мясо, с голыми ногами, дрожавшими так, что тряслась бахрома платка, он был

похож на больного, удравшего из госпиталя, и тут уж ни о чем нельзя было

думать, только бы поскорее уложить его снова в постель. Фрида так это и восприняла, высвободилась из рук К. и тут же очутилась внизу, около Иеремии.

От ее близости, от заботливости, с какой она крепче закутала его в платок, от

того, как она торопливо пыталась заставить его вернуться в комнату, у него

сразу прибавилось сил; казалось, что он только сейчас узнал К.

— Ага, господин землемер! — сказал он и умиротворяюще погладил

по щеке Фриду, которая явно не хотела допустить никаких разговоров. —

Извини те, если помешал. Но я очень нездоров, так что мне простительно.

Кажется, у меня жар, меня надо напоить чаем, чтобы я пропотел. Проклятая

решетка у школьного сада, никогда ее не забуду, а потом, уже простуженным, я еще ночью набегался. Жертвуешь своим здоровьем, сам не замечая, да еще

ради самых нестоящих дел. Но вы, господин землемер, не стесняйтесь меня, пойдемте к нам в комнату, посидите около больного и скажите Фриде все, чего

еще сказать не успели. Когда двое привыкших друг к другу людей расходятся, им в последние минуты столько надо сказать друг другу, что третий, особенно

если он лежит в постели и ждет обещанного чая, даже и понять ничего не может. Заходите, я буду лежать тихо.

— Хватит, хватит, — сказала Фрида и потянула его за руку. — Он в жару, сам не понимает, что говорит. Но ты, К., не ходи за нами, очень тебя прошу.

Это комната моя и Иеремии, вернее, только моя, и я тебе запрещаю входить

туда с нами. Ты меня преследуешь, ах, К., зачем ты меня преследуешь? Никогда, никогда я к тебе не вернусь, я вся дрожу, как только подумаю, что это возможно. Иди к своим девицам, они сидят около тебя в одних рубашках, мне все

рассказали, а когда за тобой приходят, они шипят. Видно, ты у них как дома, раз тебя туда так тянет. А я тебя всегда удерживала от них, хоть и безуспешно, но все же удерживала, теперь все кончено, ты свободен. Чудная жизнь тебя там

ждет; может быть, из-за одной из них тебе и придется немного побороться со

слугами, но что касается второй, то ни на земле, ни на небе не найдется никого, кто станет ее отбивать. Ваш союз благословлен заранее. Не отрицай ничего, я знаю, ты можешь все опровергнуть, но в конце концов ничего не будет

386

ф. кафка

опровергнуто. Ты подумай, Иеремия, он все опровергает! — Они понимающе

кивнули и улыбнулись друг другу. — Однако, — продолжала Фрида, — даже

если все было бы опровергнуто, чего бы ты этим достиг, мне-то что за дело?

Что у них там происходит, это их и его дело, но не мое. Мое дело — ухаживать

за тобой, пока ты не поправишься; станешь здоровым, таким, каким ты был, пока К. из-за меня не взялся тебя мучить.

— Значит, вы и вправду с нами не пойдете, господин землемер? — спросил

Иеремия, но тут Фрида, уже не оборачиваясь на К., окончательно увела его

прочь. Внизу виднелась маленькая дверца, еще более низкая, чем двери в коридоре, — не только Иеремии, но и Фриде пришлось нагнуться при входе, —

внутри, как видно, было тепло и светло; послышался шепот, наверно Иере-мию ласково уговаривали лечь в постель, потом дверь захлопнулась.

23.

Только сейчас К. заметил, как тихо стало в коридоре, и не только в той

части, где он был с Фридой, — эта часть, очевидно, относилась к хозяйствен-ным помещениям, — но и в том длинном коридоре, где помещались комнаты, в которых раньше так шумели. Значит, господа наконец-то заснули. И К. тоже

очень устал, и возможно, что он от усталости не боролся с Иеремией так, как

следовало. Может, было бы умнее взять пример с Иеремии, явно преувеличив-шего свою простуду — а вид у него был жалкий вовсе не от простуды, он от

роду такой, и никакими целебными настойками его не изменишь, — да, надо

бы взять пример с Иеремии, выставить напоказ свою действительно ужасаю-щую усталость, улечься тут же в коридоре, что и само по себе было бы приятно, немножко вздремнуть, глядишь, тогда за тобой немножко и поухаживали

бы. Только вряд ли у него все это вышло бы так удачно, как у Иеремии, тот, наверно, победил бы в борьбе за сочувствие, да и в любой другой борьбе тоже.

К. устал так, что подумал: уж не попробовать ли ему забраться в одну из комнат — наверняка многие из них пустуют — и там выспаться как следует на хо-рошей постели. Это было бы воздаянием за многое, подумал он. Да и питье на

ночь было у него под рукой. На подносе с посудой, который Фрида оставила

на полу, стоял небольшой графинчик с ромом. Не опасаясь, что возвращаться

отсюда будет трудно, К. выпил графинчик до дна.

Теперь он по крайней мере чувствовал себя в силах предстать перед Эрлангером. Он стал искать дверь в комнату Эрлангера, но так как ни слуг, ни

Герстекера нигде не было, а двери походили одна на другую, то найти нужную дверь не удалось. Но ему казалось, что он запомнил, в каком месте коридора была та дверь, и решил открыть одну из комнат, которая, по его мнению, могла оказаться именно той, какую он искал. Ни малейшей опасности

в этой попытке не было; если Эрлангер окажется в комнате, то он его примет,

Он стал искать дверь в комнату Эрлангера, но так как ни слуг, ни Герстекера нигде не было, а двери походили одна на другую, то найти нужную дверь не удалось.

388

ф. кафка

а если комната не та, можно будет извиниться и уйти, а если хозяин спит, что

было самым вероятным, то он и не заметит прихода К.; хуже всего будет, только если комната окажется пустой, потому что тогда К. едва ли удержится от

искушения лечь в постель и спать без просыпу. Он посмотрел направо и налево по коридору, не идет ли кто, у кого можно получить сведения, чтобы зря

не рисковать, но в длинном коридоре было пусто и тихо. К. приложил ухо

к двери: в комнате никого не было. Он постучал так тихо, что спящего стук не

разбудил бы, а когда никакого ответа не последовало, он очень осторожно отворил дверь. И тут его встретил легкий вскрик.

Комната была маленькая, и больше чем половину ее занимала огромная

кровать, на ночном столике горела электрическая лампа, рядом лежал дорожный саквояж, в кровати, укрывшись с головой, кто-то беспокойно зашевелил-ся, и из-под одеяла и простыни послышался шепот: «Кто тут?» Теперь К. уже

не мог так просто уйти, с недовольством поглядел он на пышную, но, к сожалению, не пустующую постель, вспомнил вопрос и назвал свое имя. Это подействовало благоприятно, и человек в кровати немножко отодвинул одеяло с лица, готовый в испуге снова спрятаться под одеяло, если окажется что-то не так.

Но тут же, не раздумывая, он совсем откинул одеяло и сел. Конечно, это был

не Эрлангер. В кровати сидел маленький, благообразный господинчик, лицо

которого было как бы противоречивым, потому что щечки у него были по-детски округлые, глаза по-детски веселые, но зато высокий лоб, острый нос

и узкий рот с едва заметными губами, и почти срезанный подбородок выгля-дели совсем не детскими и говорили о напряженной работе мысли. Очевидно, довольство самим собой и придавало ему налет какой-то ребячливости.

— Вы знаете Фридриха? — спросил он, но К. ответил отрицательно. —

А вот он вас знает, — сказал господин, усмехнувшись. К. кивнул: людей, которые его знали, было предостаточно, это являлось даже главной помехой на его

пути. — Я его секретарь, — сказал господин. — Моя фамилия Бюргель.

— Извините, пожалуйста, — сказал К. и взялся за ручку двери, — к сожалению, я спутал вашу дверь с другой. Видите ли, меня вызывал секретарь Эрлангера.

— Как жаль, — сказал Бюргель, — не то жаль, что вас вызвали к другому, а жалко, что вы двери перепутали. Дело в том, что мне никак не заснуть, если