— А что будет, — спрашивает Мария, — если самолет сейчас прилетит, а пушка не готова?

— Что будет? — Старик передает ей вырванную наконец скобу. — Ничего, успеем.

— А здорово вы придумали с этой пушкой…

— Что только не приходит в голову, когда остаешься один…

— Я вас больше не оставлю! — горячо говорит она.

Самолет летит сравнительно высоко.

— Может, обойдется? — чешет в затылке старик. — Пушка-то не готова.

Может, и обойдется. Без атаки, но не без чуда.

Самолет летит, как летел, и вдруг останавливается в воздухе. То есть ясно, что он не может остановиться, и все же старику и Марии кажется, что он останавливается.

Один из пилотов грозит им кулаком, орет что-то в рупор.

— Что он сказал?

— Я не разобрала.

— Что мужик делать? — злится пилот и тычет пальцем вниз.

— Ах, это! — Старик прижимает руки к груди и пускается в льстивые объяснения: — Это ничего… это игра! Игрушка!

— Мы тебе показать игра! Расстрелять!..

И самолет удаляется.

— Видела? — старик радостно потирает руки. — Чует кошка… Надо скорее заканчивать. Будем встречать!

— Так что же мы стоим?

— Нужно бы сперва Флорику спрятать. Ни в хлеву, ни в кукурузе мы ее теперь не убережем.

— Как же быть?

— Отведешь ее за речку на холм и там в перелеске привяжешь. Давай. А я пока тут поработаю…

С вершины холма, на который взошла Мария с коровой, открывается вид редкостной красоты. Небо кажется промытым, голубая даль бесконечна, солнце стоит высоко, и ширь вокруг такая, что хочется лететь. Мария словно попала в другой мир.

Она оглядывается назад, в долину, на свой дом, где возится во дворе старик.

«Странный народ, — думает Мария, улыбаясь неведомо чему, — странное это племя лодочников, среди которых я живу. Кто-то рассказывал, что и свекор, и отец его, и дед — все нашли себе жен на лесной дороге. Приходит, скажем, парню из этого рода пора жениться, — он идет туда, к лесному тракту, садится и ждет свою суженую. Берет ее, женится, она ему рожает детей, и если случится мальчик, то и он, когда вырастает, идет на ту же дорогу. Так и мой Андрей…»

Она шла с двумя подругами на станцию, на рынок, и вдруг из леса вышагнул к ним парень и закричал:

— Я — Андрей!

— Ну и что с того? — удивились девушки.

— Жениться хочу! — объявил Андрей, поочередно заглядывая каждой в глаза.

— Женись на здоровье! — они пошли дальше, но упрямый парень опять обогнал их и стал перед ними.

— Как же мне жениться без невесты?

Они остановились.

Смелый парень, красивый, ладный. И в глаза смотрит прямо, и улыбается открыто… Переглянулись девушки, опять посмотрели на парня и — рассмеялись тоже.

— Пойдешь за него, Мария?

— Пойду… — ответила она.

Когда ее мама узнала о таком замужестве, то, говорят, лишилась чувств, а потом все же смирилась, видя, что дочь счастлива…

Всем телом, всем своим существом Мария впивает прелесть летнего дня, а ей только двадцать лет, и как много таких дней еще будет впереди… Вот только война…

— Э-эй! — кричит она во всю мочь. — Андрей! Муж мой! Где ты?

— Я с тобой, — отвечает он ясным голосом, только слышится этот голос как будто издалека.

— Где же ты? Покажись!

— Я не могу, — говорит он. — Я далеко.

— Я тебя не вижу!

— Вижу… — повторяет он тихо.

— Ты жив, мой любимый? Я так соскучилась по тебе!

— Я тоже…

— Я пишу тебе письма! Мы вместе с твоим отцом пишем!

— Письма…

Она опускается на землю, ложится навзничь. Земля под ней теплая, ласковая.

— Не плачь, — просит он.

— Я не плачу.

— Все равно не плачь.

— Ладно, — говорит она. — Только расскажи мне что-нибудь.

— Я не сумею. Войну не расскажешь. Разлуку не расскажешь. Любовь не расскажешь. Смерть не расскажешь… Не обижает тебя мой старик?

— Нет. Он славный.

— Я же говорил тебе.

— Да.

— Ты дождешься меня? — спрашивает он.

— Дождусь ли? — повторяет она.

— Если меня не убьют.

— Если нас не убьют, — повторяет она и снова жалобно просит: — Показался бы мне хоть на минутку…

— Я и кажусь тебе. Ты иди, старик там один. Помоги ему… он там один с самолетом…

Мария вскакивает.

Только ветер пробежал по лугу, пригибая траву. День померк, поблекли зеленые травы. Тоскливо замычала Флорика.

Надо возвращаться.

Когда Мария вернулась, свекор собирал камни.

— Что так долго?

— Пока отвела, пока привязала…

— Может, не стоило привязывать, — сомневается он. — Волки… как началась война, так и волки снова появились.

— Но вы же сами сказали!

— А своей головы на плечах нет?

— Что ж, сбегать отвязать?

— Фрица надо сбить… Чего стала? За работу!

Они складывают камни в четыре кучи, по калибру, как выражается ученый старик. Большие, средние, поменьше и совсем маленькие, с куриное яйцо, — это шрапнель. Но Мария никак не успокоится: все бегает по полю до самой реки и ищет подходящие камни, набивает галькой мешок и, согнувшись под его тяжестью, взбирается к дому. Не женская это работа — камни таскать.

— А теперь давай проведем учения, — говорит он, переводя дух.

Мария потирает разболевшуюся поясницу, надевает зимний кожух. Старик протягивает ей чугунок.

— А это зачем?

— На голову наденешь вместо каски. Или тоже хочешь шишку заработать?

Он и сам переоблачается: отыскивает рваный зипунишко, натягивает на уши три шапки, одну поверх другой, а сверху всего водружает перевернутое ведро.

— Так, — говорит он удовлетворенно. — Боевое расписание не забыла?

— Когда покажется аэроплан, я уже должна стоять с камнем в руке. Вы стреляете — я заряжаю!

— Заряжай!

Мария срывается с места, и через несколько секунд на, опущенных концах четырех досок лежит по камню.

— Ложись! — командует старик.

Мария едва успевает броситься на землю. Старик, как кузнечик, прыгает на верхний конец первой доски, с него — на вторую доску, на третью, четвертую. И падает сам.

Описав в воздухе красивые траектории, камни исправно валятся на головы старика и Марии. Звенит чугунок, глухо звякает ведро.

Дзинь! Бом! Дзинь! Бом!

Но маневры еще только начинаются. Как только последний камень откатывается в сторону, снова звучит приказ:

— С другой стороны — заря-жай!

И смех и грех. В результате следующей серии залпов один из камней падает на ногу старику, другой надевает ведро ему на плечи, а еще два, вернувшись туда, откуда взлетели, разносят в щепы доску.

— Чего хохочешь, дура? — сердится старик. — Помоги снять ведро!

Перевязав ногу, старик начинает выправлять вдавленное дно ведра, а Мария собирает разбросанные камни, снова складывает их в кучи по калибрам… Пусть все будет под рукой, когда сунутся фрицы!

Конечно, это не та, настоящая, пушка, но ничего.

— Достаточно, чтобы вот такой камушек пробил ему бензобак или мотор, — разглагольствует старик, — и наш немец отдаст концы. Не может бог быть против нас!.. Чугунок-то цел?

Он уже кончил ремонтировать ведро, проверил целость чугунка и озирается вокруг, ища себе нового дела. Бросает беглый взгляд на него и вдруг чуть слышно выдыхает:

— Они!

Далеко-далеко слышится стрекот мотора.

— Они! — бледнея, повторяет Мария.

— Заря-жай! — командует старик страшным голосом и вдруг запинается: — Один ствол сломан!

Так-так-так!.. — нарастает звук мотора.

Самолет все ближе. Чинить пушку некогда, придется обойтись тремя стволами. Тем не менее сломанная доска мешает. Старик суетливо отрывает ее от бруса, старается и руками и ногами. Орет:

— Чего стоишь?

— Команды жду!

— Христа-бога жди!.. — Старик, прихрамывая, бросается к зипуну, швыряет Марии телогрейку, но одеваться уже поздно. Он отбрасывает зипун и сует голову в ведро, однако без шапочных прокладок ведро болтается. Старик сдирает его с головы и начинает возиться с шапками…