— Ты даже чай пьешь одна…

— Нравится?

— Вкус непривычный, но… согревает.

— Вот и хорошо. Ты пей, а я пойду вывешу стирку…

— Ну как? Подул степной ветер?

— Пока нет. Но если подует, высохнет все.

— А тебе здесь не страшно одной?

— Привыкла… Да и кого бояться? Рыб? Лягушек?.. А люди здесь хорошие.

— Ну еще бы… Послушай, может быть, ты наконец присядешь? Я так устал, что даже и на этой допотопной кровати буду спать, как младенец.

— Ты ляжешь здесь… Я еще кое-что постелю, и тебе будет удобно и мягко.

— Ты что, с ума сошла?.. Неужели я проделал несколько сот километров, чтобы в итоге спать на циновке? Неужели у тебя хватит совести уложить меня на пол?

— На кровати сплю я и мой муж.

— Но ты ведь сама сказала, что лодка придет на рассвете!

— Да.

— Так что ж ты дурака валяешь?

— Здесь спим мы с мужем.

— И ты даже не позволишь обнять тебя, а?

— Извини, мне больно… вот я постелила… укроешься пледом… Да больно же, пусти!

— Ты ошибаешься, если думаешь, что я, как собака, лягу на рогожу. Это было бы уже слишком.

— Как хочешь… но на кровати сплю я и муж.

— К черту кровать и к черту мужа! Ты здесь совсем одичала, Глазунья. Очнись, ведь это я, я, Серый! Ну поцелуй меня… Тьфу, даже поцеловать не дает!

— Лучше расскажи, как поживает ваша компания.

— К черту компанию… Сядь ко мне на колени!

— Посмотреть, может, просохло…

— Ты свихнулась! Что просохло?.. Стой!.. Нет, она точно дернутая! Ополоумела баба! Ей про одно толкуешь, а она про другое! Или это я сошел с ума? Не тушуйся, Серый, все образуется… Ну как, просохло?

— Зря ты иронизируешь… потрогай сам. Видишь, шуршит, как бумага, даже пересушилось… теперь трудно будет гладить.

— Глазунья, уймись, а то я озверею! Какого дьявола?! Ты в самом деле или придуриваешься?.. Я здесь, перед тобой, я трое суток до тебя добирался, а ты… хватаешься за утюг! Брось, а то я его утоплю!.. Вот так!

— Напрасно ты это сделал. Придется мужу завтра доставать, а здесь глубоко… правда, у нас есть багор.

— Глазунья! Глазунья! Да сделай же ты со мной что-нибудь! Или ты хочешь, чтобы я… Так я могу, ты меня знаешь… Два раза так уже было… ты, надеюсь, помнишь?

— Перестань, мне больно.

— Ничего…

— Больно!

— Пускай… еще и знаки останутся!

— А ведь я тебя любила когда-то…

— Прости… сам не понимаю, что со мной делается… это здесь воздух такой.

— Смотри, как хорошо выстиралось. Пятен почти не видно.

— Глазунья, ей-богу, я чего-нибудь натворю! Вместо утюга на дно лягу… смотри, как луна высоко!

— Я заметила, что луна, когда добирается до этого места, долго не двигается дальше… словно стоит и смотрит.

— Хватит болтать! Луна, стирка, бог знает что еще… Ты лучше объясни, чем он тебя так очаровал? Что тебя здесь держит? Золото? Ароматы Аравии? Штамп в паспорте? Кто он, в конце концов, такой? Давай лучше я его утоплю!

— В последний раз прошу, не говори так о нем… он мой муж. Может быть, часа через три будет здесь… надо что-нибудь приготовить…

2

— Ты не ушел? Не уехал?

— Нет. Мне хотелось посмотреть на твоего прынца…

— Опять придется стирать.

— Ты сердишься, что я вернулся?

— У меня есть горячая вода. Раздевайся.

— О, я вижу, он уже достал утюг! А не спрашивал, каким образом ты его утопила?

— Голоден?

— Честно говоря, отдаю концы. Вчера ни крошки во рту не было, а ночью… сама понимаешь. Я весь день прятался там, за дюной… ты меня не приметила? Ну, по совести!

— Я думала, ты сразу убрался…

— Мда, словечки у тебя… опростилась: что на уме, то и на языке. Нет, мне хотелось посмотреть на твоего мужа со стороны. Сперва действительно думал, как ты выразилась, убраться, а потом решил еще погостить в окрестностях. Ну вот… забрался туда, за песчаный гребень, в камыши, и загорал целый день. Тобой любовался. Видел твоего мужа, видел, как вы возились на мостках… но я был на сто процентов уверен, что ты знаешь о моем присутствии.

— Вчера был тяжелый день. Солили рыбу, развешивали… потом я стирала его робу… она просолилась, промокла и была вся в чешуе. Они обрабатывали косяк скумбрии, гнали его по лиману до самого моря. Стирала вчера, стирала сегодня утром… теперь до вечера буду гладить.

— Так заодно и мое постираешь? А что мне пока накинуть? Дай-ка вон тот пиджак.

— Это его…

— Ах, миль пардон! Я забыл, что в этом курятнике, нет, в этой голубятне все принадлежит Ему!

— Можешь взять плед…

— Опять плед!

— Не кричи, пожалуйста.

— Извиняюсь… только и ты не дуйся.

— Я сейчас замочу стирку и приготовлю для тебя что-нибудь, потерпи.

— Не сердись, что я вернулся: мне действительно хотелось на него посмотреть.

— Он порядочный человек.

— Да, ты уже говорила. Но Филя, Джек, Дриг обязательно спросят меня, как он выглядит…

— Он уехал затемно. Их бригада взяла встречный план, а теперь едва справляется…

— Если бы Филя услышал, как ты говоришь про бригаду и встречный план, он бы лопнул со смеху… Кстати, я вижу, тебя совсем не интересует, что делают ребята. Хоть бы для виду спросила…

— Я спрашивала.

— Ах да… Ну так вот, у Фили большие неприятности. Нам как-то ночью захотелось промочить глотку, ну и… Ты помнишь тот продуктовый за углом? Словом, взяли пару ящиков, тихо-мирно… а тут этот легаш, черт его знает, откуда он вылез. Филя как раз из окна выбирался, а тот его за волосы: стой!.. Филя извернулся да как вмажет… Короче, мусор лег на асфальт и больше уже не разговаривал… Мда, хотели просто культурно выпить, а получилось…

— Умер?

— Кто? Филя? Живой!

— Я не про Филю спрашиваю.

— А ты кто, прокурор?.. Не знаю. Может, встал и домой пошел спать. Только мы этого не видели.

— Я с самого начала знала, почему ты здесь.

— Знала?!

— Подозревала. Так или иначе, ясно было, что ты где-то подзалетел. Иначе — что тебе здесь делать?

— Да нет, ты не думай… это уже давно было.

— Значит, и скрываешься давно… Ладно, не мое дело. Так, теперь, если часа два-три поварится, вся болотная грязь сойдет. Сейчас я что-нибудь приготовлю. Только не взыщи: мы почти ничего, кроме рыбы, не едим.

— Могла бы не предупреждать: от вашего дома на десять километров рыбой несет… как, впрочем, и от других домов. И женщины здесь пахнут рыбой.

— Ты успел побывать в других домах?

— Ишь как встрепенулась! Не бойся, я про тебя никому не рассказывал.

— Врешь. Нигде ты не был.

— Ты думаешь, я боюсь людей? Пустяки, во-первых, я ни в чем не виноват, а во-вторых, меня здесь не знают. Оттуда, с дюны, многое видно. И кроме того, у меня есть голова на плечах. Здесь должно быть много тоскующих женщин, и надо сказать, что у ваших рыбаков недурной вкус. Только удивляюсь, как эти красотки соглашаются жить в такой вони. Думаю, не все они так же упрямы, как ты, а? Просто вчера мужья были дома… А знаешь, ты меня навела на мысль! Что ж мужья? Им тоже будет интересно узнать кое-какие подробности твоего славного прошлого…

— У тебя нет лодки!

— Не беда… я отлично плаваю. До ближайшего свайного домика отсюда не больше восьмисот метров. И, заметь, не меньше.

— Даже опытные рыбаки не рискуют перебираться вплавь от дома к дому. Вода только кажется спокойной… течения, водовороты, омуты. Тут даже на лодке непросто… они знают фарватер.

— Да ты меня пугаешь, Глазунья?.. Мм, и правда знобит… А знаешь ли ты, что нынче ночью я чуть не искупался… хотел поплыть на первый огонек. А что такого? Постучал бы… люди — везде люди… сказал бы, что заблудился, попросился бы на ночлег…

— Не забывай, что граница рядом. Каждый рыбак — это, в сущности, пограничник. Случайных гостей тут не жалуют.

— Опять пугаешь?

— Зачем мне пугать тебя, когда ты и так напуганный? Кто тебя заставляет скрываться за дюной?

— Дура! Я ради тебя прятался! Не хотел попадаться на глаза твоему… тебе же было бы хуже.