— А не видишь, что новый дом строят?

— Где? Что ты выдумала?

— Посмотри-ка еще раз… Видишь?

— Знаешь что, Стема…

— Внимательно! Там, за магазином, на пустыре…

— Решительно ничего нового. С чего ты взяла?

— А колышек видишь?

— И все?

— Что ты так на меня смотришь? На стройплощадку смотри.

— Ты сегодня или не выспалась, или…

— Радость моя, я всегда всем говорила, что ты гений, что у тебя железная воля, что… но упрям ты, как сельская баба. Я тебя носом тычу, а ты не желаешь видеть. Мне, между прочим, уже с утра ясно, что там начинают строительство.

— Обыкновенный колышек.

— Вот именно. А с чего начинается стройка?

— Уж не знаю, что и сказать…

— Споришь ради спора. Я своими глазами видела, как его заколачивали…

— Но там нет ни души. А стройка — это люди, машины…

— Были люди, была машина. Вылезли, обмерили участок, забили колышек и уехали. Их было четверо, с папками, с длинной рулеткой.

— Ну и что?

— Как — что?

— Я говорю: ну и что, если там будут строить?

— Ага, значит, ты согласен?

— Я не согласен, но допустим… Дальше?

— Я хотела, чтобы ты увидел, как меняется вид из наших окон.

— Ну?

— Этого мало?

— Стоило с утра нервы тратить… у тебя криз.

— Скажешь тоже, типун тебе на язык!

— Может, и не криз. Но спектакль ты мне определенно устраиваешь.

— Дим, а у тебя нервы слабее, чем у меня.

— Я никогда и не утверждал, что сильнее.

— Да, верно… А я думала сделать тебе сюрприз…

— Если бы и правда за ночь дом вырос, тогда, пожалуй…

— А этот, думаешь, будет не взаправду?

— Пока ничего сказать не могу.

— Слушай, у тебя ни капельки воображения. Здание строится, а ты не видишь. Удивляюсь тебе, мой милый. Колышек есть?

— Есть.

— Чего тебе еще?

— Стема, ты меня не втягивай в дискуссию. Если на то пошло, я тебе как дважды два докажу, что ты ошибаешься.

— Попробуй.

— Машина была грузовая или легковая?

— «Волга».

— Значит, легковая. Почему же ты решила, что речь идет о стройке?

— Приехали, измерили, вбили колышек… Я сама видела.

— Когда речь идет о настоящем строительстве, одним колышком не обойдешься: приезжает целая бригада, самосвалы, бульдозеры, краны…

— Удивил! Без тебя знаю. Потом приедут. А это были инженеры или там прорабы. Не могут же они в одной «Волге» привезти всю машинерию. Или ты воображаешь, что…

— Ничего я не воображаю… И вообще мне непонятно, чего ты прицепилась к этому колышку. Может, и впрямь намечают построить что-нибудь… Почему бы и нет?

— Стало быть, ты признаешь?

— Место есть… давно могли застроить. Но ты-то с какой радости суетишься? С утра мне житья не даешь…

— Так строят ведь!

— Это еще будет видно. И давай решать: идем мы в кино или как?

— Идем… Но ты говорил, что сперва надо взять билеты.

— Уже позвонил. Билеты отложены.

— Какой ты милый! Если бы я вздумала снова выйти замуж и мне предложили выбирать из тысячи мужчин, я бы снова выбрала тебя… А ты?

— Спрашиваешь…

— Дай я поцелую тебя — и пойдем!

3

— Дим, знаешь, о чем я думаю?

— О чем думаешь ты, моя радость, я не знаю, а у меня только одна мечта — поскорее оказаться дома.

— Тебе плохо?

— Да нет, все в порядке: умираю от голода… Ты слышала, как у меня бурчало в животе?..

— Где?

— В кино.

— Вот автобус!

— Ничего, поймаем такси. Ей-богу, я уже не могу.

— Как маленький.

— Мне захотелось есть в первую же минуту, когда начался фильм.

— У тебя все не как у людей.

— Почему же… я смотрел с удовольствием. А тебе не понравилось?

— По-всякому… А в общем — восхитительно.

— Ладно, поговорим дома… Ах, хоть бы одно такси показалось. Иной раз прямо с тротуара подхватывают, а сейчас…

— Можно подумать, ты всю жизнь ездил только на такси.

— Положим, не всю. Но ты посмотри на таксистов в хорошую погоду, когда люди гуляют по улицам. Кажется, сейчас схватят тебя и сунут в машину.

— Да уж…

— Ты меня не слушаешь?

— Нет, я и в кино все время думала о другом.

— О чем же, господи?

— Да об этой стройке.

— Ты, извини меня, странный человек: думаешь обо всяких глупостях.

— Если бы это была глупость…

— Зацикливаться не надо. Допустим, даже и будет стройка, тебе-то что?

— Я весь фильм о ней думала.

— Стема, не серди меня. Я тебя в кино повел, а ты… Такси!

— А деньги у тебя на такси есть?

— Ты не взяла?

— Я думала, ты взял…

— Тогда сама и извиняйся перед человеком — зря остановили.

— Вот еще барин! Не буду я перед ним извиняться… Простите нас, пожалуйста, мы раздумали, не сердитесь… Все, дорогой, но в следующий раз сам вступай в переговоры: я как-никак дама.

— Я вижу, ты опять нервничаешь из-за своего бзика.

— Неважно. Не обращай внимания.

— Мне кажется, из кино ты вышла еще более раздраженной. Я надеялся тебя развлечь, а ты…

— У тебя уже не бурчит в животе?

— Ты меня довела до того, что я забыл о голоде.

— Я — тебя?!

— Стема, опомнись! Каким тоном ты разговариваешь со мной? Да еще на улице…

— Ах, прости… у меня жуткая мигрень. Два часа думала об этом здании.

— А я повторяю: забудь, нет никакого здания, а если и будет, то к нам оно не имеет никакого отношения.

— Правда… но я пытаюсь догадаться — это жилой дом или общежитие?

— Боже, чем ты забиваешь голову!

— А разве не интересно? Одно дело — обычный жилой дом, другое — общежитие для рабочих или студентов. Для студентов даже лучше. Они тоже шумят, зато пьяных меньше. А ты как считаешь?

— Стема, я хочу домой.

— Опять голоден?

— Да… нет.

— Вроде неплохо поел. И, кстати, мою половину омлета.

— Сейчас бы я стрескал и крокодила.

— Не будь вульгарным.

— Я сказал тебе: я голоден.

— Главное, меня не ешь… Чего мы ждем?

— Автобуса… Да вот он! Давай лезть первыми, не люблю стоять в тесноте… Проходи, садись… Товарищи, тут женщины среди нас… Благодарствую… Стема, иди сюда, здесь лучше! Посиди со мной!

— Ты так кричишь…

— Опять не слава богу! Что тебе не нравится?

— Ты забываешь, что мы не дети… Нынешние молодые только того и ждут — посмеяться над стариками. Видишь, полный салон молодежи.

— Ну и пусть!

— Умоляю, тише!

— Да я и так тихо… не забудь, мой голос поставлен для театра.

— Вот именно. В театре мы говорили громко, чтобы нас слышала галерка. А в жизни — какой смысл орать?.. пардон.

— Ничего дурного не вижу. Мы были артистами и артистами остаемся. Если хочешь знать, мне и здесь, в автобусе, все кажется, что я на сцене, перед зрителями. А тебе?

— Мне кажется… что ты собрался пролить слезу в честь нашего славного прошлого.

— Слезу не слезу, а нас все-таки рано выперли.

— Кто знает, мой дорогой, когда рано, а когда — в самый раз? Я еще ни в одних мемуарах не встречала признания, что вот, мол, человек почувствовал потребность освободить место на сцене. И я такая же: умру с мыслью, что могла еще приносить пользу театру, публике… Что молчишь — есть хочешь?

— Нет, я думаю об этих песчаных каскадах. Грандиозно все-таки. В Москве, в стереокино, я видел Ниагарский водопад. Мне тогда показалось, что поток унесет меня из зала, что я не справлюсь с этой ревущей водой… А оказывается, зыбучие пески страшнее.

— Неужели ты испугался?

— Это не страх — ужас. Я не знал, что пески могут так двигаться. Я чувствовал, что задыхаюсь: эта лавина текла прямо с небес на мои плечи, на голову… как в могиле.

— Так вот почему ты вздрагивал!

— А я вздрагивал?

— Ну, плечами передергивал. Я думала, тебе холодно.

— Не то что холодно, а просто мороз по коже: миллиарды тонн — кошмар! Как они ухитрились это снять, ума не приложу. В какой-то миг мне показалось, что артист гибнет по-настоящему, без дураков, что пески затянут его…