Лучше бы подсказал, что в нем может расслабить, а то у меня уже мышцы ноют от приступных сокращений.

– А ты что, считаешь себя вполне обычным парнем? Среднестатистическим?

– Мне приятно внимание дочери банкира, но да, я не считаю себя особенным. – Бросает на меня беглый смеющийся взгляд. Прекрасно знает, что он всегда и везде выделяется! Тогда какого черта комедию разыгрывает?! – Буду рад услышать от вас, что именно во мне уникального?

Индюк напыщенный! Мне ни единого ласкового слова, а о себе, видите ли, лести хочется!

Отворачиваюсь к окну и ежусь. Вдали виднеется город, где, возможно, беззаботно развлекается на незаслуженной свободе мой шестой похититель. Тот, кто напал на меня со спины и усыпил хлороформом, после которого я сутки блевала. Этот гад был в маске, оттого я и запомнила лишь его неточный силуэт – размытый, полупрозрачный. Не помню его голоса. Наверное, он не говорил при мне. Но я точно помню, что их было шестеро. Потом ублюдок в маске ушел и больше в подвал не возвращался. Меня охраняли пятеро. За три дня лишь раз дали воды, зато безостановочно коптили воздух сигаретным дымом.

Пятьдесят миллионов. Ровно во столько они оценили мою жизнь. Возмутительно, будь это шуточной ролевой игрой. В реальной жизни все куда печальнее. Эти отморозки согласились на дело за пять лимонов в одни руки. За пять, черт возьми, миллионов человек готов продать душу! Остальные вырученные за меня деньги пошли бы заказчику.

– Может, радио? – снова нарушает затянувшееся молчание Самир. – Какую волну включить?

– Без разницы. Твоя машина. Делай что хочешь.

– Возьмите свои слова обратно, Элла Валентиновна. Вдруг мне захочется фастфуда, и я решу перекусить прямо здесь. Хотите, чтобы ваша роскошная шуба пропахла котлетами и фри?

Разве она успеет впитать в себя запах еды, которую Самир наверняка закидывает в себя вместе с упаковками?

Опять взглянув на него, пальцами сжимаю ручки сумки. Осязая ее нежную кожу, вспоминаю цену бренда и горько усмехаюсь. Боже, эта сумка стоит дороже машины Самира. Все имеет свой ценник. Что-то дешевле, что-то дороже, но все можно купить и все можно продать.

– Самир, если бы тебе предложили пять миллионов, ты согласился бы похитить человека и держать его под замком?

– Зря вы этот разговор заладили, Элла Валентиновна. Я вот вам про фастфуд сказал, и так поесть захотелось. Может, заскочим куда-нибудь?

Обалдеть! Я ему про свои кошмары, а он про жратву!

– Я в джинсах. В ресторан в таком виде не пустят.

– Я знаю место, куда пустят, – подмигивает он мне.

– Меня заранее тошнит, – фырчу, хмурясь.

– Да, не ваш уровень, – не скрывает Самир, заезжая в город. – Но там вкусно готовят. Я не отказался бы от салата и супа. А вы? Может, кофе?

Толком не позавтракав, я со вздохом киваю. Не уверена, что там, куда меня везет Самир, подают свежий зерновой кофе, но ведь его вопросы риторические, а интонация – иллюзия несуществующего выбора, издевка.

– Да, конечно, – неестественно улыбаюсь. – Кофе в забегаловках – это лучший кофе. Обожаю его.

Не взглянув на меня, Самир перестраивается в нужную полосу и тормозит на светофоре. Город кипит предновогодней суетой. Всюду украшения, гирлянды, яркие рекламные баннеры. По улицам расхаживают Деды Морозы с листовками. На центральной площади уже тянется к небу наряженная ель. Но ничего не вызывает у меня восторга. Если того гада не поймают в ближайшую неделю, он будет счастливо встречать новый год, в то время как я шарахаюсь от собственной тени.

– Приехали. – Теперь Самир тормозит перед рестораном кавказской кухни. – Пойдемте. Там очень уютно.

– Не сомневаюсь, – отвечаю, нехотя вылезая из машины.

Озираться по сторонам – это неотъемлемая часть моей жизни. Но тут, в городе, даже от этого становится тяжело дышать. На меня все давит: люди, машины, звуки, мельтешения. Я на краю пропасти, которая сама летит мне навстречу. Перед глазами начинает плыть. Кажется, все прохожие заглядывают мне в лицо и смеются, потешаются. В ушах дикий гул, как под водой. В висках начинает стучать. Я чувствую, как бешено несется кровь по моим венам. Разрушающее цунами, все сносящее на своем пути.

– Элла! – Кто-то дергает меня за руку. Я ртом хватаю воздух, ощущаю запах Самира и облегченно выдыхаю, прикрыв глаза. Он прижимает меня к своей груди, поглаживая по голове и твердя: – Все хорошо… Я рядом… Тебя никто не обидит… Я клянусь…

Одна моя ладонь лежит на его груди. И я через плотную ткань пиджака чувствую, как рьяно бьется его сердце. Он будто мой страх разделяет, на себя половину берет.

Упираюсь в эту грудь, отстраняясь, когда спохватываюсь, что со мной не случилось ничего такого, чтобы пришлось бросаться в объятия телохранителя. Просто подурнело на улице из-за того, что давно не выходила в люди.

Скорбь в его глазах мне совсем не нравится. Богдан так не сострадает мне, как Самир. Так, словно я ему небезразлична.

– Самир… – бормочу едва внятно, делая шаг назад, и в этот момент за моей спиной раздается до режущей боли знакомый голос:

– Элла!

Я оборачиваюсь и теряю дар речи. В двух шагах от меня стоит Никита.

Мой Никита. Парень, которого я знаю с первого курса. Тот, с кем я провела восемь незабываемых месяцев, пока какие-то подонки не растоптали меня.

У меня щиплет глаза. Мне нет оправдания. Я даже не объяснилась перед ним, просто запустила программу игнора.

Он поправляет лямки рюкзака на своем плече, оглядывая меня с недоверием. Именно то, что я заслужила. Представить боюсь, какие мысли роятся в его голове. Я отворачиваюсь от него после похищения. Полгода молчу, а потом он случайно встречает меня на улице. Мало того, что я выгляжу иначе. Роскошной шубой не украсить мое осунувшееся лицо, потускневшие волосы и маникюр от няни. Так я еще и обжимаюсь с каким-то незнакомцем!

– Привет, Ник, – бормочу сквозь колючесть в пересохшем горле.

Он бегло смотрит по сторонам, прежде чем задержать взгляд на Самире за моим плечом. Я взволнованно оборачиваюсь. Мой телохранитель по-прежнему невозмутим. Его лицо – маска, сканирующая посмевшего обратиться ко мне парня.

– Это Самир… Мой телохранитель… – объясняю, вернув свой взгляд к Никите.

Он тоже изменился. Подкачался. Это заметно даже через куртку. Отрастил волосы. Пшеничного оттенка кудри вьются из-под шапки.

– Могла бы сразу сказать, – отвечает он.

– Ник, не надо, – молю я, шагнув к нему. – Кто угодно, только не ты. Не упрекай меня в том, что сам нафантазировал.

– Ты даже не дала мне шанса помочь тебе, поддержать, – выплевывает он с обидой. – Ты сама говорила, что твой папа не примет меня в лице твоего ухажера. Но в лице парня, который помог бы тебе пережить тот ужас, он разве меня бы не принял?

– Ник, ты не понимаешь! Я не хотела вмешивать тебя во все это…

Он усмехается, помотав головой.

Какой же он красивый. Особенно сейчас, когда злится. Я часто рисовала его карандашом в тетради во время лекций. Любила очерчивать линии его бровей, глаз, носа, губ… Манящих губ, которые дарили мне головокружительные поцелуи. Губ, по которым я скучала, воя в подушку.

Он не поверит. Я всегда была эгоисткой. И сейчас выгляжу ею.

– Ты куда-то торопишься? – спрашиваю, не смея еще приблизиться.

– В универ. Он так-то здесь недалеко, если ты еще помнишь. Некоторым приходится учиться, чтобы в будущем прокормить себя.

Конечно я помню! От хлестких слов Никиты мне больно, но я переступаю через гордость.

– Мы с Самиром собирались выпить кофе. Присоединишься?

Никита сомнительно смотрит на ресторан и удивленно хмыкает:

– Здесь? Ярославцев обанкротился?

– Не язви, Ник. Многое изменилось.

Он вынимает из кармана куртки свой простенький мобильник, смотрит время и кивает:

– Ладушки. Я все равно не завтракал. В тренажерке проторчал.

Мои губы трогает улыбка. Приятно знать, что его страдания по нашим отношениям не отправили его на дно. Спорт – лучшее лекарство от стресса.