Она и сама поддалась этому, хоть и видит людей насквозь. Но, поговорив с тобой в последний раз, тогда, в трактире «У моста», она наконец — тут я только повторяю ее злые слова — раскусила твою хитрость, и теперь тебе уже не

удастся ее обмануть, как ты ни старайся скрыть свои намерения. Впрочем, ты

ничего не скрываешь, это она твердит все время, а потом она мне еще сказала: ты постарайся при случае как следует вслушаться в то, что он говорит, —

не поверхностно, мимоходом, нет, ты прислушайся всерьез, по-настоящему.

Она и сама так сделала, и вот что она выведала насчет меня. Ты ко мне по-добрался — она употребила именно это подлое слово — только потому, что

я случайно попалась тебе на пути, в общем, понравилась тебе, а кроме того, ты

считал, что любая буфетчица заранее готова стать жертвой любого гостя, стоит ему только протянуть руку. Кроме того, как узнала моя хозяйка от хо зяина

гостиницы, ты хотел там переночевать, неизвестно почему, а это можно было

сделать только благодаря мне. Одного этого уже было тебе достаточно, чтобы

в ту же ночь стать моим любовником, но, чтобы наши отношения принесли

для тебя еще больше пользы, нужно было что-то более значительное, и значительным был Кламм. Хозяйка утверждает, что ей неизвестно, чего тебе нужно

от Кламма, она только утверждает, что еще до того, как ты со мной познакомился, ты так же настойчиво стремился к Кламму, как и сейчас. Разница была

только в том, что раньше у тебя надежды не было, а теперь ты решил, что нашел

во мне верное средство попасть к Кламму, причем скоро и даже слишком скоро. И как я перепугалась — правда, только на минутку и без особых оснований, — когда ты сегодня сказал, что, если бы не наша встреча, ты бы совсем тут

растерялся. Почти теми же словами об этом говорила и хозяйка, она тоже считает, что только с тех пор, как ты со мной познакомился, у тебя появилась определенная цель. Вышло это потому, что ты решил, будто ты завоевал меня, лю-бовницу Кламма, и тем самым как бы получил драгоценный залог, за который

можно взять огромный выкуп. И ты стремился лишь к одному — сторговаться

Медленно подняв на него глаза, она сказала, что ни о чем она определенно

не думает, только вспоминает хозяйку и некоторые ее справедливые слова.

308

ф. кафка

с Кламмом насчет этого выкупа. И так как я сама для тебя — ничто, а этот выкуп — все, ты в отношении меня пойдешь на любые уступки, но в отношении

выкупа будешь упрямо торговаться. Поэтому тебе безразлично, потеряю ли

я место в гостинице, безразлично, придется ли мне уйти с постоялого двора

«У моста», безразлично, что мне надо будет делать всю черную работу при

школе. Нет у тебя для меня ни ласки, ни даже свободной минутки, ты меня

бросаешь на помощников, ревности ты не знаешь, единст венное, что ты во

мне ценишь, — это то, что я была любовницей Кламма, поэтому по своему недомыслию ты стараешься, чтобы я не забыла Кламма и не слишком сопротивлялась, когда настанет решающий момент; однако ты и против хозяйки сража-ешься, считая, что она одна может отнять меня у тебя, потому ты и раздул вашу

ссору до крайности, чтобы нас с тобой попросили покинуть постоялый двор, а то, что я, насколько это зависит от меня, останусь твоей собст венностью

при любых обстоятельствах, в этом ты ничуть не со мневаешься. Переговоры с Кламмом ты себе представляешь как коммерческую сделку на равных.

Ты учитываешь все, лишь бы взять свое; захочет Кламм вернуть меня — ты

меня отдашь; захочет, чтобы ты остался со мной, — ты останешься; захочет, чтобы ты меня выгнал, — ты и выгонишь; однако ты готов и ломать комедию; если окажется выгодным — ты притворишься, что любишь меня, постараешься побороть его равнодушие ко мне тем, что станешь себя унижать, чтобы усты-дить его: вот какой, мол, человек занял его место, или тем, что передашь ему

мои признания в любви к нему — ведь я тебе и вправду о нем так говорила —

и попросишь его взять меня снова к себе, конечно, взяв с него сначала

выкуп; а если ничего не поможет, ты просто начнешь клянчить от имени супругов К. Если же ты потом увидишь, сказала мне в заключение хозяйка, что ты во

всем ошибся — и в своих предположениях, и в своих надеждах, и в том, как ты

себе представлял и самого Кламма, и его отношение ко мне, — тогда для меня

настанет сущий ад, потому что тогда я действительно стану твоей собственностью, с которой тебе не разделаться, и к тому же еще собственностью совершенно обесцененной, и ты со мной начнешь обращаться соответственно, потому что никаких чувств, кроме чувства собственника, ты ко мне не питаешь.

Напряженно, стиснув губы, К. слушал Фриду, вязанка дров под ним рас-сыпалась, и он почти что очутился на полу, но не обратил на это никакого внимания; только сейчас он встал, сел на подножке кафедры, взял Фридину руку, хотя она и сделала слабую попытку отнять ее, и сказал:

— В твоих словах я никогда не мог отличить твое мнение от мнения хозяйки.

— Нет, это только мнение хозяйки, — сказала Фрида. — Все, что она говорила, я выслушала, потому что я ее уважаю, но впервые в жизни я с ней никак не согласилась. Все, что она сказала, показалось мне таким жалким, таким

далеким от всякого понимания наших с тобой отношений. Больше того, мне

кажется, что на самом деле все прямо противоположно тому, что она говорила. Я вспомнила то грустное утро после первой нашей ночи, когда ты стоял

замок

309

подле меня на коленях с таким видом, словно все потеряно. И так оно потом и случилось: сколько я ни старалась, я тебе не помогала, а только мешала.

Из-за меня хозяйка стала твоим врагом, и врагом могучим, чего ты до сих пор

недооцениваешь. Из-за меня, твоей постоянной заботы, тебе пришлось бороться за свое место, ты потерпел неудачу у старосты, должен был подчиниться учителю, сносить помощников, и — что хуже всего — из-за меня ты, быть

может, нанес обиду Кламму. Ведь то, что ты теперь упорно хочешь попасть

к Кламму, — только бессильная попытка как-то его умиротворить. И я себе

сказала: наверно, хозяйка, которая, конечно, все это знает лучше меня, просто

хотела меня избавить от самых страшных угрызений совести. Намерение, конечно, доброе, но совершенно излишнее. Моя любовь к тебе помогла бы мне

все перетерпеть, она бы и тебе в конце концов помогла выбиться если не тут, в Деревне, то где-нибудь в другом месте, свою силу моя любовь уже доказала — она спасла тебя от семейства Варнавы.

— Значит, тогда ты так думала наперекор хозяйке, — сказал К., — но что

же с тех пор изменилось?

— Не знаю, — сказала Фрида, взглянув на руку К., лежавшую на ее руке, —

может быть, ничего и не изменилось: когда ты так близко и спрашиваешь так

спокойно, я верю, что ничего не изменилось. Но на самом деле… — Тут она

отняла руку у К., выпрямилась и заплакала, не закрываясь, открыто подняла

она к нему залитое слезами лицо, словно плачет она не о себе и потому скры-ваться нечего, плачет она из-за предательства К., оттого ему и пристало видеть

ее горькие слезы. — На самом деле, — продолжала она, — все, все изменилось

с той минуты, как я услыхала твой разговор с мальчиком. Как невинно начал

ты этот разговор, расспрашивал о его домашних, о том о сем, казалось, словно ты снова вошел ко мне в буфет, такой приветливый, искренний, и так же

по-детски настойчиво ищешь мой взгляд. Все было как прежде — никакой

разницы, — и я только хотела, чтобы хозяйка была тут же и, слушая тебя, все

же попыталась бы остаться при своем мнении. Но потом вдруг, сама не знаю, как это случилось, я поняла, зачем ты завел разговор с мальчиком. Ты завоевал

его доверие — а это было нелегко — своими сочувственными словами, чтобы

потом без помехи идти к своей цели, а мне она становилась все яснее. Твоей