— Нет, это необходимо, — сказал К., — и если я сам не смогу этого добиться, то тебе придется помочь.

— Не могу, К., не могу, — сказала Фрида, — никогда Кламм с тобой разговаривать не станет. И как ты только можешь подумать, что Кламм будет с тобой говорить!

— А с тобой он станет разговаривать? — спросил К.

— Тоже нет, — сказала Фрида, — ни со мной, ни с тобой. Это совершенно невозможно. — Она обернулась к хозяйке, разводя руками: — Подумайте, хозяйка, чего он требует.

— Странный вы человек, господин землемер, — сказала хозяйка, и страшно было смотреть, как она вдруг выпрямилась на стуле, расставив ноги, и мощные колени проступили сквозь тонкую юбку. — Вы требуете невоз-можного.

220

ф. кафка

— А почему это невозможно? — спросил К.

— Сейчас я вам все объясню, — сказала хозяйка таким тоном, словно она

не последнее одолжение делает человеку, а уже налагает на него первое взыска-ние. — Сейчас я вам с удовольствием все объясню. Конечно, я не имею отношения к Замку, я только женщина, только хозяйка этого захудалого двора —

возможно, что он и не из самых захудалых, но недалеко ушел, — так что вы, может статься, моим словам никакого значения не придадите, но я всю жизнь

смотрела в оба, со всякими людьми встречалась, всю тяжесть хозяйства вынесла на своих плечах — хоть муж у меня и славный малый, но хозяин он никуда не годный, и ему никак не понять, что такое ответственность. Вот вы, например, только благодаря его ротозейству — я в тот день устала до смерти —

сидите у нас в Деревне, тут, на мягкой постели, в тепле и довольстве.

— Как это? — спросил К., очнувшись от некоторой рассеянности и волну-ясь скорее от любопытства, чем от раздражения.

— Да, только благодаря его ротозейству! — снова повторила хозяйка, тыча

в К. пальцем.

Фрида попыталась ее успокоить.

— Чего тебе? — сказала хозяйка, повернувшись к ней всем телом. —

Господин землемер меня спросил, и я должна ему ответить. Иначе ему не понять то, что нам понятно само собой: господин Кламм никогда не будет с ним

разговаривать, да что я говорю «не будет», — он не может с ним разговаривать. Слушайте, господин землемер! Господин Кламм — человек из Замка, и это уже само по себе, независимо от места, какое Кламм занимает, очень

высокое звание. А что такое вы, от которого мы так униженно добиваемся согласия на брак? Вы не из Замка, вы не из Деревни. Вы ничто. Но, к несчастью, вы все же кто-то, вы чужой, вы всюду лишний, всюду мешаете, из-за вас у всех

постоянные неприятности, из-за вас пришлось выселять служанок, нам ваши

намерения неизвестны, вы соблазнили нашу дорогую крошку, нашу Фриду, —

и теперь ей, к сожалению, придется выйти за вас замуж. Но я вовсе вас не

упрекаю. Вы такой, какой вы есть; достаточно я в жизни всего насмотре-лась, выдержу и это. А теперь представьте себе, чего вы, в сущности, требуете.

Такой человек, как Кламм, — и вдруг должен с вами разговаривать! Мне и то

больно было слышать, что Фрида разрешила вам подсмотреть в глазок, видно, раз она на это пошла, вы ее уже соблазнили. А вы мне скажите, как вы вообще

выдержали вид Кламма? Можете не отвечать, знаю — прекрасно выдержали.

А это потому, что вы и не можете видеть Кламма как следует, нет, я вовсе не

преувеличиваю, я тоже не могу. Хотите, чтобы Кламм с вами разговаривал, —

да он даже с местными людьми из Деревни и то не разговаривает, никогда он

сам еще не заговаривал ни с одним жителем Деревни. Для Фриды было большой честью — и я буду гордиться за нее до самой смерти, — что он окликал

ее по имени и что она когда угодно могла к нему обращаться и даже получила разрешение пользоваться глазком, но разговаривать он с ней никогда не

разговаривал. А то, что он иногда звал Фриду, вовсе не имеет того значения,

замок

221

какое люди хотели бы этому придать, просто он окликал ее: «Фрида», а зачем — кто его знает? И то, что Фрида тут же к нему бежала, — это ее дело; а то, что ее к нему допускали без возражений, — это уж добрая воля господина

Кламма, никак нельзя утверждать, что он звал ее к себе. Правда, теперь и то, что было, кончено навсегда. Может случиться, что Кламм когда-нибудь и скажет: «Фрида!» Это возможно, но уж пустить ее, девчонку, которая с вами пу-тается, к нему никто не пустит. И только одно, только одно не понять бедной

моей голове — как девушка, о которой говорили, что она любовница Кламма — хотя я считаю, что это сильно преувеличено, — как она позволила вам

дотронуться до себя?

— Да, удивительное дело, — сказал К. и посадил Фриду к себе на колени, чему она не сопротивлялась, хотя и опустила голову, — но это, по-моему, только доказывает, что все обстоит совсем не так, как вы себе представляете.

С одной стороны, вы, конечно, правы, утверждая, будто я перед Кламмом ничто; но если я теперь и требую разговора с Кламмом и даже все ваши объяснения меня не отпугивают, то этим еще не сказано, что я смогу выдержать вид

Кламма, когда между нами не будет двери, вполне возможно, что при одном

его появлении я выскочу из комнаты. Но такие, хотя и вполне оправданные, опасения еще не основание для отказа от попытки добиться своего. И если

мне удастся не оробеть перед ним, тогда вовсе не надо, чтобы он со мной разговаривал, достаточно будет и того, что я увижу, какое впечатление на него

производят мои слова, а если никакого или он меня совсем не станет слушать, так я по крайней мере выиграю одно — то, что я без стеснения, свободно высказался перед одним из сильных мира сего. А вы, хозяйка, при вашем большом знании людей, при вашем жизненном опыте, и Фрида, которая еще вчера была любовницей Кламма — я не вижу никаких оснований избегать этого слова, — вы обе, несомненно, можете легко найти для меня возможность

встретиться с Кламмом, и если никак нельзя иначе, то надо пойти в гостиницу: может быть, он и сейчас еще там.

— Нет, это невозможно, — сказала хозяйка, — вижу, что вам просто соображения не хватает, никак не можете понять. Вы хоть скажите: о чем вы собираетесь говорить с Кламмом?

— О Фриде, конечно, — сказал К.

— О Фриде? — непонимающе повторила хозяйка и обратилась к Фриде: — Ты слышишь, Фрида? Он хочет о тебе говорить с Кламмом? С самим

Кламмом?

— Ах, — сказал К., — вы такая умная, достойная уважения женщина, и вдруг вас пугает всякий пустяк. Ну да, я хочу поговорить с ним о Фриде, и ничего в этом чудовищного нет, наоборот, это само собой разумеется.

Ведь вы и тут ошибаетесь, думая, что Фрида, с тех пор как я появился, потеряла для Кламма всякий интерес. Думать так — значит недооценивать его.

Я отлично знаю, что с моей стороны большая дерзость — поучать вас, но все

же приходится. Из-за меня отношения Кламма с Фридой никак измениться

222

ф. кафка

не могут. Либо между ними вообще никаких близких отношений не было —

так, в сущности, считают те, которые отнимают у Фриды право на звание любовницы Кламма, — тогда и сейчас никаких отношений нет, или же, если такие отношения существовали, то можно ли думать, что из-за меня, из-за такого, как вы правильно выразились, ничтожества в глазах Кламма, они могли на-рушиться? Только с перепугу, в первую минуту в это можно поверить, но стоит только поразмыслить, и все становится на место. Впрочем, дадим и Фриде

высказать свое мнение.

Задумчиво глядя вдаль и прижавшись щекой к груди К., Фрида сказала:

— Матушка, конечно, во всем права. Кламм обо мне больше и знать не желает. Но вовсе не из-за тебя, миленький мой, — такие вещи на него не действуют. Мне даже кажется, что только благодаря ему мы с тобой нашли друг друга, тогда, под стойкой, и я не проклинаю, а благословляю этот час.

— Ну, если так, — медленно проговорил К. (ему сладко было слушать эти

слова, и он даже прикрыл глаза, чтобы они проникли в самую душу), — ну, если так, значит, тем меньше у меня оснований бояться разговора с Кламмом.