других свободные дети. Видимо, я воспряла духом, и это было заметно невооруженным взглядом. Я действительно ощущала себя гораздо легче. Будущий отъезд из моего личного ада и отсутствие необходимости ощущать на себе все эти взгляды детей, которые даже понятия не имели, что мне приходилось переживать, давали надежду на спасение. И тот факт, что мать все же отпустила меня, грел мне душу.

В общем, так я уехала из маленького городка в Новосибирск, где родилась и провела раннее детство, где жил мой отец и бабушка по отцовской линии. Сначала тоже было нелегко, но я хотя бы освободилась от гнета матери и одноклассников. Здесь я могла начать все с чистого листа, что я и стала делать небольшими шагами. У меня снова пошли хорошие оценки, появилась подружка.

Правда, приходилось видеть, как отец злоупотребляет алкоголем. Но меня он не обижал, и это было всяко лучше прошлой жизни. Мне предстоял еще очень долгий путь примерно в пятнадцать лет, чтобы обрести себя окончательно и начать полноценную жизнь.

Все эти истории: и про пляж, и про мое заточение в квартире, и про “ложные приставания”, и про отъезд в другой город я считала положительными примерами отношения ко мне матери.

Как я уже говорила, на мой взгляд очень показательно то, какие детали и ситуации человек выделяет как позитивные. Например, если вам кажется, что в семье все было хорошо, потому что вас кормили и одевали, это грустный показатель. Такие вещи подразумеваются сами собой и являются базой, на которой в свою очередь уже должно располагаться это самое “хорошее”.

Тут поможет простой тест. Вспомните момент, который считаете положительным из вашего опыта общения с матерью. Теперь задайте себе вопрос: “Могла ли она этого не делать, чтобы все прошло для нее гладко?” Так, если бы она вас не кормила, вы бы умерли, ее бы в этом обвинили и скорее всего посадили бы в тюрьму. Значит, нет, не могла не кормить. Значит, это не хорошо и не плохо, а просто минимальная для выживания необходимость. Хорошее – это нечто такое, что в принципе мать могла бы и не делать, но делала из любви к вам. Чтобы порадовать и вызвать вашу улыбку.

Кстати, для теста реальности можно использовать и вопрос: “Могла ли так делать?” Например, протестируем так аргумент: “Я же тебя не избивала”. А что, могла избивать? Вообще, это уголовное преступление. Значит, не делать этого нормально. Если ваша мать приводила вам такой довод, тут надо подумать, а зачем люди вообще такое говорят?

Она что, хотела вас избивать, но держалась изо всех сил? А теперь вот решила высказать, как тяжело ей пришлось, нужно было терпеть, сжимая кулаки. Так не хотелось за решетку. Ведь если человек никогда не хотел и не думал никого избивать, то не будет даже и говорить об этом.

Конечно, это лучше, чем если бы вас и вправду избивали, но раз у матери были такие наклонности, в любом случае они проявлялись в чем-то другом и тоже ранили вас. Это не ваша вина, что люди с такими отклонениями и склонностью к агрессии становятся родителями на общих основаниях и при этом не обращаются за лечением, либо его им не назначают принудительно.

Что можно сказать про описанные выше истории из моей жизни? Давайте протестируем их.