— Я из Лондона.

— А почему ты так смешно говоришь? — подала голос одна из сестёр.

— Мои родители — русские, поэтому у меня такой акцент. Мы жили в Лондоне.

— Дети, дети! Дайте Энни отдышаться. Сейчас мистер Брайнел покажет ей её комнату, затем она побеседует с Чарли, а потом вы уже сможете играть.

Так началась моя жизнь в этом центре. Мистер Брайнел — плотный мужчина с копной седых волос — легко взял мой огромный чемодан, больше напоминавший сундук, в котором лежали подарки и социальная помощь. Комната, выделенная мне, была чистой и светлой, с одним окном, выходящим на юг. Деревянная кровать с хорошим матрасом, тумбочки, шкаф, крашеные стены. Видимо, центр открыли недавно — всё новое.

Мне уже потом рассказали, что сюда стараются привозить детей из благополучных семей, которые по какой-то причине лишились родителей. Это только на бумаге все равны, а в жизни одни равнее, чем другие. В Англии, как и в России, предпочитают брать под опеку умных и красивых. Да, тут свои нюансы, но при наличии знакомых в системе устройства сирот можно найти ребёнка по душе. Я здесь чужая по всем параметрам, и мне — кровь из носа — нужно в хорошую семью, а все взрослые любят белокурых ангелочков. Говорить кому-то, что я из будущего? А если поверят? Просидеть всю жизнь в застенках местного КГБ мне не хочется, так что будем «плясать» от того, что есть.

— А ты уже всё? — в дверном проёме появилась мальчишеская голова.

— Нет ещё, — ответила я.

— А меня завтра бабушка заберёт, — с детской непосредственностью сказал Кристиан.

— Здорово. Может и меня кто-нибудь тоже заберёт.

— Миссис Бантли сказала, что мы хорошие дети и нам найдут опекунов, — продолжал болтать мальчик, — ух ты, какой мишка!

Как раз в этот момент я вытащила того самого Тэдди.

— Ты чего пришёл? — решила спросить я.

— А, — отвлекся от созерцания игрушки мальчик, — это, к тебе наш психолог Чарли придёт. И, это, миссис Бантли сказала, чтобы ты сильно не раскладывалась, скоро тебя заберут.

— Хорошо.

Женский голос с улицы позвал Кристиана. Ребёнок с криком: «Бабушка пришла!» убежал, оставив меня одну.

Я запихнула медведя обратно в сумку, точнее, в чемодан-сундук. Миссис Бантли привезла мне не современный чемоданчик или рюкзачок, а огромный чемоданище, в который я с легкостью помещусь сама. Но в него влезло всё — наборы для вышивки и вязания, альбом с красками, кукла и медведь, нижнее бельё, спортивный костюм, тёплая куртка, кеды, свитер, шапка, платье и ботинки на меху. Всё это было куплено здешней опекой для меня. Как и джинсы, кроссовки, футболку и джемпер — вещи, которые были на мне в день выписки, и они тоже новые. Вы можете представить российского детдомовца, которому покупают одежду специально для него?

В словах Кристиана мне не понравилось одно: «тебя заберут». Значит, моя судьба уже решена, и приёмная семья ждёт меня.

Система работы с сиротами в Англии выглядит иначе, чем в России. Ребенок, изъятый из семьи или лишившийся родственников, попадает в такой вот распределительный центр, проще говоря — приют. Здесь он проводит от нескольких дней до нескольких месяцев. Затем его отдают в фостер-семью, а после, если повезёт, на усыновление. Если не повезёт — он будет менять семьи одну за другой. Стать «фостером» не так просто. Необходима свободная спальня для ребенка, наличие лицензии, сертификатов и справок, которые дают право воспитывать детей. Максимальное количество несовершеннолетних на одну семью — трое. Также учитывается возраст детей, национальность и религия. За каждого ребенка платят денежку. Сейчас, в восемьдесят девятом — сто тридцать фунтов в неделю. Эти деньги — заработная плата, средства на покрытие других расходов (питание, одежда, образование) выделяются отдельно. За каждый фунт необходимо отчитываться, и на такую работу соглашаются не так много людей. Почему? Потому что есть гораздо более лёгкие способы заработать денег, нежели присмотр за чужими детьми в режиме двадцать четыре на семь. Детские истерики и особенности воспитания никто не отменял. Семья, которая возьмёт меня, будет подотчётна миссис Бантли. Именно она будет курировать моё место жительства.

Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить. А в реальности, скорее всего, хорошенькую и спокойную девочку уже определили в не менее хорошую семью. Получить тихого и умного ребенка — мечта любого приёмного родителя, но таких детей кот наплакал. А уж ребенка европейской внешности хотят если не все, то многие. Вот тут-то и вступает в игру такая вещь, как человеческий фактор — личные знакомства, мелкие услуги и уступки, помощь приюту. Ну, вы поняли. Нет, я не виню таких людей — все мы устраиваемся, как можем, мне нужно попасть в хорошую семью, чтобы возникло желание если не удочерить, то взять на так называемую «полную опеку». Ребёнок в такой семье живёт, как и в других приемных семьях, но в отличие от обычной опеки его не могут просто так — без его согласия — забрать в другую семью. Все это мне рассказали ещё в больнице, когда я рыдала от боли и шока в палате. Мне нужно попасть в обеспеченную семью с нормальными людьми и надолго. Ключевое слово — «нормальную».

В прошлой жизни, когда я купила квартиру, в соседнем подъезде жила женщина-алкоголичка с маленьким сыном. Ребенок был вечно голодный и грязный. Не знаю, почему его не изъяли органы опеки. Потом, вдруг, о чудо — мальчик стал ухожен, одет-обут, накормлен и с дорогими игрушками. Ребенок был доволен и рассказывал про нового папу. А через полгода вышел сюжет по телевидению о том, что, пользуясь ситуацией, один бизнесмен использовал мальчика для съёмки в детском порно. У ребенка был пирсинг в сосках, пупке и половом члене. Если вы думаете, что ребёнок был благодарен своим «спасителям», то я вас разочарую — он рыдал и рвался к тому мужчине. Вот как бы мне не нарваться на такого «благодетеля».

С этими мыслями и воспоминаниями я кое-как закрыла чемодан и запихнула его под кровать, на которую и присела.

В дверь постучали. В Англии всегда стучат, прежде чем войти.

— Да-да, — сказала я, — заходите.

Дверь отворилась, и на пороге показалась девушка лет двадцати пяти с яркими рыжими волосами и карими глазами.

— Здравствуй. Я Чарли, психолог. Можно с тобой поговорить?

— Я Энни. А зачем? — и глазками так хлоп-хлоп.

— Вместе мы сможем узнать, в какой семье тебе будет лучше всего и в какой класс ты пойдёшь учиться. Твои родители из Союза?

— Да, но я ничего о них не помню, — и рожицу погрустнее.

Помни, ты — милый ангелочек, а не сорокалетняя женщина из далёкой России. Аня, ты девочка-цветочек. Ромашка, а не венерина мухоловка. Ромашка! Ага, из Чернобыля, мутировавшая и ставшая плотоядной.

— Не расстраивайся, всё обязательно наладится. Расскажи, а чем ты любишь заниматься?

— Мне нравится шить, вязать и вышивать, выращивать травы, а ещё рисовать, читать… — я замолчала.

— А играть с другими детьми?

— Я не помню. В больнице я шила девочкам платья для кукол. Мы играли в магазин, я продавала одежду.

— А чем девочки платили?

— Конфетами!

— Ты любишь конфеты?

— Не очень.

И в таком духе почти два часа. Два часа я строила из себя приветливого ребенка. Было действительно сложно. Я привыкла к другой жизни, другим реалиям, другому отношению. А здесь ко мне относятся, как к несмышлёнышу. Хотя, почему как? Я и есть несмышлёныш — ничего не знаю про жизнь в Англии.

В госпитале мне в голову приходили мысли о том, что это вообще за страна такая, в которую я попала? Из школьной программы помню, что Великобритания очень сословная, здесь пьют чай в пять часов и ходят в школьной форме. Это родина Диккенса и Джоан Роулинг. Если Диккенса я читала, то детище Роулинг у меня энтузиазма не вызвало, хватило на две главы и тридцать минут фильма. В моём магазине стояли книги, фильмы и прочая атрибутика поттерианы — так сказать, для антуража. Всё, что нужно было знать про факультеты и цвета, мне клиенты рассказали, а остальное — лишнее.