– Они мои телохранители.

Она внимательно посмотрела на него, высоко подняв брови. Кажется, это было правдой.

– А кто хочет убить тебя?

– Да никто в частности, – ответил он с улыбкой. – Просто я представляю интересы моего отца, а есть люди, которым не нравятся индейцы, особенно те, что не грабят собственную землю, и к тому же полагающие, что они нисколько не хуже белых. Эти люди думают, что нас удовлетворяет жизнь в резервациях на губернаторское пособие. Мой отец выбирает другой путь. Он все еще контролирует большие земельные участки, на которые многие хотели бы наложить лапу. И некоторые из угроз становятся явными.

– Тебе действительно приходилось пользоваться их услугами? – Его рассуждение показалось Импрес странным для таких мест, как дикие прерии или шикарный, публичный дом, и ее глаза широко раскрылись от интереса.

Глянув на нее, Трей заинтересовался, не приехала ли она в Монтану только что и разбирается ли в запутанных политических интригах или в том, как понимается здесь, на границе, справедливость.

– Случалось, что они были очень нужны, – сказал он мягко, но его глаза на миг затуманились и потеряли выражение чарующей теплоты. Услужливая память напомнила ему о тех уроках, которые преподносили человеческие вероломство и жадность. Это была тема, которую ему не хотелось развивать. – Между прочим, мы отправимся завтра в мою квартиру. Там меньше народа. И тебе нужна одежда.

– У меня есть одежда.

– Мы ее сожжем, – сказал он, приятно улыбаясь. Несмотря на дружелюбность тона, это было жесткое напоминание о ее положении.

– Ну что же, ты – хозяин, – ответила она обиженно. – По крайней мере, на три недели.

Повернувшись, она приподнялась и села, глядя на него.

Трей лениво улыбнулся, находя ее прекрасной, когда она гневается, попутно отметив прекрасные изгибы ее тонкой талии, и заявил:

– В таком случае, я использую свою власть. Правда, я не могу вспомнить, когда же в последний раз проявлял хозяйскую власть? Мне нужен кнут?

– Я бы не рекомендовала, – сказала Импрес мягким, медовым тоном, но ее зеленые глаза засверкали, как у василиска.

– Хорошо, попробуем обойтись без него. Спасибо, дорогая, что понимаешь это, – поддразнил Трей, немного спускаясь с подушки, которая была у него под головой. Он потянулся, затем опять опустился на матрац.

– Для начала несколько бархатных платьев и кашемировая шаль, я думаю, – начал он, прищелкнув своими бронзовыми длинными пальцами. – В это время года очень холодно, – добавил он равнодушным тоном. – Несколько шелковых ночных рубашек. Или ты предпочитаешь фланель? – спросил он Импрес, по-прежнему метавшую в него яростные взгляды. – И меховая шапка, чтобы ездить. Тебе нравится кататься на санях? – Серебристые глаза пропутешествовали медленно вниз, рассматривая прекрасные формы тела Импрес, затем неторопливо уставились в ее глаза. Его мысли были внезапно поглощены эротическим зрелищем Импрес, лежащей на меху в его лакированных санях.

– Тебе нет необходимости тратить на меня деньги, – горячо возразила Импрес, для которой перечисление элегантной одежды прозвучало издевательски благотворительно.

– Мне бы хотелось видеть тебя одетой как женщина. Не смеши меня, моя радость.

Она долго не отвечала, женское тщеславие боролось с самолюбием. Но она была не в том положении, чтобы противоречить Трею Брэддок-Блэку.

– Это ведь твои деньги, – произнесла она отрывисто.

– Справедливо, – отчеканил он, забавляясь. – Что ты предпочитаешь из мехов? Что-нибудь темное, наверное. Ты будешь выглядеть изумительно распростертой на темном соболе или черной норке…

– А я думала, что мех предназначен для поезди в санях, – напомнила она ему ядовито.

– Так будет еще один, – продолжал он небрежно. – А теперь назови мне свои любимые блюда. У меня дома имеются запасы, тебе не следует быть такой худой.

На мгновение они взглянула на него, ее глаза были ясные, сверкающие зеленью. Взгляд Трея мерцал серебром.

– Мне нравятся стройные женщины, – сказал он. – Теперь цветы. Какие тебе нравятся больше?

– Цветы? – воскликнула Импрес в полном изумлении; бушевавшая за окном снежная буря делала упоминание о цветах надругательством, едва ли не насмешкой. – Где же их теперь взять?

Трей давно привык к мысли, что мало есть того, чего нельзя купить за деньги.

– Зависит от того, что ты предпочитаешь. Что тебе нравится? – Тон у него был спокойный.

. – Тебе их не достать, – выпалила она. Как будто было возможно найти фиалки в разгар зимы в Монтане!

Но когда, по его настоянию, Импрес все же назвала их, Трей ответил, что постарается.

Этого Импрес не ожидала. Она рассматривала совершенную сделку как жертвоприношение, как вынужденную и временную работу, которую нужно перетерпеть со стиснутыми зубами. Вместе с тем, ей не хотелось расставаться с теплом мужских прикосновений и с комфортом, которого она не видела пять долгих лет. Казалось, ей не избежать конфликта разума с душой. Вместо этого – настоящее волшебство.

– Иди сюда, – позвал Трей, голос у него был низкий и мягкий, как звук флейты в сумерках. Он протянул руку, и она пошла к нему, потому что не могла бороться с собой.

Чуть позже, лежа в его объятиях, она уткнулась ему в грудь, облегченно вздохнула и пробормотала:

– Такое сумасбродство… греховно.

Она имела в виду не моральную сторону своего поступка, а ужасную бедность существования в последние несколько лет, толкнувшую ее на крайние меры.

– Говоришь о грехе, – пробормотал Трей, гладя ее спину, – а сама искусительна, как грех.

Он слегка улыбнулся, глядя в ее затуманенные глаза.

– Если бы ты оставалась достаточно долго… Я испытываю необъяснимую потребность…-Он поднял одну бровь, его светлые глаза оценивающе смотрели на нее. – Ну, не совсем потребность. Ты восхитительна… и я просто с ума схожу.

Он не мог объяснить, что «необъяснимость» была связана с его предыдущими привычками и искушениями, касающимися любви к женщинам. Любовь для него всегда была чем-то вроде спорта и пиршества и никогда не была необходимостью. Именно поэтому постоянное желание поражало его своей необъяснимостью. Он хотел ее так, как вовсе не укладывалось в привычные рамки несерьезных отношений или случайных легкомысленных связей. Он хотел ее без размышлений, как мальчугану хочется коснуться радуги. Он хотел ее без причины и вне логики. Он хотел ее… сейчас же!

Импрес попыталась сказать ему «нет», хотя бы один раз, показать, что он не может так легко добиться всего, не может быть всегда баловнем судьбы, и что она может контролировать эти странные отношения, которые Трей, возможно, рассматривает как очаровательную прихоть.

Но Трей шептал пылкие слова, которые воспламеняли Импрес, рассказывал об опьяняющих деталях того, что собирается проделывать с ней, и что она будет чувствовать при этом, и на что должна посмотреть, чтобы знать, как он сильно хочет ее. И, когда Импрес наконец посмотрела, он сказал, как долго собирается заниматься с ней любовью. Трей ласкал ее и заставил забыть обо всем на короткий миг, словно не было ничего в этом мире, кроме нежных прикосновений, роскоши и ощущения какой-то воздушности.

Неужели мир и в самом деле такой, подумала она изумленно спустя некоторое время, очарованная новыми чувствами и мыслями.

Он поддразнил ее, назвав по-индейски «мой пылкий котенок», когда она закричала от страсти в его объятиях, и сказал, что позаботится о ней.

– Оставайся со мной, – шептал Трей, подразумевая не только три недели.

Но она знала, что это не было трезвым предложением. Он мог стать совсем другим наутро. Но сейчас, тая под ласками его губ, которые скользили по ее шее, она не хотела думать о будущем и о тысячах проблем в ее жизни. Она не хотела думать вообще.

Губы Трея скользнули по ее гладкому животу и медленно продвинулись ниже. Положив голову на ее теплое бедро, он посмотрел на Импрес и прошептал:

– Покажи мне, что ты хочешь, чтобы я поцеловал. – Взяв ее руку, он стал целовать кончики пальцев, в то время как его голова продолжала оставаться на бедре. Затем, нежно поцеловав ее последний палец, он освободил руку и направился к ее горячему месту. – Здесь, пылкий котенок? – мягко спросил он, взяв ее маленькую руку и положив на ее напряженно ожидавшую плоть. – Скажи мне…