Ева вышла и замерла на мгновение. Тряхнула рыжими кудряшками, довольно зажмурилась, улыбнулась встречному ветерку. И счастью.

Закончила университет с красным дипломом и отправилась отдыхать на Иссык-Куль. Пока ехала, любовалась профилем водителя микроавтобуса. Ей понравилось, как красиво его руки лежат на руле, как спокойно и уверенно ведет машину, как галантно помогает заполнять декларации на границе.

50 часов, и на месте. Киргизия встретила янтарным теплом, ветками спелой черешни в палисадниках, горячим рассыпчатым пловом и освежающим зеленым чаем в пиалах. Чистая холодная вода озера, золотой песок, Тянь-Шань на другом берегу – звали исследовать и наслаждаться.

Уже на месте Ева узнала, что водителя зовут Константин, что он женат и совсем недавно стал отцом. Ничего не надумывала, ну водит машину классно, что ж теперь, бросаться на него? Все произошло неожиданно. Одна улыбка, одно приглашение на день рождения, один танец, один поцелуй. Ей исполнилось 22 – хватит, чтобы понять, что такое поведение мало кто одобрит, но ничего поделать не могла. Вступила в права опоздавшая первая любовь.

Обратно Ева ехала на первом сидении. Они уже были вместе. Пили кофе, шутили, хохотали, держались за руки.

Через несколько дней после возвращения Ева устроилась на работу. По вечерам Костя забирал свою любовь из дома, они ехали на берег реки, ели шашлыки и рыбачили.

Надолго идиллии не хватило. В один из дней на работе раздался телефонный звонок. Влюбленная взяла трубку и услышала:

– Алло, вы Ева?

– Да.

– Я мама Костика.

– …

– Вы знаете, что таких, как вы, у него 10 штук?

– Нет, – тихо ответила девушка и почувствовала, как краснеет лицо и горят уши.

– А вы знаете, что вы у него как Игорь записаны?

– Нет.

– Так вот знайте! И прекращайте это все.

Женщина положила трубку. Ева почувствовала, будто ее отхлестали по щекам. Встала и по стеночке пошла в туалет. Остро захотелось где-то спрятаться, пересидеть этот жар, который волнами жег тело. Продолжать работать в тот день стало невозможно.

Вечером она тихо проговорила по телефону Костику, что отношения нужно прекратить, что это неправильно. Он возражал, горячился, спорил, но Ева осталась непреклонной. Она сменила номер и две недели прожила, не чувствуя ничего. Словно в вакууме.

Солнечной весной Ева писала диплом и все свободные часы проводила с подругами. Одна из них, Кира, увлекалась французскими мюзиклами: Нотр-Дам, Ромео и Джульетта. Нотр-Дам потом еще на русском перепели, но они-то знали его в оригинале:

– Il est venu le temps des cathédrales, – завывали девочки вчетвером. – Le monde est entré Dans un nouveau millénaire…

Брюно Пельтье, Элен Сигара, Гару, а потом и Лара Фабиан со своим Je t'aime стояли на повторе, и разговоры велись только о них.

Пронзительно прекрасные, пронизанные солнечной юностью дни. Ева купила кассету с этими песнями и слушала ее два дня, не выключая. В какой-то момент почувствовала, что больше ни одной ноты, ни фразы не лезет. Тошнило от мелодии, языка, от этих голосов. Первые сутки Ева лежала пластом, ее полоскало, но к вечеру следующего дня отпустило. Пошла в гости. Когда вернулась, тошнота нахлынула снова. Вторые сутки. В начале третьих родители заволновались и принялись активно спасать великовозрастного ребенка.

Еву отвезли в межвузовскую поликлинику. Ей пришлось торчать в согнутом положении на лавке у подоконника, пока мама стояла в очереди в регистратуру. Очередь за талончиком растянулась в бесконечность. Потом они поднялись на второй этаж, и испытание вечностью в хвосте новой человеческой цепочки повторилось. Люди не двигались вообще. В коридоре с мамой заговорила какая-то врач, с которой они оказались знакомы. Женщина осмотрела Еву и первая сказала, что это, скорее всего, аппендицит. «Ну не-ет!» – подумала девушка, потому что боялась не только операций, но даже уколов. Мама с ужасом приняла эту новость.

– Это могут и яичники оказаться, – задумчиво произнесла врач, – надо проверить на всякий случай.

Сделать это можно было только в дежурном роддоме. Они сели на маршрутку и поехали. Для удачного УЗИ нужно, чтобы мочевой пузырь был полный. Еве дали литр воды, велели пить и ждать. Узистка звала на процедуру уже на предпоследней минуте терпения. Не торопясь, искала яичники, пока случайно не зашла коллега и не воскликнула:

– Ты что, не видишь? Она сейчас описается! Отпускай ее в туалет.

Так быстро, как тогда, Ева еще не бегала.

Потом ждал осмотр гинеколога. Студентки-практикантки обступили ее и уверяли, что это беременность. Может, даже внематочная.

– Какая беременность? Вы что?! Я девственница еще.

– В 22 года? Что ж, врач посмотрит, – скептически отвечала ей одна из них.

Врач оказался мужчиной. После трех дней лежания тряпочкой на стеснение у Евы уже не оставалось сил.

– Поедешь на скорой или сама справишься? – спросил доктор.

– Куда?

– На операцию. Аппендицит у тебя.

О, нет. Только не это. В этот момент у нее все прошло. Не осталось ни тошноты, ни боли под ложечкой. Ничего. Подумала: «Лучше бы уж беременность». Ева выздоровела резко и хотела только одного – домой, но путь лежал в следующую больницу. И снова завертелась процедура опросов в приемном покое. Ева разревелась. Не могла рассказывать об этом и понимала, что прибыла в конечный пункт путешествия и отсюда не сбежишь.

– Экстренная операция. Третий день уже, может быть перитонит, – заключил врач.

Ее увели наверх. Одну. За свои 22 года Ева никогда не лежала в больницах, не знала, что там делать и как себя вести. Было страшно.

– Пошли – ты следующая, – медсестра особо не церемонилась.

– А наркоз?

– Будет тебе наркоз, местный, не переживай. – У своего поста медсестра поставила ей укол и повела в операционную.

Там ее положили на стол и начали привязывать руки и ноги бинтиками. «Зачем это? – судорожно думала Ева. – Что они собираются делать?»

– Подождите! Я все чувствую! – голос дрожал, руки тоже.

– Наркоз еще не ставили. Он будет вокруг разреза, чтобы обезболить кожу. А там внутри нет нервных окончаний, боль не почувствуется.

Ага, конечно. Перед лицом на палке висела простыня и загораживала обзор. Вокруг стояли студенты-медики. Врач, которая оперировала, приходилась преподавателю Евы по дифференциальным уравнениям родной сестрой. Она мило болтала об университете, пока резала, расширяла, учила студентов и искала аппендикс.

Перед тем как уйти на операцию, Ева видела из палаты, как мама ходит по коридорам и договаривается. О косметическом шве. Ева не понимала его важность. «И хороший наркоз дайте, – просила мама, – я заплачУ».

Местный наркоз – это просто издевательство. Все операции Евы проходили под таким, и на всех она чувствовала боль. Противно. Кажется, что внутренности не просто перебирают руками, а достают, тянут, приподнимают, и все это электрическими разрядами отдается до самой диафрагмы. Время замедляется, порой совсем останавливается. И кажется, конец никогда не увидеть. Мерзнут ноги. Превращаются в недвижимые ледышки. Почему в операционных всегда такая холодища и не разрешают надеть хотя бы носки – непонятно.

– Вот он, смотрите! Наконец-то нашла! – радостно вскрикивает хирург. – Он вверх загнулся! Иссекаю.

Ева закатывает глаза.

– Показать тебе аппендикс? – спрашивает врач

– Не надо!

Она работает. Ева видит над белой простыней только лицо. Красивое. Оно ей нравится.

– Так показать? – уточняет врач.

– Ладно, покажите.

Отросток оказался размером с мизинец, да и похож на него. Ничего особенного. Ева представляла его крупнее.

– Придется ставить трубку. Ничего, главное – вовремя успели.

Косметический шов не получился. Но больше волновала трубка, которая торчала из живота. И когда отошел наркоз, боль хлынула напалмом.