«Завтракал», — озадаченно отвечает голос.

— А мы нет!.. Поехали, братцы…

Кирикэ, Аристел и Илие забираются в телегу. Волынщица Каталина остается верна велосипеду.

Лошадь трогает.

Двор Аристела.

Посреди двора — телега со злополучной рацией.

Лошадь «завтракает», деликатно обгрызая кукурузные початки. Долговязый Аристел сидит на пороге, как будто безучастно прислушиваясь к музыке, доносящейся из центра села. Но босая нога, отбивающая такт, выдаст его волнение.

— Что ж это такое?! Солнышко только взошло, а проклятая телега уже тут как тут! — сердится жена Аристела, появляющаяся на пороге с сонным мальчиком на руках. Она сажает его на завалинку рядом с двумя старшими братьями, спящими сидя. Исчезает в доме и выбегает оттуда со стопкой учебников, которые и сует без разбора детям: малышу — физику, а большому — букварь. — Аристел, ты слышишь, что я тебе говорю?!

Аристел не слышит.

Шлеп, шлеп, шлеп — стучит его босая ступня по ступеньке.

— Тьфу! — он неожиданно вскакивает. — Ты только послушай, как фальшивят!

— А как? — недоуменно спрашивает жена, мешая мамалыгу на летней плите под навесом.

— Ну разве это кларнет? — возмущается Аристел. — А тромбон… Где он? Пискля какая-то, а не тромбон!

— Нет, Аристел, — вздыхает жена, — ребята стараются. Это ты стал злой… сущий пес. Тебя завидки берут, вот что. Зависть грызет, потому что они на фестиваль едут, а вы… скоро и совсем играть перестанете!

Аристел опять не слышит — он весь в музыке.

— Видишь, опять соврал! — его ступня замирает. — При чем тут фестиваль?! Нет, играть так играть!

Он срывает травинку у себя под ногами, особым образом зажимает между пальцами, подносит к губам и…

Даже листья на деревьях пускаются в пляс!

Аристел еще пуще расходится — бросает травинку, хватает бутылочную пробку, валяющуюся на крыльце… Пошел, пошел, да как пошел!

Жена и та бросает скалку и запевает:

Закрутил милок девчонку,

Колесом пошла юбчонка…

— Понятно? — заключает Аристел.

— А что тут понимать, — упрямится жена, — когда они совсем другое играют!

— То-то и оно, что другое! Туш! Туш! Туш! С утра до вечера!.. Вот опять, э-эх! — Аристел не знает, куда себя девать от волнения, хватает ведро с водой и окатывает детей: — Подъем, гвардейцы!

Малыш трясет головой, бежит к рации и, мигом нацепив наушники, кричит:

— Штирлиц слушает!

— Ишь ты! — Аристела развеселила выходка его любимца.

— Молоко! — жена бросается к плите.

Рация оживает:

«Алло, алло! У кого телега? Уже позавтракали?»

— Опять привязываешься! — злится Аристел. — А мы, может быть, играем сегодня! Наняли нас!

«Да?» — в голосе Лисандру явственно слышится недоверие.

— Да! Представь себе! На свадьбе играем! А председатель обещал освобождать нас в такие дни! Понял?

Рация замолкает на минуту. Потом — с колебаниями:

«Тогда я так и доложу председателю…»

Теперь замолкает Аристел.

— Постой… — мямлит он наконец.

«А-а, хитрите! — вновь наступает голос — Так слушай! Первое: с нынешнего дня рация будет находиться при вас постоянно».

Аристел не слушает, ищет себе занятие. Поднимает с земли пустое ведро, ставит его вверх дном на завалинку, берет веник, бросает его…

«Второе, — продолжает голос из рации. — Сегодня направляем вас на пшеницу».

— Как — на пшеницу?! — вскидывается Аристел. — Зеленая ведь еще!

«Третье, — гнет свое голос. — Пшеница уже почти поспела. Через неделю пойдут комбайны, а вам надо будет спрямить уголки полей. Комбайн не человек, везде не пройдет…»

— Ты что, Лисандру, шутишь? От скуки люди чего не придумывают! Неужели нам серпы в руки брать?

«Четвертое. Это приказ председателя. Если хочешь, я его позову…»

Аристел, потеряв самообладание, заносит над рацией ведро, но тот же голос останавливает его:

«Пятое. Не вздумай сломать рацию. Кучу денег стоит…»

А тут еще во дворе появляется незваный гость — сосед Игнат.

— Вспомнил! Вспомнил! — кричит он. — Запиши поскорее!

И расхаживает взад-вперед, обхватив лоб ладонью.

— Что писать? — не понимает Аристел.

— Молчи, тащи тетрадь!.. Сейчас услышишь. Старую песню вспомнил!

— Не надо писать, — говорит Аристел, — я и так не забуду. Пой.

— Сейчас… — Игнат набирает воздуху в грудь, поднимает руку и…

— Что же ты?

— Забыл!.. Забыл, будь я проклят! Понимаешь, Аристел, из дома выхожу пою, со двора иду — пою. Как к колодцу… жену вспомню все, там и теряю песню! И так всегда… Ох и задам же я ей! Извини, пока!

Игнат исчезает.

Аристел сердит. Ногами открывает ворота, запрягает лошадь, снимает косу с ветки дерева, бросает ее в телегу Туда же летит труба, зато тромбон бережно, как ружье, закидывается за спину… кажется, все.

— Н-но, скотина!

Катится телега по сельской улице. Аристел с тромбоном за спиной идет рядом. Большой оркестр в центре наигрывает классическую «Рио-Риту».

— Чего скалишься? Жизнь моя нравится? — задиристо спрашивает Аристел односельчанина, выглянувшего из-за ограды.

— Что мне до твоей жизни? — пожимает плечами односельчанин. — И вообще при чем я?

— Ни при чем?

— Нет.

— Почему ж ты меня не пригласил на свадьбу к сыну? Или, думаешь, мы бы плохо играли?

— Я бы пригласил, но ты ведь знаешь теперешнюю молодежь… Им подавай эстраду, ансамбли.

— «Абба», липси-пипси, — кривляется Аристел, — «бабушка, бабушка!» Где ты видал, чтобы у нас на свадьбах танцевали чарльстон?

— Ну не понимают они старинных песен!

— Что же, выходит, пропадать добру? — Аристел достает из-за пазухи толстую потрепанную тетрадь. — Если бы ты знал, сколько песен здесь! И все наши! Деды и прадеды их пели! Это наша жизнь. Если хочешь знать, все село строено на этих песнях! Пели — и строили! Пели — и пахали! Пели — и погибали! А какие годы были! Кто, кроме песен, напомнит о них людям?! Но ведь их надо петь, понимаешь? Иначе они потускнеют в памяти, забудутся, умрут. Ты же сам слышишь, что играет ихний оркестр…

— К фестивалю готовятся… программа из трех номеров. Каждый коллектив должен исполнить туш, марш и еще какую-нибудь штучку…

— «Рио-Риту»! — негодует Аристел, — Просто до старых песен никому нет дела. Мы вот хотели с утра немного репетировать, да и то… — он кивает в сторону рации.

— Постой, Аристел, а то, что вы сегодня играли… тоже из твоей тетради?

— Понравилось?

— Красиво… ничего не скажешь.

— Это дойна. Наш, местный вариант. Бабушка Касандра напела незадолго до смерти и… Постой, — Аристел сам себя прерывает, — что там происходит?

А происходит вот что.

Верхом на грузе колодезного журавля сидит жена толстяка Грэкилэ, а сам отец семейства, весь мокрый, еле держится за ведро.

— Нашел ключ? — спокойно спрашивает жена.

— Нет, Тита. Там темно.

— Тогда еще поищи… — и она спрыгивает с противовеса.

Толстяк молниеносно проваливается в колодец.

Бух! Фонтаном вылетают брызги.

— Тпррр! — Аристел останавливает лошадь, заглядывает в колодец. — Эй, где ты там?

— А-а, Аристел! — раздается голос из подземелья. — Добрый день. Заходи, поговорим.

— Да уж ладно, — отвечает Аристел, — я лучше отсюда.

— Ходят слухи: трубач-то ваш — тю-тю…

— Не захлебнись, Грэкилэ, — мирно советует Аристел. — Ты-то еще раньше дезертировал. Но я тебя о другом хочу спросить: ты пригласишь нас на свадьбу дочери или тоже закажешь рок-ансамбль в Кишиневе?

— Мала она еще, — жалобно отзывается Грэкилэ. — Подрастет — увидим. Будь она твоя, ты бы небось тоже не спешил…

Аристел открывает рот для возражения, но в этот миг…

Мимо проносятся местные «черные ангелы» — четырнадцать подростков-мотоциклистов на мощных «Явах».

Пыль, вонь, грохот.

За ними — пятнадцатый — на старенькой отечественной «Вятке», с транзистором на шее. Он скорее бежит рядом с мотороллером, чем едет.