- Да. - Ждите меня, я сейчас приеду.

Выслушав рассказ Сытиной и взяв письмо, Николаи направился к Кареву, но сидевшая в приемной секретарь решительно преградила ему путь. Пришлось показать удостоверение.

Вид у Карева был измученный, во все время разговора с Сосниным он бросал на инспектора настороженные взгляды.

- Простите, Николаи Семенович. - Карев откинулся в кресле и устало посмотрел на Соснина. - В чем вы меня обвиняете? В краже денег? Но я вернул их Сытиной, к тому же, вы знаете, они оказались у меня случайно. В хищении чужих писем? Но Сытина сама дала их мне. - Он помолчал и добавил: - Надеюсь, вы не допускаете мысли, что я собирался торговать любовной перепиской.

- Вы совершенно правы, Павел Афанасьевич, - согласился Соснин. - В том-то и дело, что вы правы, - повторил он. - Но, как ни парадоксально, именно эти факты заставляют нас задуматься, а если откровенно, то насторожиться.

- Я не совсем улавливаю ход ваших рассуждении, - извинился Карев.

- Да чего уж там. Абстрактные факты и абстрактные истины - удел философов.

А мы ищем прозу быта: воссоздаем по кирпичику ретроспективу. И вдруг, представьте, в этом здании оказываются лишние кирпичи. Один из них - ЭТО письмо. Просто Алехин, взломав мои сейф, забрал только свои письма, а ее письма оставил.

- Согласитесь, что ваше объяснение даже не детски наивное, а просто нелепое, -улыбнулся Соснин. - Раз вы подменили сейф, а в этом вы уже признались, значит, была причина. И причина это отнюдь не деньги и не письма. Здесь что-то другое, и это другое -недостающий кирпич. Понимаете, не лишний, как это письмо, а недостающий, ибо место для него уже имеется.

- Я сказал все, - опустив голову, глухо произнес Карев.

Уже у дверей приемной Соснина неожиданно остановила секретарь Карева.

- Извините меня, товарищ Соснин, возможно это глупость, но… - девушка замялась.

- Я слушаю вас. Говорите пожалуйста, - одобрил ее Соснин. - Давайте сядем. Как вас зовут?

- Дильфуза. Собственно, - неуверенно начала она, - наверно, это не имеет значения… Но мне показалось, что вам будет интересно… Вы же занимаетесь расследованием взлома сейфа у Варвары Петровны? Правда? Соснин утвердительно кивнул и в свою очередь спросил: - А вы что-нибудь знаете об этом?

Кажется… В общем, сегодня утром Павел Афанасьевич пришел на работу расстроенный и просил никого не пускать к нему. Я и вас поэтому не пускала, - засмущалась Дильфуза, но Соснин ободряюще улыбнулся ей. - Вскоре пришел посетитель и сказал, что Карев вызвал его на девять утра. Я спросила, как доложить о нем, и вошла в кабинет… - Девушка сделала паузу. - Мне показалось, что Павел Афанасьевич разволновался, когда я доложила о посетителе. - Она опять помолчала. - Но наверно, мне показалось… Вы знаете, - оживилась Дильфуза, - разговор у них почему-то был очень громкий, хотя слов разобрать было нельзя. В это время раздался телефонный звонок: из Москвы звонил профессор Осокин. Он, знаете, уже несколько раз звонил, но Павел Афанасьевич просил говорить, что его нет. В последний раз профессор очень рассердился, спросил - бывает ли Карев на работе, и сказал, что позвонит в начале рабочего дня. И вот- теперь, когда Осокин опять позвонил, я вошла в кабинет Павлу Афанасьевичу сказать об этом… - Девушка вновь замолчала.

- И что же? - спросил Николаи. Понимаете, и Карев и посетитель были очень возбуждены, когда я входила, то услышала, как Павел Афанасьевич выкрикнул: «Нет у меня! Понимаешь, нет, все было в сейфе!…» Соснин быстро встал, подошел к Дильфузе и переспросил: Вы говорите, он сказал «в сейфе»?,

- Да. Я и подумала…

- Правильно подумали, Дильфуза, и хорошо сделали, что рассказали мне. Кстати, а посетитель как представился, не вспомните?

- Почему же? Я всегда записываю. - Дильфуза встала, подошла к столу и взяла блокнот. - Вот Мамедов Мирза Исмаилович.

- Умница, - весело похвалил девушку Соснин. Николаи вышел из приемной, но тотчас вернулся.

- А что, разговор Карева с Осокиным состоялся? - спросил он.

- Что вы! - замахала руками девушка. - Он на меня накричал, что я лезу не вовремя со всякими там Осокиными.

- Вот как?! Любопытно. Большое спасибо, пробормотал, уходя, Соснин. Знаешь ли ты, что такое «Де минимус нон курат леке»? - сразу с порога обрушил на Туйчиева вопрос вошедший Николай. - Чего? - не понял Арслан.

- Эх ты! А ведь в университете, помнится мне, ты у старика-латиниста Беляева в фаворитах ходил. Зря, значит, «Кентавр» тебя хвалил…

- Ты без лирических отступлений не можешь, перебил его Арслан, -выкладывай, с чем пришел. Что за нелепая привычка тянуть.

- Ладно, не свирепей, - миролюбиво предложил Николай.- Итак, сначала перевод: вещь не может являться предметом, если она не имеет стоимости. А изрек сию мудрость небезызвестный тебе Павел Афанасьевич Карев.

Насладившись недоумением друга, Соснин рассказал о звонке Сытиной, своем визите в институт к Кареву и разговоре с его секретаршей.

- Что ж, - задумчиво произнес Туйчиев, - вроде, все становится на свои места. Ты имеешь в виду, что взломали раньше сейф Карева?

- Совершенно верно, - подтвердил Арслан и, помолчав, добавил: - Неясно лишь, зачем.

- Почему не ясно? Все ясно: в сейфе находилось то, что Карев предпочел лучше потерять, чем сообщить о взломе.

- Не только потерять, но и самому для сохранения тайны пойти, скажем мягко, на неблаговидный поступок. Знаешь, - усмехнулся Арслан, - я подумал сейчас, какую бы характеристику дали Кареву на наш запрос? - Известно какую - хорошую, чистую, голубую.

- Вот именно - голубую… Прочтешь, и сразу у него нимб над головой засияет. Ведь составители документа надеются смягчить вину и, соответственно, - наказание.

- Ну и что? Все равно наказание назначается с учетом личности правонарушителя. Послушай, Коля, ты никогда не задумывался над тем, что некоторые смягчающие обстоятельства в действительности очень напоминают отягчающие? - Что ты имеешь в виду, не вижу связи,- насторожился Соснин. - Ошибку законодателя?

- Суди сам. Закон обязывает учитывать личность правонарушителя при вынесении наказания. Это значит, при прочих равных условиях, высокая сознательность и положительная характеристика некоего среднестатистического индивидуума позволяют надеяться на более мягкое наказание. Не так ли? Разумеется.

- Ага. И ты туда же, А как быть с тем непреложным тезисом, о котором писал еще Владимир Ильич, что с коммуниста надо спрашивать строже, чем с беспартийного? Очевидно же, что более высокий уровень сознания позволяет лучше, яснее понимать противозаконность содеянного.

- А вам не кажется, Арслан Курбанович, что речь идет о том, что более сознательному достаточно назначить, при прочих равных условиях, менее тяжкое наказание, и этого будет достаточно, чтобы он раскаялся.

- Нет, не кажется, Николаи Семенович. Если хочешь знать, нас не столько раскаяние его должно интересовать, сколько побудительный мотив правонарушения, на которое интеллектуал не должен был идти, но тем не менее, пошел…

- Что, кстати, меня всегда поражает, - произнес Соснин.

- Если хочешь, то этому, на первый взгляд противоестественному, факту можно найти объяснение. Да, конечно, статистика свидетельствует неоспоримо: образовательный ценз правонарушителей весьма низок. Но все-таки среди правонарушителей попадаются и люди с вузовскими поплавками. Почему? Очень просто: все дело в том, какое место в жизни человека занимает познание. Еще древнегреческий мудрец Протагор утверждал, что образование не дает ростка в душе, если не доходит до известной глубины.

- По-видимому, не все методы. обучения эффективны,- согласился Соснин. -Хотя обучение у нас решает двуединую задачу: воспитывать и давать знания…

- Почему же тогда появляются безнравственные люди? - перебил его Туичиев. -Дети не рождаются нравственными или безнравственными. Они учатся в школе, техникуме, институте, получают по окончании соответствующие документы. Но разве эти документы не свидетельствуют только об уровне знании и не более? Возьмем аттестат зрелости. Что в нем мы находим? Отметки по математике и истории, химии и литературе. Какую же зрелость он подтверждает? Физиологическую? Гражданскую? Нравственную? Об этом ни слова.