В дверях фабрикант еще раз обернулся, сказал, что не прощается и не пре-минет осведомить господина прокуриста о результатах переговоров, а кроме

того, собирается сделать ему еще одно небольшое сообщение.

Наконец К. остался один. Он и не подумал впустить следующего клиента

и только неясно сознавал, насколько это удачно, что люди там, в приемной, уверены, будто он еще занят с фабрикантом, и поэтому никто, даже курьер, не

решается войти к нему. Он подошел к окну, сел на подоконник, держась одной рукой за щеколду, и выглянул на площадь. Снег еще падал, погода никак

не прояснялась.

Долго просидел он неподвижно, не понимая, что именно его так беспокоит, и только изредка испуганно оборачивался через плечо к двери в приемную, где ему слышался какой-то шум. Но так как никто не входил, он успокоился, подошел к умывальнику, умылся холодной водой и с освеженной головой вернулся к окошку. Решение взять свою защиту в собственные руки теперь казалось ему гораздо более ответственным, чем он предполагал сначала.

Когда он взваливал всю защиту на адвоката, процесс, в сущности, мало его

касался, он наблюдал за ним только со стороны, а непосредственно его ничто не затрагивало, он мог при желании поинтересоваться, как идут его дела, но мог и отойти в сторону, когда ему этого хотелось. А сейчас, если он возьмет ведение своего дела на себя, он — хотя бы на данное время — будет совершенно поглощен судебными делами. Если все пойдет успешно, то впоследствии придет полное и окончательное освобождение, но, чтобы этого достичь, ему придется все время сталкиваться с гораздо бóльшими опасностями, чем до сих пор. И если он еще сомневался в этом, то сегодняшняя

встреча с фабрикантом при заместителе директора достаточно убедила его.

Как он при них сидел совершенно растерянный лишь оттого, что намеревался

процесс

103

с сегодняшнего дня взять свою защиту на себя! Что же будет дальше? Какие

дни предстоят ему? Найдет ли он путь, который приведет его к благополучно-му исходу? Не вызовет ли тщательно продуманное ведение защиты — а иначе

все было бы лишено смысла,— не вызовет ли такая защита необходимости

отключиться, насколько возможно, от всякой другой работы? Сможет ли он

благополучно пройти через это? И как ему провести в жизнь этот план тут, в банке? Ведь время ему нужно не только для составления ходатайства — для

этого хватило бы и от пуска, хотя просить об отпуске сейчас было бы большой смелостью, — ему нужно время для целого процесса, а кто знает, как долго он будет тянуться? Вот сколько препятствий вдруг встало на жизненном

пути К.!

Неужто в таком состоянии он должен работать для банка? Он взглянул на

стол. Неужели сейчас принимать клиентов, вести с ними переговоры? Там его

процесс идет полным ходом, там, наверху, на чердаке, судейские чиновники сидят над актами этого процесса, а он должен заниматься делами банка?

Не похоже ли это на пытку, не с ведома ли суда в связи с процессом его под-вергают этой пытке? А разве в банке при оценке его работы кто-нибудь станет учитывать его особое положение? Никто и никогда. Кое-что о его процессе знали, хотя и было не совсем ясно, кому и сколько об этом известно.

Надо надеяться, что слухи еще не дошли до заместителя директора, иначе сразу стало бы видно, как он старается использовать эти сведения против К. вопреки чувству товарищества и простой человечности. А сам директор? Да, конечно, он хорошо относится к К., и если бы он узнал о процессе, то сейчас же

сделал бы все от него зависящее, чтобы внести какие-то облегчения для К., но

ему это вряд ли удалось бы, потому что теперь, когда К. почти перестал проти-водействовать влиянию заместителя, это влияние усилилось, причем заместитель для укрепления своей власти использовал болезненное состояние самого директора. На что же К. мог надеяться? Может быть, от этих мыслей сила

сопротивления в нем понижалась, но, с другой стороны, нельзя обманывать

себя, надо все предвидеть, все, насколько это возможно в данную минуту.

Без всякой причины, просто чтобы не возвращаться к письменному столу, К. отворил окно. Оно открывалось с трудом, пришлось обеими руками

нажать на задвижки. Всю комнату и ввысь и вширь заполнил туман, пропи-танный дымом, вместе с ним вполз запах гари. Сквозняком внесло несколько

снежинок.

— Прескверная осень, — сказал за спиной К. голос фабриканта — тот вышел от заместителя директора и незаметно подошел к окну. К. утвердительно

кивнул и с опаской поглядел на портфель фабриканта: наверно, он сейчас вы-нет оттуда бумаги и начнет рассказывать, как прошли переговоры с замести-телем директора. Но фабрикант поймал взгляд К., похлопал по своему порт-фелю и сказал, не открывая его: — Вам, наверно, интересно услышать, чего

я достиг. У меня, можно сказать, заключение уже в кармане. Превосходный

человек ваш заместитель директора, но ему пальца в рот не клади.

104

ф. кафка

Он засмеялся и потряс руку К., явно желая и его рассмешить. Но тому показалось подозрительным, что фабрикант не хочет показать ему документы, да и ничего смешного в его словах он не нашел.

— Господин прокурист, — сказал вдруг фабрикант, — на вас, наверно, погода плохо действует? Вид у вас такой удрученный.

— Да, — сказал К. и поднес руку к виску, — голова болит, семейные не-поладки.

— Верно, верно, — сказал фабрикант, человек он был торопливый и никогда не дослушивал спокойно, что ему говорят, — каждому приходится нести

свой крест.

К. невольно подался к двери, как будто хотел выпроводить фабриканта, но тот сказал:

— Господин прокурист, у меня есть для вас еще одно небольшое сообщение. Очень боюсь, что сейчас вам не до того, но за последнее время я уже дважды был у вас и каждый раз об этом забывал. Если еще откладывать, то мое сообщение, наверно, потеряет всякий смысл. А это жаль, может быть, оно все-таки будет иметь для вас какое-то значение. — И прежде чем К. успел ответить, фабрикант подошел к нему вплотную, постучал согнутым пальцем ему

в грудь и тихо сказал: — У вас идет процесс, не так ли?

К. отшатнулся и воскликнул:

— Вам это сказал заместитель директора!

— Да нет же, — сказал фабрикант, — откуда заместитель мог узнать об этом?

— А вы? — уже спокойнее спросил К.

— Я кое о чем осведомлен из судебных кругов, — сказал фабрикант. —

Вот об этом-то я и хотел с вами поговорить.

— Сколько же людей связано с судебными кругами! — сказал К., опустив

голову, и подвел фабриканта к столу.

Они уселись, как сидели раньше, и фабрикант сказал:

— К сожалению, я могу сообщить вам очень немногое. Но в таких делах

нельзя пренебрегать даже самой малостью. Кроме того, мной руководит ис-креннее желание хоть чем-нибудь помочь вам, даже если эта помощь окажется

весьма скромной. Ведь до сих пор у нас в делах были самые дружеские отношения, не так ли? Ну вот видите!

К. хотел было извиниться за свое поведение во время сегодняшнего разговора, но фабрикант не терпел, когда его перебивали. Он засунул портфель глубоко под мышку, чтобы показать, как он торопится, и продолжал:

— О вашем процессе я узнал от некоего Титорелли. Он художник, Титорелли — его псевдоним, настоящего его имени я даже не знаю. Уже много лет

подряд он изредка заходит ко мне в контору и приносит небольшие картинки, и за них — ведь он почти нищий — я даю ему что-то вроде милостыни.

Эти сделки — мы оба к ним привыкли — всегда проходили гладко. Но вот его

посещения стали учащаться, я его упрекнул, мы разговорились, я заинтересо-вался, как это он может жить одними этими картинками, и, к своему удивлению,

процесс

105

узнал, что главный источник его дохода — писание портретов. «Работаю на

суд», — сказал он. «На какой суд?» — спросил я. И тут он рассказал мне

об этом суде. Вероятно, вы лучше всех поймете, как меня удивил его рассказ.