С какими чувствами, какими глазами смотрели враги на казнь партизанки? Теперь, когда прочитаны десятки мемуаров бывших гитлеровских вояк, не приходится гадать об этом. Законченные нацисты, расисты, палачи, удивляясь мужеству советских людей, бесстрашно шедших на смерть, на виселицу и расстрел, на пулеметы и танки, бездумно списывали подвиг самопожертвования за счет варварского азиатского презрения к смерти, большевистского фанатизма. Немцам поумнее и дальновиднее из числа свидетелей этих казней мерещились грозные письмена на стене, предвещавшие гибель великогерманскому вермахту. Один из гитлеровских мемуаристов писал с непреходящим трепетом: «Что заставляло русских умирать героями? Советский патриотизм? Этот патриотизм был унаследован ими лишь во втором поколении, русский национальный патриотизм они унаследовали от сотен поколений, а животный страх и инстинкт самосохранения — от миллионов поколений! И все же они умирали героями…»

Да, патриоты Родины умирали героями, потому что советское, русское, человеческое в них было сильнее всего.

Казнь разведчицы видели жители Головкова.

Вера истекала кровью. Она едва стояла на ногах после пыток. Мучила рана в плече. Кажется, была раздроблена ключица. Ее поставили в кузов немецкого грузовика, откинув задний борт. Палач привязал к верхней перекладине арки крепкую веревку с петлей, набросил петлю на девичью шею, затянул покрепче.

Собрав последние силы, дочь воина-сибиряка швырнула гордые и дерзкие слова в лицо немцам, запела «Интернационал».

Подполковник Бремер приказал водителю грузовика выехать из-под арки.

И тут случилось непредвиденное: солдат доблестного великогерманского вермахта дрогнул, отказался выполнить приказ. Но это был бунт на коленях. Командир полка в гневе выхватил парабеллум, рыкнул по-тевтонски, и водитель, включил зажигание, нажал на стартер.

Грузовик выехал из-под арки и остановился. Все было кончено. «Ведь смерть бывает один только раз», — писала Вера матери…

Юрий, храбрый воин, фронтовой офицер, так и не узнал этого. Перед гибелью он знал одно: Вера пропала без вести.

А мать, став совсем одинокой, ждала долгие годы, прежде чем узнала, что стояло за словами «пропала без вести»…

Помните эти слова Петра Лидова, сказанные о Зое?

«Она умерла во вражьем плену, на фашистской дыбе, ни единым звуком не выдав своих страданий, не выдав своих товарищей. Она приняла мученическую смерть как героиня, как дочь великого народа, которого никому и никогда не сломить! Память о ней да живет вечно!»

Много лет никто не говорил таких слов о Вере.

Никто не знал ее имени.

«Смерть бывает только один раз», — писала Вера матери в своем последнем письме, а суждено было Вере быть дважды повешенной.

Однажды голод выгнал на рассвете из лесу горстку женщин и малых детей, скрывавшихся от фашистов в лесной землянке. Рискуя жизнью, они хотели разжиться картошкой в буртах. И вдруг в сером предутреннем свете увидели они всю опушенную белым инеем девушку, повешенную на придорожной старой иве. В страхе глядели головковские женщины и ребятишки на скованное морозом тело, на прекрасную голову с золотисто-русыми волосами, на смерзшуюся кровавую рану над грудью.

Потом выяснилось, что в Головково по зимней дороге могли проходить лишь транспортеры на полугусеничном ходу и автомашины с двумя ведущими мостами. Обычные машины застревали, и их приходилось вытаскивать трактором или танком. Поэтому немцы в Головкове обычно пользовались гужевым транспортом. И головковские старожилы часто видели, как пугливые кони, почуяв мертвое тело, висевшее под аркой, останавливались как вкопанные, шарахались или норовили умчаться прочь.

Тогда подполковник Бремер приказал снять тело и снова повесить его, дабы продлить устрашающее его действие, на другое видное место, на иву.

Как-то утром среди немцев поднялся переполох: ночью неизвестные злоумышленники залезли на иву, перерезали веревку и унесли труп. Поиски, предпринятые по приказу подполковника Бремера, не дали никаких результатов. Только по весне, когда стаял снег, головковцы нашли тело Веры в кювете под еловым лапником. До сих пор не удалось выяснить, кто же это пошел на смертельный риск, чтобы прекратить надругательство над телом русской героини.

Позднее головковцы и сук на иве спилили, чтобы не напоминал он никому о страшном ноябре сорок первого.

За четыре тысячи километров от Москвы мать Веры ждала писем от дочери, ждала весточки много, много лет.

Через день-два после казни Веры в Головкове и Зои в Петрищеве Ставка Верховного Главнокомандования утвердила план контрнаступления генерала армии Жукова. «Тайфун» выдохся у предместий Москвы. Его остановили герои великой подмосковной битвы: панфиловцы под Дубосековом, войска, стоявшие насмерть на дальних и ближних подступах к Москве, и, конечно, Зоя и Вера и восемь их товарищей по части, повешенных на Солдатской площади в Волоколамске.

В ужасе шарахнулся назад непобедимый вермахт, завоеватель Европы, перед вздыбившейся Красной Армией, которая, как объявил Геббельс, «повержена окончательно и никогда более не поднимется». Бросая в панике осадные орудия и танки, во все лопатки бежали кавалеры ордена «Мороженого мяса» — так называли немецкие солдаты учрежденную Гитлером медаль за битву под Москвой. Снова взвился красный флаг над Веневом, Солнечногорском, Сталиногорском, Клином, Истрой, Волоколамском, Вереей.

Войска 4-й армии фон Клюге поспешно отошли на Нару, но и там не могли они удержаться, сдали Наро-Фоминск, Малоярославец, Можайск, Верею, едва не попали в котел, чуть не потеряли своего командующего, которому грозил плен.

За поражение в Московском сражении взбешенный Гитлер снял командующих всеми тремя группами армий: фон Бока, Лееба и Рундштедта, прогнал с поста командующего сухопутной армией Браухича и назначил себя на его место. Он отстранил Гепнера, Гудериана, Штрауса и еще около тридцати генералов. Москва сыграла роковую роль в судьбах германского генералитета, подкосила его цвет, серьезно ослабила вермахт в грядущих битвах.

Каким-то чудом хитрый лис адмирал Канарис, шеф абвера, ушел от опалы. А ведь именно этот сухопутный адмирал был повинен в том, что вермахт слепо ломился к Москве, ничего или почти ничего не зная о ее могучих резервах, о несокрушимом духе ее защитников. Поражение вермахта на подступах к Москве было одновременно и тягчайшим поражением его разведки, которая не только проявила поразительную близорукость, но и была совершенно сбита с толку дезинформационными мерами советской контрразведки.

Генерал-лейтенант Ганс Пикенброк, один из главных помощников адмирала Канариса, дал такую оценку работе абвера на Восточном фронте, сидя в советском плену:

«Необходимо заметить, что за время моей разведывательной работы против СССР военная разведка не выполнила поставленных перед ней задач. Это зависело не от плохой работы германской разведки, а от хорошей советской контрразведывательной работы, высокой бдительности не только военнослужащих Красной Армии, но и гражданского населения». Можно считать, что Пикенброку повезло: попав в плен, он сохранил себе жизнь. А Канариса Гитлер повесил незадолго до своего конца.

Сам Гитлер яро поносил своих разведчиков, неоднократно отмечая отставание своей разведки от разведки советской, а в середине октября 1941 года он в минуту откровенности поведал своим подручным в ставке: «Двадцать второго июня мы распахнули дверь, а не знали, что за ней находится».

Крах под Москвой потряс весь германский генералитет и офицерский корпус. Именно этот крах заставил многих видных вермахтовцев уже в первый год войны против СССР вступить в тайный заговор против Гитлера, который привел к целому ряду покушений на фюрера. Достаточно сказать, что не последнюю роль в этом заговоре сыграл генерал-майор Хеннинг фон Тресков, занимавший пост начальника штаба группы армий «Центр», — в марте 1943 года он пытался взорвать «кондор», на котором летел из Смоленска его фюрер и верховный главнокомандующий. Можно сказать, что подложенная им мина была миной замедленного действия, которая наконец взорвалась 20 июля 1944 года, так, впрочем, и не убив Гитлера.