Привожу-Хлеб задумался на мгновение и, очевидно, тоже заметил, что Агнешка собирается заплакать. Дело приняло так называемый Неожиданный Оборот, Привожу-Хлеб встал.

— Примите Евгения от меня в подарок! — торжественно сказал он. — Прощай, Евгений Клейбол!

— Прощай, Привожу-Хлеб, — сказал Евгений, — Если я достану когда-нибудь машину для мытья посуды, то пришлю её тебе насовсем.

— Прощай! — повторил Привожу-Хлеб, расплатился с официантом и поехал к своей жене Аните, проживающей по Персидской улице, семь, в Упсале (бывшей Упппсале).

В этот вечер Анита бранила его дольше чем всегда, а прекрасная Адорабилис выглянула из клетки и сердито пропищала:

— Даже симпатичного глиняного простачка и того где-то промотал!

— Должно быть, потерял! — сказал Лоф, пожимая плечами.

К счастью, колибри разговаривали на птичьем языке и бедный Привожу-Хлеб не понимал их.

Между тем Евгений провёл ночь в Стокгольме, в красной сумочке Агнешки, и даже не смог рассмотреть квартиру Агнешкиной тётки, жены шведского доктора Баобаба (она была полькой, но давно считала себя настоящей шведкой).

Наутро к докторше пришёл тот самый юноша (Ларс), который вчера хотел купить Евгения, Жена доктора Баобаба сказала ему в передней:

— Мой муж, доктор Баобаб, впрочем, человек чрезвычайно культурный…

— Почему «впрочем»? — спросил Евгений.

— Не прерывай меня, мальчик, — продолжала тётка, думая, что прервал её Ларс. — Так вот, мой муж не сможет отвезти Агнешку на аэродром. И я прошу вас позаботиться о ней. Она такая несобранная! Прошу вас выйти к самолёту через правые двери. У левых стоит самолёт, который отправляется в Лондон, и вряд ли кто из наших захочет, чтоб Агнешка улетела в Лондон, ведь в четверг к ней придёт школьная подруга. И, пожалуйста, не потеряйте её чемодан. Прошу также напомнить Агнешке, чтобы в Варшаве она позвонила дяде Стасю. У него есть грузовик, и он пообещал отвезти Агнешку домой. Впрочем, может быть, жена дяди Стася, которая, на мой взгляд, одевается ужасно безвкусно, встретит Агнешку на аэродроме в Варшаве. Привет, привет, дорогие дети! Целую, — сказала жена доктора Баобаба напоследок, но никого не поцеловала, поскольку доктор Баобаб утверждал, что целоваться глупо. Он даже издал брошюрку под названием «Целоваться глупо».

Агнешка молчала, но, когда её самолёт включил моторы, она сказала:

— Ларс, я всегда буду вспоминать тебя.

— И я тоже, — сказал Ларс, а Евгений затопал от злости, но никто этого не услышал, потому что Агнешкина сумочка была мягкая и замшевая.

Евгению очень хотелось, чтобы Агнешка думала о нём, о Евгении-Как-Таковом, а не об этом очкарике Ларсе!

Но всё равно это неизбежно! Неизбежно! Не грусти, Евгений! Смотри! Слушай! Уже гудит самолёт!

Евгений выбрался из сумочки только в самолёте, Агнешка поставила его на самый краешек окна, откуда было больше видно. Во-первых, далеко-далеко внизу он разглядел острова и островочки, маленькие, как ломтики шведского хлебца, Во-вторых, увидел белое облачко так близко, что можно было схватить его за хвост, У Евгения даже сердце защемило от избытка впечатлений и любопытства. В-третьих, он увидел человека, которого совершенно не интересовали острова и не волновали облака, так как человек этот читал очень интересную газету. На лице у читающего было Два Выражения.

Выражение Первое:

«Ну вот! А я что говорил! Меня надо было спросить! Но разве со мной кто-нибудь считается!»

Выражение Второе:

«Нет, это не укладывается в голове! Безобразие!»

А потом Евгений увидел за окном двух Перелётных Птиц, Ему стало грустно (он и сам не знал почему), и как-то не по себе, и вроде бы даже неловко. Тем временем птицы тоже увидели Евгения, ехидно засмеялись и о чём-то заговорили своими отвратительными голосами.

— Слыханное ли это дело! — пискнула одна, глядя на Евгения.

— Слыханное ли дело сидеть в этой коробке, когда все порядочные птицы летают своим ходом? — пискнула вторая, и вспрыгнула на то самое облачко, которое проплыло так близко, что можно было схватить его за хвост.

— Здравствуйте, — сказал Евгений на птичьем языке, потому что ничего другого не пришло ему в голову.

Между тем на облачке оказались обе Перелётные Птицы.

— Купил билет и радуется! — пискнула первая Птица и отскочила от облачка, как шарик для игры в пинг-понг.

— Покажи, где твоя клетка! — засмеялась вторая и кувыркнулась так, что чуть не опрокинула облако.

— Я никогда не жил в клетке! — рассердился Евгений. — Я лечу на самолёте, потому что Привожу-Хлеб подарил меня Агнешке, а Агнешка живёт в Польше.

— Ничего не понимаем, — ответили птицы, спрыгивая с облака. — Зато мы сочинили про тебя песенку:

Вдруг самолёт неожиданно увеличил скорость, и птицы уже не могли за ним угнаться. Слышны были только их нахальные голоса:

Евгений пришёл в ярость. Он охотно запустил бы в птиц чем-нибудь увесистым, но ничего, кроме сердца от довоенного утюга, у него не было. Поэтому он взял себя в руки и по книжке в жёлтом переплёте стал изучать польский язык.

В Варшаве на аэродроме Агнешка долго высматривала тётю Гелю (жену дяди Стася — владельца грузовика). Ту самую, которая, по мнению жены доктора Баобаба, одевалась безо всякого вкуса. Евгению было любопытно поглядеть на неё, но увы — на аэродром она не пришла. Агнешка опустила монетку в телефон-автомат и позвонила.

— Тётя Геля?

— Да, это я. И сейчас я очень спешу, потому что бегу к портнихе, Я шью себе фиолетовое плиссированное платье. А кто это говорит?

— Агнешка. Я прилетела из Стокгольма.

— Не может быть. Чудеса, да и только!

— Почему чудеса? Ведь я послала вам, тётя, открытку.

— Ну, знаешь, открытку… Открытка, наверное, за диван завалилась. И вообще неизвестно, когда эти самолёты прибывают.

— Известно, тётя. Надо было позвонить.

— А разве там есть телефон?

— Есть. Конечно, есть.

— Где? В самолётах?

— Нет, на аэродроме.

— Э-э-э, так туда невозможно дозвониться. Впрочем, это неважно. Садись в автобус и приезжай. Дядя будет в половине девятого. Улица Переулок, пятнадцать, не забыла?

— Не забыла, тётя.

И Агнешка с Евгением приехала на улицу Переулок, пятнадцать.

— Красивая птичка, — сказала тётя про Евгения. Она была в шёлковом бледно-зеленом плиссированном платье с розовыми цветами из меха, — Ты привезла что-нибудь?

— Евгения, — сказала Агнешка.

— И больше ничего? — удивилась тётя Геля, — Никаких вещей?

— Никаких, — сказала Агнешка.

— Ты такая же сумасшедшая, как твоя мать! Садись! Дядя Стась придёт в половине девятого, Ты тоже садись! — сказала тётя Евгению и посадила его на рояль.

Там лежали ноты под названием «Шведская полька».

Тётя и Агнешка ужинали.

Скоро наступила половина девятого, потом половина десятого, половина одиннадцатого, а дяди всё не было.

Евгений вспомнил, что в Швеции Привожу-Хлеб рассказывал о больших самолётах, летающих точно по расписанию, и о том, что люди, которым надо прийти куда-нибудь к половине девятого, стараются прийти в двадцать пять минут девятого, то есть на пять минут раньше.