хотел бы стать таким человеком, как К. Но когда его начали расспрашивать, он не смог ничего ответить; а на вопрос, неужели он хочет стать сторожем

в школе, он решительно сказал «нет». Только после дальнейших расспросов

стало ясно, каким окольным путем он пришел к этому желанию. Теперешнее

положение К. — жалкое и презренное — было незавидным, это Ханс хорошо

понимал, для такого понимания ему вовсе не надо было сравнивать К. с другими людьми, из-за этого он и хотел избавить свою мать от встречи и разговора

с К. Однако он пришел к К., сам попросил у него помощи и был счастлив, когда К. согласился; ему казалось, что и другие люди так же отнеслись бы к К. —

ведь мать Ханса сама расспрашивала о К. Из этого противоречия у Ханса возникла убежденность, что хотя К. и пал так низко, что всех отпугивает, но в каком-то, правда, очень неясном, далеком будущем он всех превзойдет.

304

ф. кафка

Именно это далекое в своей нелепости будущее и гордый путь, ведущий туда, соблазняли Ханса, ради такой награды он готов был принять К. и в его теперешнем положении. Самым детским и вместе с тем преждевременно

взрослым в отношениях Ханса и К. было то, что он сейчас смотрел на К. сверху вниз, как на младшего, чье будущее еще отдаленней, чем будущее такого

малыша, как он сам. И с какой-то почти грустной серьезностью он говорил

об этом, вынужденный отвечать на настойчивые вопросы Фриды. И только

К. развеселил его, сказав, что понимает, почему Ханс ему завидует, — он завидует чудесной резной палке, лежавшей на столе, — Ханс все время рассеянно

играл с ней. А К. умеет вырезать такие палки, и, если их план удастся, он сделает Хансу палку еще красивее. Ханс до того обрадовался обещанию К., что

можно было подумать, уж не из-за палки ли он вернулся, он и попрощался

с ним весело, крепко пожав К. руку со словами: «Значит, до послезавтра!»

14. Упреки Фриды

Едва Ханс успел уйти, как учитель распахнул двери и, увидев К., спокойно

сидящего за столом с Фридой, крикнул:

— Извините, что помешал! Скажите, однако, когда же вы тут наконец

уберете? Мы там сидим, как сельди в бочке, занятия страдают, а вы тут про-хлаждаетесь в гимнастическом классе, да еще выгнали помощников, чтобы вам было посвободнее! Ну, а теперь вставайте-ка, пошевеливайтесь! —

И, обращаясь к К.: — А ты неси мне завтрак из трактира «У моста»! — Правда, кричал он свирепым голосом, но слова были относительно мирные, несмотря

на грубое само по себе тыканье. К. уже готов был выполнить приказ и, только

чтобы заставить учителя высказаться, спросил:

— Да ведь я, кажется, уволен?

— Уволен или не уволен, неси мне завтрак, — сказал учитель.

— Уволен или не уволен — вот что я хочу знать, — сказал К.

— Что ты тут болтаешь? — сказал учитель. — Ты же не принял уволь-нения?

— Значит, этого достаточно, чтобы не быть уволенным? — спросил К.

— Для меня — нет, — сказал учитель, — а вот для старосты, по непонятной причине, достаточно. Ну, а теперь беги, иначе и вправду вылетишь.

К. был очень доволен: значит, учитель уже поговорил и со старостой, а может быть, и не поговорил, а просто представил себе, какого тот будет мнения, и это мнение оказалось в пользу К. Он уже собрался было идти за завтраком, но, только он вышел в прихожую, учитель кликнул его назад. То ли он

хотел испробовать, послушается ли К. его приказа, то ли ему пришла охота

еще покомандовать, и он с удовольствием смотрел, как К. торопливо побежал, а потом по его приказу, словно лакей, так же торопливо вернулся назад.

замок

305

Со своей стороны К. понимал, что слишком большая уступчивость превратит его в раба и мальчика для битья, но он решил до известного предела спокойно относиться к придиркам учителя, потому что хотя, как оказалось, учитель и не имел права уволить его, но превратить эту должность в невыноси-мую пытку он, конечно, мог. Но именно за эту должность К. сейчас держался

больше, чем когда-либо. Разговор с Хансом пробудил в нем новые, по всей

видимости, совершенно невероятные, безосновательные, но уже неистреби-мые надежды, они затмили даже надежду на Варнаву. Если он хотел им следовать — а иначе он не мог, — то ему надо было собрать все силы, не заботиться ни о чем другом — ни о еде, ни о жилье, ни о местном начальстве, ни даже

о Фриде, хотя основой всего была именно Фрида и его интересовало только

то, что имело отношение к ней. Ради нее он должен стараться сохранить эту

должность, потому что это устраивало Фриду, а раз так, значит, нечего было

жалеть, что приходится терпеть от учителя больше, чем он терпел бы в иных

обстоятельствах. И все это было не так уж страшно, все это были будничные

и мелкие жизненные неприятности — сущие пустяки по сравнению с тем, к чему стремился К., а приехал он сюда вовсе не для того, чтобы жить в почете

и спокойствии.

И потому с той же поспешностью, с какой он побежал было в трактир, он

по новому приказу, так же торопливо, готов был взяться за уборку комнаты, чтобы учительница со своим классом могла опять перейти сюда. Но убирать

надо было как можно скорее, потом К. должен был все же принести завтрак

учителю — тот уже сильно проголодался. К. уверил его, что все будет сделано

по его желанию, учитель некоторое время наблюдал, как К. торопливо убрал

постель, поставил на место гимнастические снаряды и моментально подмел

пол, пока Фрида мыла и терла кафедру. Учителя как будто удовлетворило их

рвение, он еще указал К.,что за дверями лежат дрова для топки — к сараю он, очевидно, решил его не допускать, — и потом, пригрозив, что скоро вернется

и все проверит, ушел к своим ученикам.

Фрида некоторое время работала молча, потом спросила К., почему он теперь во всем так слушается учителя. Спросила она явно из сочувствия, от хорошего отношения, но К., думая о том, что Фриде, хотя она раньше и обещала, не удалось избавить его от самодурства и команд учителя, ответил ей коротко, что, раз он взялся за эту работу, значит, он и должен делать все как полагается.

Снова наступило молчание, но потом К., вспомнив именно после этого корот-кого разговора, что Фрида давно уже погрузилась в какие-то грустные мысли, особенно во время разговора с Хансом, внеся дрова в комнату, спросил ее прямо, о чем она так задумалась. Медленно подняв на него глаза, она сказала, что

ни о чем она определенно не думает, только вспоминает хозяйку и некоторые

ее справедливые слова. А когда К. стал настаивать, она сначала отнекивалась

и только потом ответила подробно, не бросая при этом работы, правда, не от

излишнего усердия, потому что работа ничуть не двигалась вперед, а лишь для

того, чтобы не смотреть К. в глаза. И она рассказала К., что сначала слушала

306

ф. кафка

его разговор с Хансом спокойно, но некоторые фразы К. заставили ее встрепе-нуться, глубоко вникнуть в суть его слов и как после этого его слова все время

подтверждали те предостережения, которые ей делала хозяйка, хотя она никак не хотела верить в их справедливость. Рассердившись на эти общие фразы

и ее плаксивый голос, который больше раздражал, чем трогал его, а больше

всего разозлясь на то, что хозяйка трактира снова вмешивалась в его жизнь

уже через воспоминания Фриды, так как лично ей до сих пор это не удавалось, К. швырнул на пол охапку дров, уселся на нее и уже всерьез потребовал полной ясности.

— Очень часто, — начала Фрида, — уже с самого начала, хозяйка пыталась

вызвать у меня недоверие к тебе, хотя она вовсе не утверждала, что ты лжешь, наоборот, она говорила, что ты простодушен, как ребенок, но настолько от-личаешься от всех нас, что, даже когда ты говоришь откровенно, мы с трудом

заставляем себя поверить тебе, но если нас заранее не спасет добрая подруга, то горький опыт в конце концов выработает у нас привычку верить тебе.