меня разбудят. Впрочем, пусть это вас не очень огорчает, это мое личное горе.

А знаете, почему тут двери не запираются? Тому есть свои причины. Потому

что, согласно старой поговорке, двери секретарей всегда должны быть открыты. Но буквально это понимать вовсе не следует, не правда ли? — И Бюргель

вопросительно посмотрел на К. и весело улыбнулся: несмотря на жалобы, он, как видно, уже отлично отдохнул; а до такой степени, как сейчас устал К., этот

Бюргель, наверно, не уставал никогда. — Куда же вы теперь хотите идти? —

спросил Бюргель. — Уже четыре часа. Вам придется будить каждого, к кому

вы зайдете, но не каждый, как я, привык к помехам, не каждый так мирно

к этому отнесется, секретари — народ нервный. Посидите тут немножко.

Часам к пяти все уже начинают вставать, тогда вам будет удобнее пойти к тому,

Комната была маленькая, и больше чем половину ее занимала огромная кровать, на ночном столике горела электрическая лампа…

390

ф. кафка

кто вас вызвал. Так что, прошу вас, выпустите наконец дверную ручку и сядьте куда-нибудь, правда, тут тесновато, вам лучше всего сесть на край кровати. Вы удивляетесь, что у меня ни стола, ни стульев нет? Видите ли, передо

мной стоял выбор — то ли взять комнату с полной обстановкой, но с узенькой гостиничной кроватью, то ли эту — с большой кроватью и одним только

умывальником. Я выбрал большую кровать, ведь в спальне кровать — самое

главное! Эх, какая великолепная штука эта кровать для человека, который может вытянуться как следует и заснуть, для того, у кого сон крепкий. Но даже

мне, хотя я всегда чувствую усталость, а спать не могу, даже мне тут приятно, я почти весь день провожу в кровати, тут и корреспонденцию веду, тут и посетителей выслушиваю. И это очень удобно. Правда, посетителям сесть некуда, но они на это не обижаются, для них же лучше, если они стоят, а протоколист

устроился поудобнее, чем если они удобно рассядутся, а на них будут шипеть.

Потом, я еще могу кого-нибудь усадить на край постели, но это место не для

служебных дел, тут только ночные переговоры ведутся. Что же вы так притих-ли, господин землемер?

— Я очень устал, — сказал К., который сразу после приглашения сесть бесцеремонно плюхнулся на кровать и прислонился к спинке.

— Понятно, — сказал Бюргель с усмешкой, — тут все устали. Например, взять меня, я и вчера и сегодня провел немалую работу. При этом совершенно

исключено, что я сейчас усну. Но если уж случится такая невероятная вещь, то попрошу вас, сидите тихо и не открывайте дверей. Но не бойтесь, я, наверно, не усну, в лучшем случае задремлю на минуту. Хотя я настолько привык

к прие му посетителей, что легче всего засыпаю, когда тут у меня сидят.

— Спите, пожалуйста, господин секретарь! — сказал К., обрадованный

этим заявлением. — И если разрешите, я тоже немного вздремну.

— Нет-нет, — засмеялся Бюргель, — к сожалению, я не могу уснуть просто по вашему приглашению, только по ходу разговора может вдруг представиться такая возможность, меня легче всего усыпляет разговор. Да, в нашем

деле нервы здорово страдают. Я, например, секретарь связи. Вы, наверно, не

знаете, что это такое? Так вот, я являюсь самой прочной связью, — тут он невольно потер руки от удовольствия, — между Фридрихом и Деревней, я осу-ществляю связь между его секретарями в Замке и в Деревне, нахожусь по большей части в Деревне, но не постоянно, каждую минуту я должен быть наготове, чтобы вернуться в Замок. Вот видите, вон мой дорожный саквояж, жизнь

у меня неспокойная, не каждому выдержать. С другой стороны, верно и то, что я без этой работы жить бы не смог, всякая другая работа мне показалась

бы мелкой. А как с вашими землемерными работами?

— Я ими не занимаюсь, тут меня как землемера не используют, — сказал

К., но сейчас его мысли были далеко от дел, он жаждал только одного — чтобы Бюргель заснул, но и этого ему хотелось только из какого-то чувства долга

перед самим собой, в душе он сознавал, что момент, когда Бюргель уснет, неизмеримо далеко.

замок

391

— Странно, — сказал Бюргель, живо вскинув голову, и вытащил из-под

одеяла записную книжку для каких-то отметок. — Вы землемер, а землемерных работ не производите. — К. машинально кивнул: он вытянул вдоль спинки кровати левую руку и оперся на нее головой, он все время искал, как бы

сесть поудобнее, и это положение оказалось удобнее всего, и теперь он мог

внимательно прислушаться к словам Бюргеля. — Я готов, — продолжал Бюргель, — разобраться в этом деле. У нас, безусловно, не такие порядки, чтобы

специалиста не использовать по назначению. Да и для вас это должно быть

обидно. Разве вы от этого не страдаете?

— Да, страдаю, — сказал К. медленно, улыбаясь про себя, потому что

именно сейчас не страдал ни капельки. Да и предложение Бюргеля никакого впечатления на него не произвело. Все это было сплошное дилетантство.

Ничего не зная о тех обстоятельствах, при которых вызвали сюда К., о труд-ностях, встреченных им в Деревне и в Замке, о запутанности его дел, которая

за время пребывания К. уже дала или дает о себе знать, — ничего не ведая обо

всем этом, более того, даже не делая вида, что он, как, во всяком случае, полагалось бы секретарю, имеет хотя бы отдаленное представление об этом деле, он предлагает так, походя, при помощи какого-то блокнотика уладить недоразумение там, наверху.

— Видно, у вас уже было немало разочарований, — сказал Бюргель, доказав этими словами, что он все же разбирался в людях, и вообще К. с той минуты, как вошел в эту комнату, все время старался себя уговорить, что недооценивать Бюргеля не стоит, но он находился в том состоянии, когда трудно правильно судить о чем бы то ни было, кроме собственной усталости. —

Нет, — продолжал Бюргель, словно отвечая на какие-то мысли К. и желая

предусмотрительно избавить его от необходимости говорить. — Пусть вас

не отпугивают разочарования. Иногда сдается, что тут специально все так

устрое но, чтобы отпугивать людей, а кто сюда приезжает впервые, тому эти

препятствия кажутся совершенно непреодолимыми. Не стану разбираться, как обстоит дело по существу, может быть, так оно и есть, я слишком близко ко всему стою, чтобы составить определенное мнение, но заметьте, иногда

подворачиваются такие обстоятельства, которые никак не связаны с общим

положением дел. В этих обстоятельствах одним взглядом, одним словом, одним знаком доверия можно достигнуть гораздо большего, чем многолетни-ми, изводящими человека стараниями. Это, безусловно, так. Правда, в одном

эти случайности соответствуют общему положению дел — в том, что ими никогда не пользуются. «Но почему же ими не пользуются?» — всегда спрашиваю я себя. — Этого К. не знал; и хотя он заметил, что слова Бюргеля непосредственно касаются его самого, но у него возникло какое-то отвращение ко

всему, что его непосредственно касалось, и он немного повернул голову вбок, как бы пропуская мимо ушей вопросы Бюргеля, чтобы они его не затрагива-ли. — Постоянно, — продолжал Бюргель и, потянувшись, широко зевнул, что странно противоречило серьезности его слов, — секретари постоянно

392

ф. кафка

жалуются, что их заставляют по ночам допрашивать деревенских жителей.

Но почему они на это жалуются? Потому ли, что это их очень утомляет?

Потому ли, что ночью они предпочитают спать? Нет, на это они никак не жалуются. Конечно, среди секретарей есть и более усердные, и менее усердные, как и везде, но на слишком большую нагрузку никто из них, во всяком случае

открыто, не жалуется. Просто это не в наших привычках. В этом отношении

мы не делаем разницы между обычным и рабочим временем. Такое различие

нам чуждо. Так почему же тогда секретари возражают против ночных допросов? Может быть, из желания щадить посетителей? Нет-нет, посетителей секретари совершенно не щадят, так же как и самих себя, тут они пощады не