Косит старик справа налево и слева направо, сгребает за собой колоски, а бригадир, отойдя чуть в сторонку, вынимает из кармана портативное переговорное устройство и нажимает кнопку:
— Алло! Первый! Первый! Товарищ председатель, это вы?
— Слушаю! — отзывается председатель.
— Дмитрий Ионович, можете рапортовать в район.
— Кончили уборку?
— Считайте, что кончили!
— И за оврагом?
— И за оврагом.
— А как со вспашкой?
— Со вспашкой? С какой вспашкой?
— Что ж вы? Не знаете про новую директиву? Приказано сейчас же распахать стерню!
— Дмитрий Ионович! — бригадир сердито срывает шляпу с головы. — Не успеем! В поле, допустим, трактора справятся, а здесь, за балкой… Коней нет, людей нет! У меня тут один дед Григоре, так что…
Бригадир вдруг хлопает себя по лбу и бросается вслед старику:
— Стой! Стой!
…Теперь дед Григоре косит, граблюет и пашет одновременно. Спереди — коса с двумя лезвиями, позади — грабли и плуг. Небольшой — но все-таки плужок. Спотыкается старик, тяжко дышит, чуть не падает.
А от села опять летит к нему бригадир, и снова не с пустыми руками: еще чего-то несет, рационализатор!
Бросает старик косу, рвет постромки своей сбруи, на которых волок грабли и плуг, и бежит, бежит…
Бежит!
По буграм! Прямиком через балку!
Ломит кусты, как медведь!
Бежит!
Влетает в свои ворота и давай зарываться в копну сена!
— Что с тобой, Григоре? — старуха хватает его за ноги. — Куда ты?
— Пусти! — старик лягается из последних сил и все глубже, все глубже, как змея, уходит в сено. — Пусти! Нет меня!.. Ты знаешь, что он задумал?! Нацепить мне на голову шахтерскую лампочку! Это чтобы я и ночью работал! Ему рапортовать, а мне помирать! Пусти! Хочу на пенсию!
— И давно пора! Я тебя сколько раз уговаривала, а ты ни в какую: хочу помочь бригаде! Вот и допомогался!
— Уже не хочу! — ревет старик благим матом. — На пенсию! На пенсию!
А в ворота стучит бригадир:
— Дедушка, слышишь? Где ты? Де-душ-ка!..
СПАСАТЕЛЬНАЯ КОМАНДА
Рассказ
Лето. Раннее утро. Сладко спит на заре большое молдавское село.
— Раз-два… — на площади перед Домом культуры дирижер стучит палочкой по пюпитру.
Двадцать два музыканта, все как на подбор молодые, красивые, в ярких костюмах, поднесли к губам трубы, тромбоны, флейты.
— …три! — скомандовал дирижер.
И грянула над селом музыка.
Тут же на краю слободы — бах! — с грохотом распахнулась дверь, из дома пулей вылетел усач Илие со скрипкой под мышкой, сиганул через невысокую ограду и помчался прямиком по дороге…
На другом дворе барабанщик Кирикэ чуть не плачет: барабан застрял в калитке и — ни взад ни вперед. Кирикэ его и так и сяк — руками, коленками, задом… Ни в какую!
Кирикэ разбегается, набирает скорость… Ура, победа! Он лежит на земле, барабан — на нем. Барабанщик вскакивает, наскоро осматривает свой инструмент, хватает его и бежит, бежит.
На перекрестке он сталкивается со скрипачом Илие, и дальше они бегут вместе.
Но вот дорогу пересекает черная кошка.
Музыканты чертыхаются, плюются и бросаются по переулку в обход.
Дальше — хуже. Громадная, с теленка величиной, собака явно поджидает их впереди.
Музыканты колеблются, смотрят друг на друга, смотрят на собаку и принимают решение, может быть не слишком лестное для их репутации, зато исполненное здравого смысла.
Скрипач бежит налево, барабанщик — направо. Через несколько сот метров их пути воссоединяются. Опасность осталась далеко позади. Собака грустно смотрит им вслед.
Оба выбегают на площадь перед Домом культуры.
— Глядите, вот они! — показывает один из участников большого оркестра.
Дирижер хлопает в ладоши.
Илие и Кирикэ уже исчезли из виду.
— Дед Лисандру! — кричит дирижер во весь голос. — Дед Лисандру!
Из окна правления колхоза «Новая жизнь» выглядывает сонный сторож:
— Что, уже?
— Уже! — кивает дирижер.
— Так я пускаю?
— Пускай!
— Н-но! — командует дед Лисандру. — Н-но! Пошла!
Из-за угла правления появляется лошадь, запряженная в пустую телегу.
— Пошла-а! — дружно кричат музыканты большого оркестра.
Лошадь пускается вскачь.
Между тем маленький Кирикэ и усатый Илие уже выбежали за пределы села и спешат по полевой дороге, нагоняя, как писалось в старых романах, одинокого путника.
Но не будем усматривать тайну там, где ее нет. Это долговязый Аристел, тромбонист.
А перед ним — еще кто-то. С трубой.
Скрипка, тромбон, барабан, труба. Теперь их четверо.
А сзади поспешает пятый, вернее — пятая: женщина на велосипеде с волынкой за спиной.
Соединившись, музыканты бегут еще сколько-то и вдруг останавливаются, словно по команде, рассаживаются на траве и берут инструменты.
— Раз-два… отсчитывает такт босая ступня Аристела. — Три!
Жаворонком запевает скрипка.
Подхватывает волынка.
Звонко разливается труба.
Старается тромбон.
Бухает барабан.
И все вместе рождают буйную, яростную, светлую музыку — знаменитую молдавскую сырбу.
— Разыгрались? — Аристел опускает тромбон. — А теперь давайте…
— Едет! — маленький Кирикэ указывает колотушкой в сторону приближающейся телеги.
Музыканты вскакивают, переглядываются, бегут.
Телеги не видно.
На этот раз они усаживаются на лужайке, окруженной высокими кустами шиповника.
— Раз… два… три!
Звучит другая мелодия, нежная, томительная, протяжная. Это старинная дойна. Музыканты играют, закрыв глаза, позабыв обо всем на свете, и, конечно, не замечают, как приближается и останавливается в кустах лошадь с телегой.
«Хватит!» — раздается неожиданно чей-то властный голос.
Музыканты вздрагивают, но продолжают играть.
«Хватит, сказано вам! — настаивает голос — Возвращайтесь!» — Он доносится из рации, лежащей в телеге.
— Нет, Лисандру, — возражает Кирикэ, — у нас репетиция.
«Да?» — в голосе появляется ирония.
— Да! — решительно отвечает волынщица Каталина и, бросившись к рации, переключает какие-то кнопки.
Музыканты снова начинают играть.
Теперь голос им не мешает. Зато, как по волшебству, включаются все сельские динамики, и из них льется чарующий, властно овладевающий сердцами напев дойны.
Замер с поднятыми руками дирижер у Дома культуры.
— Они…
Оцепенела женщина, доившая корову во дворе.
— Они…
Застыла, как изваяние, юная девушка в окне.
— Они…
Окаменел парень, возившийся в моторе своего грузовика.
Заслушался у рации в правлении дед Лисандру.
— Красиво… — мечтательно говорит кто-то из музыкантов большого оркестра.
— Безобразие! — взрывается дирижер. — Работать не дают! Все, фестиваль провален!.. Лисандру!
Сторож выглядывает из окна:
— Включать?
— Включай!
Динамик в телеге разражается чудовищным грохотом, визгом, треском, шипением, криками, вавилонской смесью речей на чужих языках.
Суслики, столбиками стоявшие в поле, ныряют в норы.
Играть невозможно.
Трубач от возмущения бросает трубу и, не оглядываясь, шагает прочь. Товарищи бегут за ним вдогонку, умоляют вернуться. Но он неумолим.
«Достаточно? — спрашивает голос Лисандру. — Или еще добавить?»
Музыканты сникают, подбирают инструменты, Аристел захватывает и трубу ушедшего товарища.
«Вот так-то! — заключает голос — А теперь прослушайте сегодняшний наряд… Где тут у меня записано? Ага, есть! Итак, спасательная команда…»
— Слушай! — не выдерживает Кирикэ. — Ты уже завтракал?
