Уголок его губ лояльно приподнимается, и меня отпускает. Вовсе не чудовище. Не обидчив. Шутит. Зря я предвзята к нему. Отец не доверил бы меня непорядочному человеку.

– Ну и какие планы на сегодня? – приводит он меня в чувство, отложив альбом. – Валентин Борисович просил не затягивать с делами, а то его секретарша испортит ему поездку своими звонками. Вселим в нее уверенность в отсутствии поводов для паники?

– Предлагаете мне съездить в банк? – изрекаю затравленно.

Самир мажет по мне взглядом, берет чистую белую майку и отвечает:

– Нет, Элла Валентиновна. Я настаиваю.

Я злобно фыркаю. Настаивает он! Телохранитель настаивает, чтобы его подопечная выбралась из зоны комфорта и безопасности! Не знаю, надолго ли меня хватит, или все-таки придется испортить отцу поездку.

Его огромная туша вновь скрывается за дверью ванной, а я, насупившись, скрещиваю руки на груди и плюхаюсь в кресло.

Никуда я не поеду! Тем более – по приказу какого-то чудаковатого качка!

– Вы еще не собраны? – глумится он, вернувшись ко мне одетым в свой костюм и с гарнитурой скрытого ношения в ухе. – Элла Валентиновна, ваш отец благосклонно отнесся к некоторым отличительным тонкостям моей работы. Он позволил мне применять силу в случае ваших капризов.

Самир останавливается передо мной, послав на меня тень своей громадной фигуры. В его выразительных глазах серебрится блеск, словно лунный отсвет на водной глади темно-синего моря. Полгода назад я бы многое отдала, чтобы уговорить его стать моделью для моей картины. С замиранием сердца наносила бы каждый штрих на полотно. Я вкушала бы каждый миг эстетического удовольствия. Сотворила бы шедевр всей жизни.

– Что вы говорите? – ехидничаю. – Отец ни разу в жизни меня грубым словом не обидел. Он под страхом смерти не позволил бы кому-то пальцем меня тронуть…

Живо склонившись, Самир с легкостью вытаскивает меня из кресла и закидывает на свое плечо. Словно пушинку.

Секунду я отхожу от шока, пялясь в пол, а он уже выносит меня из комнаты. Уверенно, смело, с неким диктаторским попечительством.

– Как ты смеешь?! – начинаю визжать, дергаясь на его плече. Но увы, ни сползти, ни спрыгнуть. Он рукой сцепил мою талию в кольце, и не думая дать мне шанса вырваться. Я даже до телефона дотянуться на могу. Ударяю его по стальной спине. Еще раз. Еще. Сильнее. Бесполезно. Он и бровью не ведет, спускаясь по лестнице. – Да чтоб тебя! – рычу, обессилено повиснув.

– Наконец-то вы перешли на «ты», Элла Валентиновна, – произносит он. Ровно, без намека на одышку. Будто и не тащит на плече пятьдесят килограммов Эллы Ярославцевой.

– Элечка! – ахает няня, когда Самир проносит меня мимо нее.

– Няня! – взвизгиваю, протянув к ней руки. – Позвони отцу! Скажи, что его чудище тронулось умом…

Слышу его глухой смешок. Он еще и ржет надо мной, мерзавец!

Няня, сочувствующе поджав губы, качает головой.

Ну конечно! Отец развязал Самиру руки и предупредил всех, чтобы не вмешивались. Подозреваю, и Богдан в деле. Значит, вся надежда только на Руслана, заступник из которого тоже – так себе. Да уж, перспективы!

В фойе Самир ставит меня на ноги, но стоит мне дернуться в попытке сбежать, преграждает путь. Нас разделяет всего несколько сантиметров. Я дышу, как загнанная гончая. Тяжело. Сбивчиво. Будто это я тащила Самира на своем горбу. Он же абсолютно невозмутимый. Буравит взглядом. Терзает. Мучает.

– Я, Элла Валентиновна, тоже под страхом смерти никому не позволю к вам пальцем прикоснуться. Себе руку отсеку, но вас не трону.

Его горячее дыхание, касаясь моего виска, невидимыми импульсами вселяет в меня лучи уверенности.

Я растерянно бегаю глазами по его костюму, пока все мои мышцы сжимаются, реагируя на его пробирающее до дрожи заявление. Не нравится мне тон его голоса. Рядовые телохранители не говорят с такой… одержимостью.

Да, одержимость – самое подходящее слово поведению Самира: его взгляду, голосу, жестам. Похоже, он помешан на своей работе. Но у всего должен быть предел. Его должность подразумевает мою защиту, а не распоряжение моей жизнью. Он никто, чтобы принимать за меня решения.

Поднимаю грузные веки. Самир смотрит мне прямо в глаза. Упрямо. Дерзко.

– Почему? – спрашиваю едва слышно. Голос стирается в хаосе мыслей.

– Ваш отец мне много платит. Я заинтересован быть отличным служащим.

Хоть бы соврал! Сказал бы, что я безумно хорошенькая и заслуживаю звезд с неба. Невоспитанная дубина!

– И все? – подстрекаю его расщедриться на пару комплиментов принцессе, что полгода провела в замке в ожидании рыцаря, который спасет ее от дракона, отрубив все его головы.

– Я мог бы сказать, что сражен вашей красотой, – ничуть не мямля, отвечает он, беря мою шубку у подошедшей няни. – Но мне с вами все равно ничего не светит, поэтому я буду соблюдать субординацию. Вы не против, Элла Валентиновна?

Изобразив улыбку, я разворачиваюсь к нему спиной и дерганными движениями засовываю руки в рукава.

Господи, за что мне это?! Лучше бы я дальше увядала дома.

– Я избалована, Самир. Могу спровоцировать нарушить эту субординацию. – Застегиваю шубу, медленно поворачиваясь к нему. – Поверьте, вы со мной и суток не протяните.

Его губы растягиваются в улыбке, обнажая белоснежные зубы.

– Посмотрим, Элла Валентиновна. Я тоже с характером. Не советую вам лезть на рожон.

Указывает, распоряжается, советует. Цензурных слов нет, чтобы выразить все, что я о нем думаю!

Хмыкнув, обуваюсь в сапоги, беру у няни сумку и разворачиваюсь к двери.

Бесит. Все бесит! Я еще заставлю Самира написать заявление по собственному. Завтра же вернусь к своей привычной жизни узницы. А пока, чувствуя спиной, как няня перекрещивает мой путь, в сопровождении телохранителя с характером выхожу из дома. Этот день обещает быть насыщенным…

Меня ничуть не удивляет отказ Самира от служебной машины и водителя. Ему практичнее в своем автомобиле, где знаком каждый уголок. Телохранитель должен чувствовать себя как рыба в воде, иначе ничего толкового от его работы не жди.

– Смущает дешевизна? – интересуется он причиной моей заторможенности, поправляя воротник своего распахнутого полупальто. – Это надежная машина, Элла Валентиновна.

Не может меня расстроить простота автомобиля. У Руслана такая же, и мы с ним часто на ней зажигали по ночной загородной трассе. У Никиты и вовсе нет машины. Его отец профессор в нашем универе, мать – учительница в школе. Помимо него, у них еще двое детей. Так что одни колеса на семью для них – норма. А я была рада и тому байку, на котором меня возил Никита.

– Я редко выбираюсь из дома, – отвечаю в надежде, что Самир сдастся. Кому захочется возиться с полусонной девчонкой, сжимающейся в обществе посторонних людей?

– Знаю. Садитесь. – Он открывает для меня дверь. – Пора это менять.

Не сяду сама – затолкает в салон силой. Поэтому не сопротивляюсь. Занимаю кресло и тут же пристегиваюсь. Кто знает, какой из Самира водитель? От этой мысли невольно улыбаюсь. Мы с Русланом буксовали посреди реки, застревали в придорожной канаве, а однажды поцарапали чью-то машину и смылись. С Никитой тоже у меня за спиной масса приключений на мотоцикле, за которые отец не погладит меня по головке.

Самир что-то быстро решает с охраной, и нам открывают ворота. Я даже осмотреться не успеваю, как он усаживается за руль. Грузный, мощный, как медведь. Не могу запретить себе слежку за его движениями – привычными, спокойными, даже чуточку небрежными. Любуюсь его руками: бронзовой кожей, линиями вен. Поднимаю взгляд к его профилю. Он предельно сосредоточен на дороге, в зеркала наблюдая за всеми сторонами. Мне же тяжко от вида бескрайних снежных просторов. Красиво, но… пугает. Спрятаться не за что, если бежать придется. Только на Самира надежда.

– Что вас напрягает во мне, Элла Валентиновна? – вдруг интересуется Самир после пятиминутного молчания в дороге.