— А?! — какой-то прохожий вдруг замечает его вытянутую руку и пристраивается в хвост Дрымбэ, тоже подняв руку как можно выше. Он, видать, того же поля ягода.

Теперь их двое.

К ним автоматически присоединяются еще несколько человек. Один на ходу листает книгу, другой читает газету. Все машинально занимают свое место в процессии, машинально поднимают руку, даже не задаваясь вопросом, куда движется эта странная очередь.

— Чокнулись, что ли? — ошарашенно смотрит на них продавец газировки, ввиду материальной ответственности не поддавшийся гипнозу.

Набегает толпа.

— Баскетболисты, — высказывает кто-то смутную догадку.

— Сектанты, — предполагает другой.

— Иностранцы напились и безобразничают, — утверждает всезнающая старушка.

Дрымбэ, виновник происходящего, не замечает ничего. Он всецело поглощен своим несчастьем и думает только о том, как бы поскорее оказаться дома.

— Что в повестке дня? — спрашивает один из идущих сзади, не поднимая, впрочем, глаз от книги. Спрашивает — и спотыкается.

— Что? — Дрымбэ резко оборачивается и с ужасом обнаруживает у себя за спиной человек восемь незнакомцев, вскинувших руку на его, Дрымбэ, манер. — Что происходит?!

Преследователи теряются и постепенно приходят в себя. Им неловко.

— Убью! — бросается на них Дрымбэ. Он и страшен и жалок в своем ничтожестве.

Процессия рассеивается, но, как известно, свято место пусто не бывает. Какой-то оболтус с ревущим транзистором, завидев Дрымбэ, вскидывает руку и спешит к нему.

— Держись, парень! Я с тобой! Кого надо отметелить?!

— Пошел вон, хулиган! — бросает ему Дрымбэ, повергая оболтуса в глубокую задумчивость. — Я милицию вызову!

Оболтус недоуменно оттопыривает губу.

— Милицию? Тебе же помочь хотел…

Поднятая рука Дрымбэ привлекает внимание регулировщика, стоящего на перекрестке, но слишком густ поток машин, и он только нервно манипулирует полосатым жезлом, не сводя с Дрымбэ глаз.

Дрымбэ, почувствовав этот взгляд, пускается бежать, но тут же натыкается на второго милиционера, идущего ему навстречу.

Надо срочно найти выход! Дрымбэ торопливо отламывает ветку ближайшего дерева и, зажав ее в окаменевшей руке, проходит мимо милиционера, торжественно возглашая:

— Берегите растения! Лес — легкие человечества!

Трудно сказать, свистит ли милиционер вслед пешеходу, нарушившему правила движения, или хочет остановить Дрымбэ, который продолжает свое идиотское шествие, выкрикивая лозунги вроде следующего:

— Граждане и гражданки! Сегодня начался месячник активной охраны природы! Все — в лес!..

Супруга Дрымбэ открывает дверь и ничего не может понять. Муж стоит перед ней со вскинутой над головой веткой и обессиленно хрипит:

— Природа — друг человека! Трехлетнее дерево очищает двести кубометров воздуха в сутки!

Он отодвигает жену в сторону и, пригнувшись, входит в прихожую.

— Три дерева очищают… — он скрывается в ванной, защелкивает шпингалет, и из-за двери начинают доноситься странные звуки, словно скрипит столетний дуб, вперемешку с криками: — Зеленый друг — любезный друг!..

— Открой! — волнуется жена у двери ванной. — Что ты там творишь, а?

Дрымбэ бесконечно несчастен. Он колотит окаменевшей рукой о край ванны, пытается, путаясь в стираном белье, сорвать с гвоздя бельевую веревку.

— Ты меня слышишь?! — волнуется за дверью жена, еще больше напуганная внезапной тишиной. — Тебе плохо? Ты напился? Тебя обидели?

— Нет, — резко отвечает Дрымбэ, — все в порядке…

— Тогда открой! — она заглядывает в скважину и, увидев в руках мужа веревку, падает на колени.

А он меж тем пытается одной рукой завязать петлю. Жена в ужасе.

— Люди добрые! Спасите! На помощь!

— Цыц, дура! — Дрымбэ вылетает из ванной. В одной руке веревка, другая по-прежнему вскинута над головой.

— Спасите! — потеряв голову, надрывается жена. — В ванной повесился!

Дрымбэ зажимает ей рот здоровой рукой.

— Это ты? — говорит она слабым голосом.

— Я… Чего орешь? Людей хочешь собрать? Свидетелей?

— А что ты там делал?

Дрымбэ яростно трясет окаменевшей рукой.

— Вот! Видишь, до чего я дошел! Нравится тебе? Довольна?

— Что это?! — она отступает на шаг и невольно подносит руки ко рту. — Ой-ой-ой…

Дрымбэ мрачно сидит на постели, уставясь в пустоту. Здоровая рука прижата к груди, окаменевшая — все в той же позиции, над головой.

На кухне разговаривают.

— Мам, а что с папой?

— Молчи, сынок!

— Отчего он не выходит из комнаты?

— Ты будешь есть или подождешь сестру?

— И то и другое.

— Не смей так разговаривать с матерью, грубиян! У меня и без того голова трещит!

— Но я ничего такого не сказал! Я сказал, что могу поесть, а могу и подождать.

— Тогда жди. Помоги мне накрыть на стол.

Дрымбэ горестно принюхивается к соблазнительным запахам с кухни. Колеблется, потом все-таки встает и идет к двери. И вдруг слышит звонок.

Дочь вернулась из школы.

— Мама, последний экзамен остался!

— Сколько тебе поставили? — спрашивает сын.

— Не твое дело!

— Мам, она грубит!

— Зачем ты его обижаешь?

— А что случилось, мама? Ты чего такая…

— Садись есть.

— А где папа?

Молчание. Звон тарелок.

— Мама, где папа?

— У себя, — неохотно отвечает жена.

— Заболел?

— Мм… вроде.

Дрымбэ вздрагивает — как предстать перед детьми в таком виде?

Он поспешно ложится, надеясь, что в горизонтальном положении его рука будет меньше бросаться в глаза.

— Папа! — дочь и сын появляются в дверях.

За ними вырастает жена.

— Сколько раз я говорила, — обращается она в пространство, поправляя подушки под головой мужа и постепенно разгораясь гневом, — сколько раз я говорила, что Митителу его заест! Сколько раз я ему твердила: Митителу — никто! Разве у него не такой же диплом, как у тебя… тьфу, наоборот! Разве не ты писал за него диссертацию? В конце концов уйди из этого отдела, запишись на прием к министру, а то и выше… Говорила? Говорила! А теперь… полюбуйтесь на него!

— Оставь меня в покое! — огрызается Дрымбэ.

— Нет, встань! Пусть дети увидят, какое ты ничтожество!

— Не встану.

— Встанешь!

Дочь не может удержаться от смеха.

Робко улыбается сын.

— Марш отсюда! — ощеривается Дрымбэ, снова бросаясь на постель.

— Не смей кричать на детей! — жена упирает руки в боки. — У себя в институте кричи! На Митителу кричи!.. Ступай к столу!

— Я не голоден, — Дрымбэ поворачивается к ней спиной.

— Иди ешь, я сказала!

Дочь спрашивает, отсмеявшись:

— Мама, а доктор был?

— Был… два раза.

— И что?

— Говорит, редкостный случай. Может пройти, а может — и нет. А если не пройдет… Это же значит всю жизнь мучиться с… — Она чуть не плачет. — Вставай, наконец!

— Теперь у нас в семье есть своя достопримечательность, — насмешливо и в то же время серьезно говорит сын. — Теперь и нам есть чем гордиться.

— Мама, — внезапно ахает дочь, уставясь на отцовскую руку. — Как же мы теперь поедем на море?

— Всем за стол! — командует, разозлившись, жена.

Садятся обедать.

Ест один Дрымбэ.

Остальные завороженно наблюдают за ним.

Ему приходится действовать одной рукой. Он подносит ко рту ломоть хлеба, откусывает, кладет хлеб на стол, берет ложку, погружает ее в борщ, подносит ко рту, откладывает ложку, берет хлеб, кусает, кладет на стол, берет щепоть соли…

— Господи! — Жена заливается слезами, но все же справляется с собой: — Доктор рекомендовал ему не волноваться, так что возьмите себя в руки… — Она прикусывает губу. — Извини, дорогой, я не хотела тебя обидеть… Берегите отца, дети. Вот поедем на море и…

— Никуда я не поеду! — взвивается Дрымбэ.

— Ничего, — успокоительно говорит она, словно не замечая его тона. — Завтра начнем гимнастику, прогулки и так далее… Доктор еще рекомендовал обтирания… Дайте отцу хлеба, черт вас возьми!