- Сначала, пожалуйста, конкретнее о предложении,- попросил Соснин. Речь шла о получении сверхнормативной продукции вискозы, - уточнил Карев. - Для этого нужен был качественно новый подход, несколько иные технологические схемы… В общем, нужна была научная разработка,… Мне трудно объяснить в деталях, ибо это требует…- он замялся, и Соснин пришел ему на помощь. Вы хотите сказать, что здесь нужны специальные познания, чтобы разобраться в сути?
Вот именно,- благодарно посмотрел на него Карев.- И вы приняли предложение?
- - Да, - опустил голову Карев. - Я вспомнил, что буквально накануне, один наш сотрудник… Нет, пожалуй, лучше с другого конца. Работает у нас Заботин Михаил Сергеевич. Способный, талантливый исследователь, но недостаточно организованный. Так вот, он вместо своей плановой работы занялся вискозой и получил довольно интересные результаты. За провал плановой работы ему грозило увольнение, а то, что он делал, Заботин намеревался представить в качестве диссертации. Я не путанно объясняю?
- Все понятно. Продолжаете.
- Заботин пришел ко мне за помощью, и я обещал направить его работу на отзыв в Москву профессору Осокину. Не знаю почему, но Заботин очень торопился получить отзыв от Осокина, все время ссылался на больную мать.
Через несколько дней Заботин опять явился и заявил, что Осокин давно выслал его работу с положительным отзывом. Заботин потребовал немедленно вернуть ему работу с отзывом, но я не мог этого сделать. - Карев горестно вздохнул и пояснил: - Тогда на даче Мамедов, чтобы материализовать, как он выразился, нашу договоренность, вручил мне сберкнижку на предъявителя.
- На сумму пять тысяч рублей!, - перебил Соснин, - не так ли?
В ответ Карев молча кивнул и глубже вжал голову в плечи.
- Почему вы сразу не передали все материалы Мамедову, а держали у себя? Ведь к моменту посещения дачи Мамедова работа уже была у вас? Колебался.
- Колебались до получения сберкнижки?
Карев промолчал и еще ниже опустил голову. - А потом?
- Потом все и случилось, передавать мне было уже нечего, да и деньги Мамедову по тои же причине я не мог вернуть.
«Что деньги, - подумал Карев, - в конце концов, их можно вернуть. Но как вернуть доброе имя, честь, сына, наконец? Как вернуть Дика? Неужели это навсегда. Разве есть большее наказание… «Отцов, к сожалению, не выбирают, - сказал вчера вечером Дик,- но от бесчестных отцов уходят». И ушел… Навсегда…»
- Понимаешь, - рассказывал Соснин Туичиеву, - сберкнижку Карев положил в папку с рукописью Заботина.
- Теперь понятно. Ну что ж, содержимое сейфа известно. Кому оно могло понадобиться? Кстати, речь может идти только о рукописи, потому что о сберкнижке никто не знал.
- Верно, - согласился Соснин. - А рукопись кому нужна? - и, не дожидаясь ответа, предложил: - Короче, я сейчас еду в стол находок за запиской. Назначим экспертизу.
- Ты уверен в положительном выводе?
- Тебе же известно, что уверенность дает лишь полис Госстраха, - рассмеялся Николаи. - Так что, если эксперт даст отрицательный вывод, то…
- Тогда начнем все сначала, - продолжил его мысль Арслан, и друзья невесело рассмеялись.
Ему предъявили заключение эксперта о том, что слова «Чужого не надо» в записке написаны им. Заботин не шелохнулся и надолго умолк. Туйчиев напомнил: чистосердечное признание смягчит вину.
- И уменьшит наказание, не так ли? - подсказал Михаил Сергеевич.
- Наверняка., - подтвердил следователь.
«Наивные люди, - подумал Заботин, - они серьезно полагают, что меня еще можно наказать. Вот лежит на столе уголовный кодекс, но в нем и в помине нет тех тяжких и бессрочных кар, на которые я обрек себя».
Как же это все могло случиться? Он, Михаил Заботин, в чьей честности никто никогда не сомневался, совершил кражу. Собственно, почему кражу? Он взял свое! Да, но из чужого сейфа, путем взлома…
Когда же он решился взломать сейф Карева? На заседании совета, когда Карев с трибуны метал в него молнии, ссылаясь на положение о наказаниях, а в это время его, заботинская, работа лежала в сейфе Карева? Нет, не тогда. В больнице? Конечно, в больнице.
Он видел - это конец. Мама умирала. А в глазах ее даже в эти предсмертные часы - немой вопрос. И сын знает, о чем спрашивает она, - о том, чем жила, чем дышала все последние годы, что стало смыслом ее существования. О его работе, о его исследованиях, в результаты которых верила, пожалуй, больше, чем он сам.
Михаил не осмеливался смотреть ей в глаза. Чем утешить? Что сказать? Что в институте на ее сына как на ученом поставлен крест? Но есть, есть ведь отзыв профессора Осокина. И до него, Заботина, дошла информация, что,отзыв этот блестящий!
Так почему же из-за чьей-то подлости он не может доставить последней радости уходящей из жизни матери! Почему должен в панике опускать голову? А вдруг… это было бы тем чудом, о котором толковал доктор, бывают же случаи, когда эмоциональный взрыв способен вырвать человека даже из лап смерти.
Взять! Любой ценой добыть и рукопись, и отзыв, принести сюда, маме, увидеть последний отблеск радости в ее глазах!
Что испытывал, что ощущал он там, в институте, возле искромсанного сейфа?! На этот вопрос Михаил ответить не может. Но самое ужасное, что все оказалось напрасным - когда он прибежал в больницу с отзывом п руках, мамы уже не было.
А теперь каждую ночь она приходит к нему, укоризненно смотрит и задает один и тот же вопрос: Как ты мог пойти на такое, Миша? - Не знаю, мама, - отвечает он. - Я ничего уже не знаю.
