Но все его попытки срывались. Тогда он написал ей письма и на адрес конто-ры, и на домашний адрес, пытаясь оправдать свое поведение, предлагал чем

угодно загладить свой промах, обещал никогда не преступать границ, которые

она ему поставит, и только просил дать ему возможность поговорить с ней, тем более что он не мог ни о чем договориться с фрау Грубах, не посоветовав-шись предварительно с фройляйн Бюрстнер. А в конце письма сообщал, что

в следующее воскресенье он будет весь день дожидаться в своей комнате —

пусть даст хоть какой-то знак, что согласна исполнить его просьбу о свида-нии или по крайней мере объяснить ему, почему эта просьба невыполнима, причем он обещает всецело подчиниться ее требованиям. Письма не вернулись, но и ответа не последовало. Однако в следующее воскресенье ему был

подан знак, не допускавший никаких сомнений. С самого утра К. увидел через замочную скважину необычную суету в прихожей, причина которой скоро выяснилась. Учительница французского языка — впрочем, она была нем-ка по фамилии Монтаг, — чахлая, бледная, хроменькая девушка, занимавшая

до сих пор отдельную комнату, перебиралась в комнату фройляйн Бюрстнер.

Уже несколько часов шмыгала она взад и вперед через прихожую. То она забы-вала взять что-то из белья, то коврик, то книжку, и за всем по отдельности ей

приходилось бегать, все переносить в новое жилье.

Когда фрау Грубах принесла К. его завтрак — с тех пор как он так на нее

разгневался, она даже мелочей не поручала прислуге, — К., не удержавшись, заговорил с ней в первый раз после пятидневного молчания.

— Почему сегодня такой шум в передней? — спросил он, наливая себе

кофе. — Нельзя ли это прекратить? Неужто именно в воскресенье надо делать

уборку?

И хотя К. не смотрел на фрау Грубах, он заметил, что она вздохнула словно

с облегчением. Даже этот суровый вопрос она восприняла как примирение

или хотя бы как шаг к примирению.

— Никакой уборки нет, господин К., — сказала она, — это фройляйн

Монтаг перебирается к фройляйн Бюрстнер, переносит свои вещи.

Больше она ничего не сказала, выжидая, как примет К. ее слова и будет ли

ей разрешено говорить дальше. Но К. решил ее испытать и, задумчиво поме-шивая ложечкой свой кофе, промолчал. Потом поднял глаза и спросил:

К. чувствовал размеренность их шагов, он не попадал в такт, потому что они почти что несли его.

62

ф. кафка

— А вы уже отказались от своих прежних подозрений относительно фройляйн Бюрстнер?

— Ах, господин К.! — воскликнула фрау Грубах, явно ждавшая этого вопроса, и умоляюще сложила руки перед К. — Вы слишком близко приняли

к сердцу совершенно случайное замечание. У меня и в мыслях не было обидеть вас или еще кого-нибудь. Ведь вы меня так давно знаете, господин К., вы

мне должны поверить. Вы не можете себе представить, как я страдала все эти

дни! Неужели я способна оговорить своих квартирантов! И вы, вы, господин

К., могли этому поверить! Да еще предлагали, чтобы я отказала вам от квартиры! Вам — и отказала! — Слезы уже заглушили последние слова, она закрыла

лицо передником и громко зарыдала.

— Не плачьте, фрау Грубах, — сказал К., глядя в окно. Он думал только

о фройляйн Бюрстнер и о том, что она взяла к себе в комнату постороннюю

девушку. — Да не плачьте же! — повторил он, обернувшись и увидев, что фрау

Грубах все еще плачет. — Я в тот раз не хотел сказать ничего дурного. Мы просто

друг друга не поняли. Это случается и со старыми друзьями.

Фрау Грубах выглянула из-за передника, чтобы убедиться, действительно

ли К. на нее не сердится.

— Да, да, это правда, — сказал К. По всему поведению фрау Грубах он

понял, что ее племянник, капитан, ничего не выдал, и потому решился добавить: — Неужели вы и вправду поверили, что из-за какой-то малознакомой

барышни я с вами поссорюсь?

— То-то и оно, господин К., — сказала фрау Грубах. Но, к несчастью, как только она чувствовала себя хоть немного увереннее, она сразу становилась бестактной. — Я и то себя спрашивала, с чего бы это господин К. так

заступался за фройляйн Бюрстнер? Почему он ссорился со мной из-за нее?

Ведь он знает, что я ночами не сплю, когда он на меня сердится. А про барышню я только то и говорила, что видела своими глазами!

К. ничего ей не возразил, иначе ему пришлось бы тотчас выставить ее из

комнаты, а этого он не хотел. Он только молча пил кофе, как бы подчеркивая, что фрау Грубах тут уже лишняя. За дверью послышалось шарканье: фройляйн Монтаг опять проходила через переднюю.

— Вы слышите? — спросил К. и повел рукой к двери.

— Да, — сказала со вздохом фрау Грубах, — я и сама хотела ей помочь, и горничную посылала на помощь, да она такая упрямая, все хочет сама перенести. Удивляюсь я на фройляйн Бюрстнер. Мне и то неприятно, что эта Монтаг у меня живет, а фройляйн Бюрстнер вдруг берет ее к себе в комнату.

— Вас это не должно касаться, — сказал К. и раздавил ложечкой остатки

сахара в чашке. — Разве вам от этого убыток?

— Нет, — сказала фрау Грубах, — в сущности, мне это даже на руку, у меня

комната освободится, можно будет туда поместить моего племянника, капитана. Мне давно уже боязно, что он вам мешает, оттого что пришлось на эти несколько дней поселить его в гостиной. Он не очень-то церемонится.

процесс

63

— Что за выдумки! — сказал К. и встал со стула. — Об этом и речи нет.

Должно быть, вы считаете меня таким капризным, оттого что меня раздражает шмыганье этой Монтаг. Слышите, опять она идет.

Фрау Грубах беспомощно смотрела на К.

— Может быть, господин К., сказать ей, чтобы она отложила переноску?

Если вам угодно, я скажу сейчас же!

— Но ведь она должна перебраться к фройляйн Бюрстнер! — сказал К.

— Да, — подтвердила фрау Грубах, не совсем понимая, к чему он клонит.

— Ну вот, — сказал К., — значит, ей необходимо перенести вещи.

Фрау Грубах только кивнула. Эта немая беспомощность, которая так походила на упрямство, еще больше раздражала К. Он стал расхаживать по комнате от окна до двери, из-за чего фрау Грубах никак не могла выйти, хотя ей

только этого и хотелось.

К. подошел к двери как раз в ту минуту, когда к нему постучали. Вошла

горничная и доложила, что фройляйн Монтаг хотела бы сказать господину

К. несколько слов и просит его пройти в столовую, где она ждет. К. задумчиво выслушал горничную, потом почти что с насмешкой взглянул на испу-ганную фрау Грубах. Этот взгляд, казалось, говорил, что он, К., давно предвидел приглашение фройляйн Монтаг, что и это тоже одно из тех мучений, какие ему приходится терпеть от жильцов фрау Грубах в воскресное утро.

Он попросил горничную передать, что сейчас придет, подошел к шкафу, чтобы сменить пиджак, и в ответ на жалобные причитания фрау Грубах по адресу

назойливой особы он только попросил ее убрать прибор с завтраком.

— Да вы же почти ни до чего не дотронулись! — сказала фрау Грубах.

— Ах, да уберите же скорее! — крикнул К. Ему казалось, что и еда как-то

связана с фройляйн Монтаг и потому особенно противна.

Проходя через прихожую, он взглянул на закрытую дверь комнаты фройляйн Бюрстнер. Но его приглашали не в эту комнату, а в столовую, и он рывком открыл туда дверь, даже не постучавшись.

Это была очень длинная и узкая комната в одно окно. В ней только и хватило места для двух шкафов, поставленных углом около дверей, все остальное

пространство занимал длинный обеденный стол; он начинался у дверей и тянулся почти до большого окна, к которому из-за этого трудно было пройти.

Стол уже накрыли на много персон, так как по воскресеньям почти все жильцы обедали тут.

Когда К. вошел, фройляйн Монтаг двинулась ему навстречу от окна вдоль