Хозяйка утвердительно кивнула.

— Она была при разговоре, — сказал К.

— А она сказала свое мнение? — спросила хозяйка.

— Нет, — сказал К. — У меня создалось впечатление, что у нее никакого

своего мнения нет.

— Ну да, — сказала хозяйка, — вы у нас все видите неверно. Во всяком

случае, то, что при вас решил староста, никакого значения не имеет, а с его

замок

249

женой я сама при случае поговорю. А если я вам еще пообещаю, что ответ от

Кламма придет не позднее чем через неделю, то никаких оснований идти мне

наперекор у вас уже не будет.

— Все это несущественно, — сказал К. — Я твердо решился и все равно исполню свое решение, и исполнил бы его, даже если бы пришел отказ.

А раз я так решил заранее, как же я могу перед этим просить о встрече?

То, что без просьбы будет смелым, но никак не злонамеренным поступком, в случае отказа превратится в явное неповиновение. А это, пожалуй, будет

похуже.

— Похуже? — переспросила хозяйка. — Да тут вы все равно проявите неповиновение. А теперь делайте как хотите. Подайте-ка мне юбку.

Не стесняясь К., она надела юбку и поспешила на кухню. Уже давно из зала

слышался шум. В окошечко то и дело стучали. Один раз помощники К. приоткрыли окошко и крикнули, что они голодны. Другие лица тоже заглядывали

туда. Издали доносилось тихое, многоголосое пение.

И действительно, из-за разговора К. с хозяйкой обед задержался, он еще

не был готов, а посетители уже собрались. Однако никто не отваживался нарушить запрет хозяйки и выйти на кухню. Но когда наблюдатели у оконца доложили, что хозяйка уже вышла, все служанки сразу прибежали на кухню, и, когда К. вошел в общую комнату, туда, чтобы занять место у столиков, хлынула

неожиданно большая толпа посетителей — более двадцати мужчин и женщин, одетых скорее по-провинциальному, чем по-крестьянски. Занят пока

был только один угловой столик, там сидела супружеская пара с несколькими

детьми. Отец, приветливый голубоглазый человек с растрепанной седой ше-велюрой, стоял, наклонясь к детям, и дирижировал ножиком в такт их пению, стараясь немножко его приглушить; быть может, он хотел, чтобы пение заставило их забыть о голоде. Хозяйка равнодушно извинилась перед гостями, хотя никто ее и не упрекал. Она поискала глазами хозяина, но тот, как видно, уже давно сбежал, чтобы выпутаться из затруднительного положения. Потом

она неторопливо прошла на кухню. На К., который поспешил к Фриде в свою

комнату, она и не взглянула.

250

ф. кафка

7. Учитель

Наверху К. застал учителя. К его радости, комнату почти нельзя было

узнать, так постаралась Фрида. Она хорошо ее проветрила, жарко натопила

печку, вымыла пол, перестелила постель, исчезли вещи служанок, весь этот отвратительный хлам, даже их картинки, а стол, который раньше, куда ни повернись, так и пялился на тебя своей столешницей, заросшей грязью, теперь

был покрыт белой вязаной скатеркой. Теперь можно было и гостей принимать, а скудное бельишко К., спозаранку, как видно, перестиранное Фридой

и теперь сушившееся на веревке у печки, никому не мешало. Учитель и Фрида сидели за столом и встали, когда К. вошел. Фрида встретила К. поцелуем, учитель слегка поклонился. К., рассеянный и все еще растревоженный разговором с хозяйкой, стал извиняться перед учителем, что до сих пор не зашел

к нему. Выходило, будто он считает, что учитель, не дождавшись К., не выдержал и сам пришел к нему. Но учитель со свойственной ему сдержанностью как

будто только сейчас припомнил, что он с К. когда-то договаривался о каком-то

посещении.

— Ведь вы, господин землемер, — медленно сказал он, — тот незнакомец, с которым я дня два тому назад разговаривал на площади у церкви!

— Да, — коротко бросил К.

Теперь у себя в комнате он не желал терпеть то, что тогда приходилось

терпеть ему, брошенному всеми. Он повернулся к Фриде и стал советоваться

с ней: ему предстоит важная встреча, и он хотел бы одеться для нее как можно

лучше. Ни о чем не спрашивая К., Фрида тотчас же окликнула помощников

— те занимались рассматриванием новой скатерти, — велела им немедленно

вычистить во дворе костюм и башмаки К., и тот сейчас же стал раздеваться.

Сама она сняла с веревки рубаху и побежала вниз, на кухню, гладить ее.

Теперь К. остался наедине с учителем, тихо сидевшим у стола; немного по-дождав, К. снял рубашку и начал мыться в тазу. И только тут, повернувшись

к учителю спиной, он спросил, зачем тот пришел к нему.

— Я пришел по поручению господина старосты, — сказал учитель.

К. ответил, что готов выслушать это поручение. Но так как плеск воды заглушил его слова, учителю пришлось подойти поближе, и он прислонился к стенке около К. К. извинился за то, что умывается при нем и вообще волнуется

из-за предполагаемой встречи. Учитель не обратил на это внимания и сказал:

— Вы были невежливы со старостой, с таким пожилым, заслуженным, опытным, достойным уважения человеком.

— Не помню, чтобы я был невежлив, — сказал К. — Но верно и то, что

я думал о более важных вещах и мне было не до светских манер, ведь речь

шла о моем существовании, оно под угрозой из-за безобразного ведения дел, впрочем, зачем мне об этом рассказывать вам, вы же сами деятельный член

этой канцелярии. А что, разве староста на меня жаловался?

Занят пока был только один угловой столик, там сидела

супружеская пара с несколькими детьми.

252

ф. кафка

— Кому же он мог жаловаться? — сказал учитель. — И даже если бы было

кому, разве он стал бы жаловаться? Я только под его диктовку составил небольшой протокол о ваших переговорах и получил достаточно сведений

и о доброте господина старосты, и о характере ваших ответов.

Ища гребешок — Фрида, очевидно, куда-то его засунула, — К. сказал:

— Что? Протокол? Да еще составленный без меня человеком, даже не при-сутствовавшим при разговоре? Неплохо, неплохо! И зачем вообще протокол?

Разве то был официальный разговор?

— Нет, разговор был полуофициальный, — сказал учитель, — но и протокол тоже полуофициальный, он составлен только потому, что у нас во всем

должен быть строжайший порядок. Во всяком случае, теперь протокол существует и чести вам не делает.

К. наконец нашел гребешок, упавший на кровать, и уже спокойнее сказал:

— Ну и пусть существует, вы затем и пришли, чтобы мне об этом сообщить?

— Нет, — сказал учитель, — но я не автомат, я должен был сказать вам, что я думаю. Поручение же мое, напротив, является доказательством доброты

господина старосты. Подчеркиваю, что мне его доброта непонятна и что только из-за своего служебного положения и глубокого уважения к господину старосте я был вынужден взяться за такое поручение.

К., умытый и причесанный, сел к столу в ожидании рубашки и верхнего

платья; ему было ничуть не любопытно узнать, что ему должен передать учитель, да и пренебрежительный отзыв хозяйки о старосте тоже на него повлиял.

— Наверно, уже первый час? — спросил он, думая о предстоящем ему

пути, но тут же спохватился и спросил: — Вы, кажется, хотели передать мне

поручение от старосты?

— Ну да, — сказал учитель, пожимая плечами, словно хотел стряхнуть

с себя всякую ответственность. — Господин староста опасается, как бы вы

при долгой задержке ответа по вашему делу необдуманно не предприняли че-го-нибудь на свой страх и риск. Со своей стороны, я не понимаю, почему он

этого боится, я считаю, что лучше всего вам поступать, как вы хотите. Мы вам

не ангелы-хранители и не брали на себя обязательств бегать за вами, куда бы

вы ни пошли. Впрочем, ладно. Господин староста другого мнения. Конечно, ускорить решение он не в силах — это дело графских канцелярий. Однако