— В таком случае, — сказал учитель, — мне остается только изложить

вам ваши служебные обязанности, чтобы договориться в этом отношении раз

и навсегда. Вам, господин землемер, надлежит ежедневно убирать и топить

оба класса, самому делать все мелкие починки школьного и гимнастического

инвентаря, чистить снег на дорожках, выполнять все поручения, как мои, так

и нашей учительницы, а в теплые времена года обрабатывать весь школьный

сад. За это вы получаете право жить в одном из классов, по вашему выбору, но, конечно, когда уроки идут не в обоих классах одновременно, и если вы находитесь в том классе, где начинаются занятия, вы должны тотчас же переселять-ся в другой класс. Готовить еду в школе не разрешается, зато вас и вашу семью

будут кормить за счет общины здесь, на постоялом дворе. О том, что вы не

должны ронять достоинства школы и особенно не делать детей свидетелями

нежелательных сцен вашей семейной жизни, я упоминаю только вскользь, вы, как человек образованный, сами это знаете. В связи с этим должен еще заметить, что мы вынуждены настаивать, чтобы ваши отношения с фройляйн Фридой были как можно скорее узаконены. Эти пункты и еще некоторые мелочи

мы запишем в договоре, который вы должны будете подписать при переезде

в школьное помещение.

Все это показалось К. настолько незначительным, словно он не имел к этому никакого отношения и это его не связывало, но важничанье учителя его

раздражало, и он небрежно сказал:

— Да, это обычные условия.

Чтобы замять его слова, Фрида спросила о жалованье.

— Вопрос оплаты будет решен только после месячного испытательного

срока, — сказал учитель.

— Но ведь для нас это большое затруднение, — сказала Фрида, — значит, нам надо пожениться без гроша, заводить хозяйство из ничего. Неужели, господин учитель, нам нельзя обратиться с просьбой в совет общины, чтобы

нам сразу назначили хоть небольшое жалованье? Как вы посоветуете?

замок

257

— Нет, — сказал учитель, по-прежнему обращаясь к К. — Такие просьбы

удовлетворяются только по моему ходатайству, а я этого не сделаю. Место вам

предоставлено как личное одолжение, а если сознаешь свою ответственность

перед общиной, то без конца делать одолжения нельзя.

Но тут К., хоть и против воли, решил вмешаться.

— Что касается одолжения, господин учитель, — сказал он, — так, по-мое му, вы ошибаетесь. Скорее я вам делаю одолжение, чем вы мне!

— Нет, — сказал учитель и улыбнулся: наконец-то он заставил К. заговорить! — Тут у меня есть точные сведения. Школьный сторож нам нужен не

больше, чем землемер. Что землемер, что сторож — одна обуза нам на шею.

Мне еще придется поломать голову, как оправдать расходы перед общиной.

Лучше и естественней всего было бы просто положить заявление на стол, никак его не обосновывая.

— Я и хотел сказать, что вам приходится принимать меня против воли.

Хотя для вас это тяжкая забота, все равно вы должны меня принять. А если ко-го-то вынуждают принять человека, а этот человек дает себя принять, значит, он и делает одолжение.

— Странно, — сказал учитель, — что же может нас заставить принять вас?

Только доброе, слишком доброе сердце нашего старосты заставляет нас пойти на это. Да, вижу, что вам, господин землемер, придется расстаться со множеством всяких фантазий, прежде чем стать мало-мальски сносным сторожем.

И уж конечно, такие высказывания мало способствуют тому, чтобы вам назначили жалованье в скором времени. К сожалению, я замечаю, что ваше поведение доставит мне немало хлопот: вот и сейчас вы со мной беседуете — я смотрю и глазам не верю — в рубахе и кальсонах!

— Да, да! — воскликнул К. со смехом и хлопнул в ладоши. — Ах, эти сквер-ные помощники, куда же они запропастились?

Фрида побежала к дверям; учитель, увидев, что К. с ним больше разговаривать не склонен, спросил Фриду, когда они переберутся в школу.

— Сегодня же, — ответила Фрида.

— Утром проверю, — сказал учитель, махнул на прощанье рукой и уже

хотел выйти в дверь, которую отворила Фрида, но столкнулся со служанками — те уже пришли с вещами, чтобы снова занять свою комнату. Пришлось

ему протиснуться между ними — дороги они никому не уступили, — и Фрида

тоже проскользнула мимо них.

— Однако вы поторопились, — сказал К. служанкам, на этот раз вполне

благожелательно. — Мы еще тут, а вы уже явились?

Они ничего не ответили и только растерянно теребили свои узелки, из которых выглядывали все те же грязные лохмотья.

— Видно, вы никогда свои вещи не стирали! — сказал К. без всякой зло-бы, скорее даже приветливо. Они это заметили, и обе сразу разинули гру-бые рты и беззвучно засмеялись, показывая красивые, крепкие, звериные

зубы. — Ну, заходите, — сказал К., — устраивайтесь, это же ваша комната. —

258

ф. кафка

И так как они все еще не решались войти — видно, комната им показалась

совсем не похожей на прежнюю, — К. взял одну из них за руку, чтобы провести ее вперед. Но он тут же выпустил руку — с таким изумлением обе посмотрели на него и, переглянувшись между собой, уже не спускали с него глаз.

— Хватит, чего вы на меня уставились! — сказал К., преодолевая какое-то

неприятное ощущение, и, взяв одежду и башмаки у Фриды, за которой робко вошли и оба помощника, стал одеваться. Он и раньше и теперь не понимал, почему Фрида так терпима к его помощникам. Ведь, вместо того чтобы

чистить платье во дворе, они мирно обедали внизу, где их после долгих поисков и нашла Фрида; нечищеные вещи К. лежали у них комком на коленях, и ей пришлось самой все чистить; несмотря на это, она, умевшая так здорово

справляться с мужичьем в трактире, даже не бранила помощников, и рассказывала об их вопиющей небрежности как о маленькой шутке, и даже слегка по-хлопывала одного из них по щеке. К. решил потом сделать ей за это замечание.

— Помощники пусть останутся, — сказал К., — и помогут тебе перебраться.

Но те, конечно, были против этого: наевшись досыта и повеселев, они

с удовольствием размяли бы ноги. Только после слов Фриды: «Нет, оставайтесь тут!» — они подчинились.

— А ты знаешь, куда я иду? — спросил К.

— Да, — ответила Фрида.

— И ты меня больше не удерживаешь? — спросил К.

— Ты встретишь столько препятствий, — сказала Фрида, — разве тут помогут мои слова? — Она поцеловала К. на прощанье и, так как он не обедал, дала ему с собой пакетик с хлебом и колбасой, напомнила, чтобы он возвращался уже не сюда, а прямо в школу, и, положив ему руку на плечо, проводила

до дверей.

8. В ожидании Кламма

Сначала К. был рад, что ушел из душной комнаты, от толкотни и шума, поднятого служанками и помощниками. Немного подморозило, снег затвер-дел, идти стало легче. Но уже начало темнеть, и он ускорил шаги.

Замок стоял в молчании, как всегда; его контуры уже таяли; еще ни разу

К. не видел там ни малейшего признака жизни; может быть, и нельзя было ничего разглядеть из такой дали, и все же он жаждал что-то увидеть, невыносима

была эта тишина. Когда К. смотрел на Замок, ему иногда казалось, будто он

наблюдает за кем-то, а тот сидит спокойно, глядя перед собой, и не то чтобы

он настолько ушел в свои мысли, что отключился от всего, — вернее, он чувствовал себя свободным и безмятежным, словно остался один на свете и никто

за ним не наблюдает, и хотя он и замечает, что за ним все-таки наблюдают,

Замок стоял в молчании, как всегда; его контуры уже таяли; еще ни разу К. не видел там ни малейшего признака жизни…

260

ф. кафка

но это ни в малейшей степени не нарушает его покоя; и действительно, было

ли это причиной или следствием, но взгляд наблюдателя никак не мог задержаться на Замке и соскальзывал вниз. И сегодня, в ранних сумерках, это впечатление усиливалось: чем пристальнее К. всматривался туда, тем меньше видел и тем глубже все тонуло в темноте.