— Это когда он бросился спасать девушку?

— Нет! Когда он ее вытащил, а сам опять соскользнул в песчаную реку. Падение выглядело непритворным. Убежден, что при съемках были и жертвы… надо полистать журналы.

— Что ты сказал?

— Говорю, интересно, где это снимали?

— Ты что, в первый раз в кино? В павильоне, где же.

— В павильоне так не снимешь…

— Ты билеты взял?

— В кино без билетов не пускают.

— Да нет! Талончики, говорю, прокомпостировал?

— Конечно. Сразу при входе.

— Хорошо… Так что ты говорил?

— Когда?

— Ты что-то рассказывал… про Ниагару.

— А-а… я просто хотел сказать, что ни вода, ни песок, ни камень никогда не производили на меня такого сильного впечатления. Если на свете действительно бывает такое, то стоит жить хотя бы ради того, чтобы один раз это увидеть наяву. Потрясающе: ни берегов, ни… Мы не проехали?

— Я думала, ты следишь.

— А ты чем занята?

— Ах, оставь меня, Дим! Ты даже не представляешь, о чем я сейчас думаю…

4

— Грета?

— Это ты, Стема?

— Положи трубку, я еще раз наберу тебя… Ничего не слышно… Алло, Грета?

— Да-да, теперь хорошо?

— Нормально. Где ты ходишь?

— Я? Лучше скажи, где ходишь ты? Два часа без перерыва тебе звоню.

— А что, новости какие-нибудь?

— У вас телефон не в порядке? Никто не брал трубку…

— В кино ходили, черт бы его драл.

— Ты еще ходишь в кино?

— Дим потащил меня… но не об этом речь. Послушай, я тебе звонила минут пятнадцать назад — где ты была?

— На балконе.

— А я уже бог знает что вообразила. Чуть не бросилась к тебе.

— Что-то случилось?

— Случилось. И я хочу поскорее тебе рассказать, пока Дим в магазине. Если он услышит, что я опять про это…

— Про что — про это?

— Не перебивай меня.

— Я вся — внимание: кишиневские новости стоят дорого. Валяй, дорогая.

— Грета, ты знаешь мое окно, которое выходит на улицу?

— Еще бы!

— Так вот, прямо против моего окна строят новый дом.

— Не может быть! Там же магазин.

— Ты точь-в-точь как мой Дим. Прямо Фома неверующий. Я ему показываю, а он не верит, хоть убей. И ты такая же. Тебе говорят, строится дом, а ты: не может быть!

— Ну, дальше…

— Слушай, ты чирикнутая или только притворяешься? Почему ты мне не веришь, когда я говорю, что напротив нашего дома строится другой?

— Я верю… раз ты так настаиваешь.

— Собственно, он еще не строится — пока забили только один колышек, обозначили место, где будет строиться. А этот упрямый Дим утверждает, что никакой стройки не будет.

— Пусть будет. Дальше.

— Все. Я говорю, что строится. Приезжали инженеры, обмерили площадку, забили колышек…

— Стема, дорогая, зачем ты сама создаешь себе проблемы?

— Да как же не создавать, когда…

— В конце концов, если он будет заслонять тебе свет, обменяешь квартиру.

— Сказать легко! Столько лет здесь жили — и вдруг… Но я опять же не об этом. Понимаешь, не могу убедить Дима, что стройка будет. Он стоит насмерть…

— Знаешь, Стема, если ты себе втемяшила… Дай-ка я тебе расскажу кое-что поинтереснее. Представь, наш бесценный и многоуважаемый директор, будь ему земля пухом, почтенный и распрелюбимейший… короче, его поперли!

— Ври больше!

— Газеты надо читать, лапушка.

— Как, в сегодняшней газете?! Обожди минутку, я хочу Дима обрадовать… Дим! Дим!.. Ох, я и забыла, что он в магазине. Представляешь, что с ним будет! Кто-кто, а Дим мог еще работать. В нашем театре второго такого актера не было. И что? Просто взяли и выгнали? И в газете написали?

— Ну, сама понимаешь, в газете так не пишут. И приказа еще нет. Но тут критическая статья, а это кое-что да значит, а?

— Сколько раз я просила Дима, чтобы покупал свежие газеты! Но он же упрям как не знаю кто… Постой, а чья статья?

— Подписано: Оптимист.

— Ух ты!

— Ага. Черным по белому: пьеса уважаемого и почтенного такого-то, директора нашего театра, раньше называлась по-другому. Он не переделал ни одной реплики, только изменил имена персонажей… Представляешь?

— Так и написано?

— Чтоб мне провалиться!

— Грета, сколько я тебя помню, ты всю жизнь проваливалась, и ничего… Не обижайся, я тебе верю. Так, значит, не известно, кто автор этого фельетона?

— Я же тебе сказала: Оптимист.

— Выходит, нашего директора причесал его же дружок?

— А ты не знала, что всякая дружба кончается каким-нибудь свинством?

— Все понятно: у этого Оптимиста одна несчастная пьеса, и ту играют не чаще раза в месяц. Есть все же справедливость на свете, скажи!

— Само собой. А видела бы ты, что сегодня творилось в театре! Репетиции начинаются в десять, а народ собрался уже к девяти, у каждого газета под мышкой! Все по углам — читают, шушукаются, хихикают…

— Ты из театра звонишь?

— Из театра. Битых два часа.

— Ох, как бы мне сейчас хотелось там быть… Дим!.. Ты извини, Грета, но я должна сообщить новость Диму!

— Приходите вместе.

— Дим, ты еще не пришел?.. Ну, а он-то, Грета?

— Кто он?

— Ну, он-то как воспринял?

— Бес его ведает! Как пришел, сразу заперся в кабинете.

— Но он уже знает?

— Еще бы! Заперся и ждет решения сверху. С газетой, моя дорогая, не шутят!

— Ну и отлично… А что его секретарша и прочие лизоблюды?

— Сразу отступились от него — теперь к коллективу подлизываются. А эта гусыня… надо отдать ей должное, она неплохая баба, всякие пикантные штуки про него рассказала… Да, кстати, ты помнишь Годжу?

— А кто он такой?

— Как же… известный!

— Грета, я так давно не была в театре, что…

— Годжу ты должна знать: в твоем последнем спектакле он играл милиционера — вбегал, отдавал честь, выкручивал тому подлецу руки и уводил его… Вспомнила?

— Но он только милиционеров и играл. И еще барабанщиков.

— И тем не менее, поверь, талантливый парень. Просто при этом директоре ему ходу не было.

— И что?

— О чем ты?

— Ты начала про Годжу…

— Ах да! Так вот, сегодня он показал себя настоящим героем.

— Дал ему по морде?

— Директору — по морде?

— Вообще убить надо было!

— Да ну, это уж слишком… и потом, не думаю, что такой стиль…

— Так что же он совершил, ваш герой?

— Понимаешь, Стема, мы все хихикали по углам и гримерным, но только один посмел войти к директору и швырнуть ему газету.

— Годжа?

— Он. Мы сидим обсуждаем обстановку, вдруг прибегает костюмерша: «Годжа у директора!» Мы окаменели: ах, подлец, сочувствие полез выражать! Разозлились ужасно, собрались у двери кабинета, чтобы, когда он выйдет, высказать ему общее фэ. Стоим ждем… И что же слышим? «Вон!»

— Это директор ему?!

— В том-то и дело, что нет. Он — директору.

— В каком смысле?

— Ты слушай… Дверь распахивается, и мы видим Годжу, который показывает директору на выход, а тот сидит в кресле совершенно уничтоженный. «Вон! — повторяет Годжа и хладнокровно добавляет: — Кресло можете взять с собой, мы вам его дарим!» Представляешь? Мы его качать хотели, но он очень тяжелый…

— Да, Грета, новости потрясающие, и я не успокоюсь, пока не расскажу все Диму. Он будет на седьмом небе от радости. Дим! Дим!.. Ага, пришел наконец! Слушай…

5

— Дим, ты спишь?

— Нет. А ты?

— Можно я тебе что-то скажу?

— У меня из головы не идет история с директором.

— Здорово, а? Люди столько лет страдали из-за одного болвана, а кто его свалил? Первый друг.

— Боюсь, дело еще не кончено.

— Да ведь в газете написано!.. Воображаю, как они сейчас суетятся в министерстве культуры. Могу спорить, что и сам министр не спит.

— Думаешь?

— Больше чем уверена: с газетой шутки плохи.

— Молодец Годжа… Я лично никогда бы не осмелился…

— Почему? С тех пор как мы вышли на пенсию, можно себе позволить говорить правду кому угодно.