Переезд из вечнозелёной страны, значительная часть которой покрыта джунглями, в этот морозный край был большим стрессом сам по себе. Дома мы почти не нуждались в системах обогрева, а здесь всё зависело от сохранения тепла. Любая поломка могла поставить под вопрос жизни людей. Несколько часов без крыши над головой могли убить тебя. Этот край был наполнен неведомой опасностью. Антарта требовала от незваных гостей осторожности, внимания, умеренности и крепких нервов. Передовые технологии сглаживали некоторые углы, но рабочим всё равно приходилось быть готовыми к суровым условиям жизни.

Как будто их жизнь в Лакчами была недостаточно сурова. Здесь это оправдывала сама природа, но там? Мой родной континент был переполнен жизнью, плодородием. Только вот оно почему-то предназначалось не для всех. Нанг, к примеру, оказался здесь с семьёй лишь потому что не нашёл способа прокормить их дома. Когда-то он работал на заводе, который позже закрылся, и все рабочие оказались ни с чем. На таких местах невозможно было что-то накопить, только обеспечить себе следующий день.

Я оборвал эти мысли. Мне не хотелось снова думать о Лакчами. К тому же моё внимание привлекла изменившаяся дорога. На последних километрах до «Января» разные пути с юга сливались в один. С перекрёстка обочины были обрамлены деревянными бортами. Кое-где доски покосились или совсем завалились набок из-за сильных бурь, но в целом по-прежнему служили хорошим ориентиром.

Обогнув последнюю скалу, мы выехали в огромную долину, усыпанную ветряками с медленно проворачивающимися лопастями. На этой равнине, среди леса электрогенераторов, находилась центральная станция Антарты. «Январь» отличался от остальных колоний — это был настоящий городок, с которым не могло сравниться даже портовое поселение.

Я заехал на единственную улицу и миновал больницу. Возле одного из общежитий я остановился.

— Комнату помнишь? — спросил Нанг.

— Шестнадцать, вроде, — ответил я.

— Да. Когда мы обратно?

— Не знаю. Как всё загрузят. Задерживаться, сам понимаешь, сегодня нельзя.

— Да, — недовольно сказал Нанг, открыл дверь и соскочил наружу, — надеюсь, хоть часок у меня будет.

Он закрыл дверь и зашагал ко входу в здание. Я же повёл машину к гигантскому зданию центрального склада. В отличие от «Зари», здесь все постройки были сложены из кирпича. Некоторые возвышались на несколько этажей, что было нехарактерно даже для самых больших добывающих станций. Мне нравилось здесь бывать, особенно учитывая, что в последнее время кому-либо из нас редко удавалось вырваться на «Январь». Когда-то он был центром развлечений — в клубе даже иногда показывали фильмы. Потом сломался граммофон, воспроизводивший музыку к киноленте, а ещё позже нам всем стало не до того из-за возросших смен.

Воспоминания о прежних днях быстро пронеслись в голове и выветрились, когда, в ответ на мой клаксон, ворота склада открылись. Я завёл вездеход внутрь, чтобы оставить его здесь до отъезда — пары часов на морозе было достаточно, чтобы машина прекратила заводиться. К моему удивлению, место для парковки было трудно отыскать. Склад был забит таким количеством техники, какого я никогда не видел. Вокруг сновали механики, ковыряясь в двигателях. Некоторые машины были заведены и тарахтели многоголосьем. Бочки с топливом, которые обычно занимали бо́льшую часть помещения, сегодня теснились вдоль стен, возвышаясь многоэтажными пирамидами.

Я нашёл где оставить машину и заглушил двигатель. Выбравшись, я направился к выходу, по пути нацепляя куртку. Кругом царил невообразимый шум и суматоха. Недалеко от двери на моём пути стоял механик, отдающий распоряжения подчинённому. Старший пытался перекричать всю эту суету, и его слова были слышны даже мне:

— …Жёлтый глохнет, когда сбрасываешь газ. Им, конечно, нечасто пользуются, но заодно посмотри его. Главное, проверь Е08 и М17. Да возьми ты уже блокнот, растяпа! — вдруг ещё больше повысил голос он. — Забудешь же всё!

Я как раз проходил мимо, когда младший побежал за блокнотом. Старший вскинул руку, останавливая меня, и сунул мне под нос планшет с каким-то списком.

— Это что? — крикнул я.

— Распишись за технику, — проорал он.

Это было необычно. Раньше никто не контролировал эти вопросы — кому придёт в голову угонять чужой вездеход? Я присмотрелся к списку и увидел, что речь идёт о каком-то перегоне машин.

— Кажется, это ошибка. Я ничего никуда не перегоняю. Я приехал за материалами и на этом же вездеходе вернусь обратно.

Механик посмотрел на меня, на машину и убрал планшет, а я спросил:

— А для чего это всё?

— Ты не слышал? — удивился механик. — Менаги устраивает самую большую разведку за всё время. Он собирает всю технику, какую может, чтобы отправить экспедиции сразу в нескольких направлениях.

Он осмотрелся и добавил:

— Некоторые вездеходы на ладан дышат, а новые всё приходят и приходят. Надо куда-то этот металлолом девать, а то уже сейчас они еле влезают…

Механик замолчал, оглядывая ряды машин, а я спросил:

— Где Менаги собрался взять столько людей?

— Не знаю. Похоже, постоянных работников с колоний переведут в разведку.

— Кто же тогда будет добывать топливо?

— Я не знаю. Моё дело вообще маленькое, мне только учёт нужно вести, да проверять, чтобы всё это железо было на ходу.

— Надеюсь, — я усмехнулся, — к моему возвращению конкретно этот вездеход никуда не уйдёт.

В этот момент вернулся младший механик, и старший переключился на него, кажется, пропустив моё замечание мимо ушей:

— Так вот, Е08 и М17 проверь, а потом займись теми, — он ткнул в несколько машин, стоявших отдельно. Младший механик еле поспевал записывать за ним.

Я понял, что наша беседа окончена. Эта выставка машин мрачно подсказывала, что мои представления о непростом будущем были слишком оптимистичными. А я с ними только-только примирился.

Размышляя об этом, я покинул склад, пересёк улицу и вошёл в здание администрации. Просторный вестибюль, утопающий в сумраке, встретил меня шорохами, звуками хлопающих дверей и эхом разговоров. Здесь всё жужжало в унисон складу — громче, чем обычно. Я подошёл к стойке дежурного. Позади неё, на стене, до сих пор красовался плохо стёртый герб Лакчами. Дежурный направил меня в нужный кабинет для утверждения запроса на материалы, но получить взрывчатку по-прежнему можно было только через координатора проекта — устаревшая схема оборота оружия и опасных веществ всё ещё действовала. Должность координатора проекта после революции слилась с новоиспечённой позицией главы Антарты. Меня взволновала возможность лично увидеть легендарного Менаги, которого многие из нас считали избавителем колоний от власти Лакчами. Вот только на месте его не было.

— А где он? — поинтересовался я.

— Проводит инструктаж по экспедициям в здании фермы, — не поднимая головы, ответил дежурный. — Но лучше подождать его здесь. Туда всё равно никого не пускают, кроме участников экспедиций.

— На ферме? Зачем? — «Январь» сегодня не прекращал удивлять.

Дежурный оторвался от своих дел и посмотрел на меня.

— Им нужно было очень много места, — ответил он, — Менаги согнал большую толпу рабочих.

— Да? Нас даже не предупреждали…

— Никого не предупреждали, — равнодушно отозвался дежурный, — это приезжие. Менаги набрал для этого новых людей за рубежом.

Трудно описать облегчение, которое несла эта новость. Значит, нам не придётся возвращаться к условиям времён Лакчами. Экспедициями займутся новые команды, а мы будем снабжать их топливом, пока они сами не найдут месторождения. Возможно, на несколько месяцев придётся хорошенько напрячься, зато потом всё станет гораздо лучше. Больше топлива — больше денег, а значит, нас ждали благополучные времена.

Я думал, что часть персонала с «Зари» будет переведена на экспедиции. После разговора с механиком ситуация стала выглядеть ещё хуже. Так что новость о новых рабочих просто окрылила меня. Даже сгустившееся в последние недели разочарование перестало быть таким монолитным. Я быстро получил подтверждение на свой запрос по материалам и отнёс его на склад. Пока я ждал погрузки труб в вездеход и возвращения Менаги, можно было зайти в клуб и выпить чего-нибудь горячего. Выйдя со склада, я посмотрел в конец улицы, за которым открывался вид на ветряки и стоявшее поодаль огромное здание фермы, величественно проступающее из снегопада. Некоторые считали его символом расточительства — учитывая затраты на постройку и поддержание этого искусственного огорода, продукты с него были не сильно дешевле, если не дороже, чем доставка из-за океана. Но мне ферма казалась символом независимости Антарты, и было что-то знаковое в том, что экспедиции начинают свой путь именно отсюда.