— Маринка! — закричал из-за Борькиной спины Саша-Таганский. — Я вот все спросить у тебя хочу: они не кусаются?

Отряд дружно захохотал.

— Они только у вас на Таганке кусаются, — парировала Маринка.

«Они» — это коровы. Вчера Маринка все уши прожужжала, рассказывая, как она ходила в Сосновку в гости корову доить. Во время трудового десанта разговорились с одной местной девчонкой и по ходу разговора призналась, что коров боится.

Кстати, взрослые их тоже частенько побаиваются. Та же Маринка рассказывала, как они однажды поехали с мамой, папой и Юмкой за город и посредине идущей через поле дороги наткнулись на стадо. Мама с Маринкой были за то, чтобы вернуться на опушку леса и вежливо уступить коровам дорогу. Но тут папа заупрямился — далеко возвращаться. Да и вообще, что он — не мужчина, что ли, чтобы от коров бегать! Тогда большинством голосов — маминым и Маринкиным — решили обойти стадо по большой дуге. И поначалу все шло хорошо — коровы обходили дорогу слева, а они справа. Но тут вмешалась Юмка. Она почему-то решила, что коров надо обязательно поближе познакомить со своими хозяевами, поэтому обежала стадо и стала громко его облаивать, подгоняя к маме с Маринкой. Те — дальше в поле, визжат, папа смеется, мама на него кричит…

Борька тоже смеялся, слушая Маринкин рассказ. Но если честно, то он их тоже побаивается. Известно, правда, что настоящую опасность представляют не коровы, а быки, но… Не то чтобы Борька не мог отличить корову от быка, но все равно на всякий случай предпочитал не разбираться, а все, что большое и с рогами, обходить сторонкой.

А Люда эта, к которой Маринка ходила, с коровой запросто обходится. И за шею обнимает, и прижимается к своей Зойке. Или Зорьке — Маринка так толком и не разобрала, как корову зовут. Но вообще эта Зорька-Зойка оказалась коровой вполне симпатичной и покладистой. Даже встала так, чтобы хозяйке поудобнее доить было. Маринка хотела было сама попробовать, но так и не решилась. Хотя она и покладистая, а все же страшновато — вдруг возьмет да и лягнет своим копытом. А вот погладить — погладила. И кусочек хлеба дала — Зорька-Зойка благодарно взяла его с ладошки мягкими губами.

Когда Маринка попросила разрешения пойти в Сосновку, капитан Грант сказал:

— Я не возражаю. Как, командир? — Он повернулся к Борису Нестерову. — Охрану Мыльниковой с учетом вчерашнего будешь выделять?

За командира ответила сама Маринка. Она вообще за словом в карман не лезет.

— Спасибо, но охрана у меня уже есть, — и кивнула в сторону длинного Мишани.

— По-моему, охрана надежная, — улыбнулся капитан Грант.

Мишаня и в самом деле проводил Маринку до самого лагеря и на прощание долго и смешно тряс ей руку. А с Борисом Нестеровым он договорился переписываться. Оказалось, что они в одно военное училище хотят поступать, только Мишаня через два года, а Борис через три.

Два дня назад распрощался отряд с Сосновкой. Но все разговоры только вокруг нее и вертятся. У каждого осталось в памяти что-то свое, и у всех — общее: поле свеклы и имена на обелиске. Не только Борька — и остальные ребята все время мысленно возвращаются к этому памятнику. Вроде бы сколько таких памятников по России стоит! И видели их все не раз: по телевизору и из окон машин да поездов. И у самого главного военного памятника — у могилы Неизвестного солдата — каждый бывал.

А вот памятник в Сосновке все равно в душу запал. Почему, интересно?

И другое еще интересно: обычно капитан Грант на маршруте запрещает разговаривать — чтобы дыхание не сбивалось. А сейчас, хотя и переходы длиннее обычных, никаких замечаний не делает.

Вообще, капитан Грант все время вел себя так, как будто его и нет. Будь на его месте их классная Лариса Павловна… Борька вспомнил, как в прошлом году они ездили на экскурсию в Абрамцево. Всего и дел-то — час на электричке да километра два пешком до музея, но все равно только и было слышно: «Плащи вы взяли? А если дождь?», «А где Подошьян и Гавриков?», «Они знают, что нам через две остановки выходить?», «Нет, ты их лучше позови», «Ира, не отставай», «Коля, не отвлекайся», «Миша, ты термос не разбил?» А капитан Грант шагает себе, помалкивает, вроде бы ни на что особого внимания не обращает.

Поначалу Борька отнесся к нему с некоторой подозрительностью: все ждал, когда начнет воспитывать. И заранее сопротивлялся — во как надоело! Дома воспитывают, в школе воспитывают, на каникулы приезжаешь — и здесь начинают воспитывать. Но капитан Грант утомительных нотаций не читал, по вечерам у костра обычно рассказывал какие-нибудь забавные туристские истории. Вообще, иногда создавалось впечатление, что он вовсе даже не руководитель похода, а просто так, идет рядом за компанию. А делают ребята все сами. Сами научились выбирать место для стоянок, ставить лагерь, правильно разводить костер, готовить еду, сами поддерживают нужный темп на маршруте. Или вот когда трудовой десант устраивали… Борька опять вспомнил про школу. Там перед каждым субботником обязательно проводили собрание. Лариса Павловна или председатель совета отряда Ира Меньшикова рассказывали по газете про всесоюзный праздник труда, про то, на сколько миллионов рублей продукции выпускается в стране за один субботник. И что долг каждого пионера в едином строю со старшими товарищами — коммунистами и комсомольцами — внести достойный вклад, а если кто сбежит в кино, то родителей в школу вызовут… Капитан Грант никаких слов про долг и вклад не говорил, а просто объявил: идем помогать колхозу. И получилось, как будто это они сами придумали, а он пошел и от их имени договорился. А раз сами придумали, то и работали на совесть, а не как в сквере на субботниках, где все (и Борька тоже) главным образом бесятся и только ждут, когда надо будет листья поджигать. Вот что значит, когда никто не воспитывает! Иногда тебе целый час могут внушать что-нибудь очень правильное, а ты все это спокойно, пропускаешь мимо ушей. А капитан Грант, как правило, ничего не говорит, но ребята каждый раз ждут: что он скажет, как среагирует, как оценит? Самое интересное, что Борька и себя на этом поймал. Он, оказывается, тоже ждет, ему это тоже важно.

И еще одно интересно: Борька попытался сравнить свои отношения с ребятами теперь уже из 8 «Б» и из этого второго отряда. На первый взгляд какие тут могут быть сравнения?! Там он со всеми по семь лет знаком, а здесь что? Без году неделя. Но Борька все-таки попытался, и вышло у него, что кое-кого из ребят второго отряда он успел узнать лучше, чем многих одноклассников. Например, с Борисом Нестеровым они хоть и далеко не друзья, но кажется, будто всю жизнь знакомы и, как говорится, пуд соли вместе съели. Может, это и вправду потому, что съели — ну пусть не соли, а каши и вермишели с тушенкой — какая разница!

Стоп! Капитан Грант остановился так резко, что шедшая вслед за ним Лена Новичкова чуть-чуть на него не налетела. А потом вдруг закричала что было сил:

— Ой, мамочка!

Ребята моментально сгрудились за спиной у капитана Гранта. Через проселок медленно переползала гадюка. Ее толстое, чуть не с руку, серое с черной полосой на спине тело матово поблескивало на солнце. Гадюка лениво, но уверенно перебрасывала его через глубокие рытвины разбитой колеи.

— Я сейчас! — Борька приглядел на обочине крепкую сучковатую палку и метнулся за ней.

— Это еще зачем? — Инструктор Коля перехватил его уже на обратном пути.

— Как зачем? — не понял Борька. — Гадюка же! Пусти, а то уйдет!

— Правильно, гадюка, — согласился Коля. — А она что, тебя чем-нибудь обидела? Может быть, родных или друзей покусала?

Как обычно, за Колиным добродушным, даже слегка наивным тоном проглядывала ирония. Конечно же не было у Борьки таких знакомых.

— У французского писателя Арманда, — продолжал Коля, — есть такие очень точные строки: «Ты пришел в гости к природе — не делай ничего, что ты счел бы неприличным делать в гостях». Ты же в гостях на хозяев с палкой не бросаешься, правда? А здесь, — Коля показал на гадюку, не обращавшую на ребят никакого внимания, — они хозяева. Никто из них никогда первым не нападает на человека. И все, абсолютно все, симпатичные и не очень, они нужны природе. А значит, и нам.