Сильное впечатление оставил Теодор Драйзер».

«Мое последнее увлечение — Лион Фейхтвангер. До сих пор я его совсем не знала. Читала только «Семью Оппенгейм». (Явно потому, что тогда демонстрировался с большим успехом фильм, сделанный в Советском Союзе по этому роману с юным актером Владимиром Балашовым в главной роли, и наши девушки в массовом порядке влюблялись в него.) «Но настоящий Фейхтвангер не здесь, а в «Иудейской войне». Какая изумительная вещь! Я не могла оторваться от нее, совершенно забросила уроки, носила с собой в школу.

Поставила себе в план: прочитать всего Фейхтвангера и написать сочинение «Антифашистские романы Фейхтвангера».

Грустно становится, когда вспоминаешь, что в наше время из-за множества новых кинофильмов и в особенности из-за телевидения книги оказались отодвинутыми у нашего юношества на задний план, а заменить книгу не может ни серебряный экран, ни голубой, ни спорт, который стал намного доступнее, ни танцы.

Мериме, Конан Дойль, Гюго, Куприн, Брюсов, Сергеев-Ценский.

И снова — Пушкин. «Еще перечитывала Пушкина — и целые строфы сами собой врезались в память и, вероятно, на всю жизнь».

Маяковский, Фет, Есенин, Гейне, Лонгфелло, Сологуб — «бедная моя голова, где все это разместить, в каком порядке?..».

Нина стремится покупать книги, создать свою собственную библиотеку рядом с большой библиотекой родителей. «Обогатил мою историческую полку Манн — «Юность Генриха IV», Шеллер-Михайлов, Помяловский, Алексей Толстой, О` Генри, Эдгар По.

«Только вчера прочитала — но с нее хочется начать — чудесную драму Генриха Ибсена «Пер Гюнт», она сказочно-фантастическая, грациозная и как будто звучащая. Читаешь и словно слышишь музыку. Я закрываю глаза и слышу песню Сольвейг, вижу на склоне лесистой горы шествие гномов, троллей и домовых, сказочно красивую «Женщину в зеленом»… Мечтаю услышать когда-нибудь музыку Грига к «Пер Гюнту».

Книга не только развлекает, книга учит Нину. Она выписывает места особенно для нее важные и значительные. Прочитав «Очарованную душу», она в волнении записывает: «Я принимаю жизнь такой, какая она есть. Пусть трудная, пусть страшная, но я принимаю ее вызов!» — лейтмотив Анкеты. Это написано месяца за три до войны…

И первое прочтение Ленина — «Материализм и эмпириокритицизм». Через несколько дней в дневнике студентки Нины появляется такая фраза: «Книги как-то по-особому остро напоминают мне, что, в сущности, я еще только стою на пороге огромного и чудесного храма науки и искусства. Каждый шаг вперед многое дает, но в то же время раскрывает такие горизонты, от которых дух захватывает… Я бы умерла от тоски или стала пьяницей, если бы не было поэзии, музыки, моих книг, а была бы только сухая институтская долбежка».

Нина успела сделать лишь первые шаги в «храме науки и искусства». Она не затерялась бы в этом храме со своим оригинальным и чутким умом, чудеса храма никогда бы не наскучили ей, со своим талантом она нашла бы себе достойное место в нем.

Разносторонними были ее интересы. Она рано увлекалась театром. В шестнадцать лет она пишет: «За январь посмотрела: «Горе уму», «Чудесный сплав», «Принцесса Турандот» и «Флорисдорф». Она любит и драму и оперу, тонко разбирается и в «Фаусте» и в «Любови Яровой», в «Борисе Годунове» и в «Мещанах».

«Книги, театр, кино — хорошие спутники в моей жизни. Всякими правдами и неправдами, иногда даже с риском войти в конфликт с администрацией, пробираюсь в театры…»

Не сразу, постепенно становится Нина меломанкой, подлинным ценителем музыки, за несколько быстрых лет пройдя путь от оперетты Штрауса до Баха и Бетховена. Ее потрясает «Эгмонт». В девятнадцать лет она много читает хороших, серьезных книг о музыке и великих композиторах — о Чайковском, Глинке, Листе, Вагнере, Рубинштейне, ходит на концерты в консерваторию. В ней обнаруживается вкус к эстетике.

Нина часто посещает выставки, музеи. После Музея нового западного искусства она признается, что многое ей непонятно и чуждо — Ренуар, Синьяк, Пикассо ее не удовлетворяют. «Впрочем, некоторые утверждают, что это надо понимать как «не доросла». «Вчера была на выставке русской исторической живописи (Третьяковская галерея)… Когда я после осмотра выставки шла домой через центр по Красной площади, мимо Кремля, Лобного места, храма Василия Блаженного, — я вдруг почувствовала какую-то глубокую родственную связь с теми картинами, которые были на выставке. Я — русская. Вначале испугалась — не шовинистические ли струны загудели во мне. Нет, я чужда шовинизму, но в то же время я — русская. Я смотрела на изумительные скульптуры Петра и Грозного Антокольского, и чувство гордости овладевало мной — это люди русские. А Репина — «Запорожцы»?! А «Русские в Альпах» Коцебу?! А Айвазовский — «Чесменский бой», Суриков — «Боярыня Морозова», «Утро стрелецкой казни» — это русская история — история моих предков…»

Патриотизм в Нине не показной, не парадный. Однажды в январе, когда ее мучила бессонница, она вышла на улицу и зашагала в центр по безлюдному темному городу, побывала на выбеленной снегом Красной площади, у Кремля с его рубиновыми звездами. «Москва! Только одно это слово волнует и наполняет душу гордостью, настраивает на песенный, былинный лад. Тысячелетия шли над тобой, Москва. Из пожарищ, из моровых язв, голодовок, из хищных лап иноземцев, из кровавых междоусобиц вставала ты, Москва, все более и более красивой, могучей и милой русскому сердцу. Грозовые тучи собираются сейчас на горизонтах. Но разве они могут испугать Москву? Москва может сгореть, но Москва, как сказочная птица Феникс, вновь возродится из пепла еще более могучая и прекрасная.

Я — москвичка! Москва для меня — родная мать. Она порой бывает сварливой, строгой, требовательной, но всегда была и будет любимой мамой…»

На геологическом факультете МГУ Нина показывает отличные успехи. Из этого видно, что Нина справилась с данным самой себе заданием: «Надо пересматривать весь строй своей жизни и переходить в следующий этап — от школы в вуз». Она тоскует по школьным друзьям, не легко и не просто сходится с новыми друзьями по институту. Продолжается трудный и прекрасный переход от девочки к женщине.

Незаметно, как родниковые ручьи, теряющиеся в холмистых дубравах, сливаются в могучую, несущую свои воды в море реку, так росло и крепло в Нине чувство любви к Родине. Оно, это чувство, было соткано из великого множества переживаний, дум, прочитанных книг, дружеских рукопожатий, событий, больших и малых, всенародных и сугубо личных, Нининых. Все наносное скапливалось в заводях, все лишнее шло на дно, и чем дальше, тем шире и чище простирался золотой, сверкающий плес, словно плес той Волги, что породила ее русских предков. Таких записей, как признание в любви к Москве, немного в Нининых тетрадях. Зато много истинно русского, советского в подтексте дневника. И вдруг, как только возникла страшная преграда перед руслом набирающей силы реки, взбурлились мощно воды и рванулись наружу подземные течения, чтобы все превозмочь, все преодолеть и вырваться к сияющему морю.

Нина обладала счастливой способностью романтизировать труд и учебу, находить нежданную прелесть и очарование в науках и делах, на первый взгляд скучных и постылых. Ее тянуло в ИФЛИ (Институт философии, литературы и истории), в Литературный институт имени М. Горького, на филологический, а поступила на геологический факультет. Но стоило ей притронуться к геологии, как она тут же загорелась. Геология! Это же прекрасно! Как Антей прикасался к земле, чтобы исполниться новой, непобедимой силы, так Нина с душевной дрожью, от которой холодели руки и топорщился на них темноватый пушок, листала страницы геологических учебников. Какой видели землю и жизнь люди каменного века, античной Греции, державного Рима? Что такое землетрясение? Вулканы Везувий, Этна, Кракатао? Как объяснить первые находки в земле — кости невиданных животных? Библия, всемирный потоп, Аристотель. Во всем этом так интересно разобраться. Разве может быть другая наука интереснее науки сотворения мира! И разве великая природа не была первой Нининой любовью?