– А возможно ли такое… Я не знаю… Я не хочу показаться жадной, но… с твоим опытом… ну, ты сам должен понимать… Я имею в виду…

– Я не дам тебе заснуть целую ночь, – с улыбкой ответил он, – если ты пытаешься спросить меня именно об этом.

– Целую ночь? – Ее глаза открылись от изумления и радости. – Целую ночь? – еще раз выдохнула она.

– Да, целую ночь, моя маленькая Битси, – ласково ответил он. Почему-то в этот момент, глядя на нее, он ясно представил себе маленькую девочку в магазине со сладостями. – Если, конечно, ты не считаешь себя слишком старой.

Словно пытаясь продемонстрировать свой юный возраст, Элизабет скорчила рожицу и показала ему язык.

– Ты просто прекрасна, – заверил он ее. – Не слишком молода, не слишком стара и безупречна во всех отношениях. Разве что…

– Разве что? – несколько неуверенно, но с вызовом переспросила она.

– Разве что на тебе слишком много одежды, – заявил Джонни с мужской прямолинейностью.

– О… И это – все? А я-то уж испугалась, что допустила какую-то непростительную в постели ошибку. М-м-м, скажи, может ли женщина попросить кое о чем? Я имею в виду… – Она умолкла, и на ее губах появилась соблазнительная улыбка. – Впрочем, к тебе, я полагаю, они могут обращаться с любыми просьбами, не так ли?

– Я всегда готов учиться, – пошутил он.

– Какая скромность! – фыркнула Элизабет.

– Да, это одно из многих моих достоинств. – И Джонни улыбнулся так радужно, что почти заставил ее поверить в свои неисчислимые добродетели.

– Но не то, в котором я нуждаюсь сейчас. – Улыбка Элизабет была улыбкой опытной искусительницы.

– Распутная женщина… Какая прелесть! – Его синие глаза, полные веселья, встретились с ее взглядом.

– Вот именно. Тебе нравится? – призналась Элизабет. Она слишком долго жила не зная радости и теперь наслаждалась всем, что может подарить ей эта ночь. – А теперь, если ты на минутку отпустишь меня… – она выскользнула из-под него и поднялась с кровати, – …мы поглядим, как ты реагируешь на то, что может предложить женщина…

Лежа в одиночестве на спине, Джонни громко расхохотался. Перевернувшись на бок, он подпер голову рукой и стал с улыбкой наблюдать за тем, как она расстегивает застежки ночной рубашки.

– Я жду не дождусь, когда ты меня чему-нибудь научишь. А что, Хотчейн был хорошим учителем?

– Не твое дело, черт бы тебя побрал, – ласковым голосом ответила Элизабет. – Мужчины все такие собственники?

Вздернув бровь и пожав плечами, Джонни ответил:

– По крайней мере, не я.

– Хорошо. – Она слишком долго находилась под властью своего отца, а затем – мужа и очень остро чувствовала любые попытки контролировать ее, поэтому сразу же хотела заявить о своем месте в жизни.

Окончательно освободившись от ночной рубашки, Элизабет сбросила всю одежду на пол и осталась обнаженной. Ослепительно прекрасная – стройная и длинноногая, – она впервые чувствовала себя абсолютно свободной и, кокетливо поддразнивая Джонни, сказала:

– А теперь на тебе слишком много одежды. Ну-ка, раздевайся.

Он охотно подчинился приказу и с готовностью скинул все, что на нем было. Через считанные секунды он уже лежал на постели совершенно обнаженный – могучий и загорелый, словно языческий бог. Джонни открыл объятия и без труда, на лету, поймал прыгнувшую на него Элизабет. Сначала он подмял ее под себя, а затем они стали кувыркаться на широкой постели, сделанной еще в те времена, когда муж и жена непременно должны были спать вместе. Они дурачились, хихикали и смеялись, он целовал ее, а она извивалась, взвизгивала, как разыгравшийся щенок, и возвращала ему его поцелуи.

В ту ночь она была то игривой, то серьезной и не переставала удивляться тому, как много счастья могут подарить друг другу два человека.

– Можно? – спрашивала она и, видя ободряющую улыбку Джонни, осторожно, как к чему-то опасному, прикасалась пальчиком к самым сокровенным местам его тела. Она экспериментировала, она все время открывала для себя что-то новое. Эта трогательная чувственность умиляла Джонни Кэрра, навевала воспоминания о давно забытом и заставляла вспоминать о том, как он мальчишкой точно так же открывал для себя женщину. Тогда он был еще школьником, жил в Париже, а первой учительницей его стала герцогиня д'Артуа.

– Еще… еще… еще… – игриво требовала Элизабет – сладострастная и веселая, одаривая Джонни поцелуями. А Джонни Кэрр – молодой, плененный ею и горящий от страсти, охотно повиновался.

Джонни был до глубины души тронут ее самозабвенностью и благодарностью, которую она не стыдилась выказывать ему, непритязательным обаянием этой девушки и ее бурными и по-детски искренними проявлениями радости. Гораздо позже, когда полночь давно миновала и Элизабет клубком свернулась в объятиях Джонни, согревая его теплом своего разгоряченного тела, она призналась ему:

– Я никогда не думала, что мне придется испытать такое наслаждение. Оказывается, то, что я раньше принимала за радость, – либо настоящий хлам, либо просто пустяки. Благодарю тебя, Джонни. – И, приподняв голову с подушки, она нежно поцеловала возлюбленного.

Это было сказано с такой неподдельной искренностью, почти детской в своей наивности, что Джонни тут же подумал: чего же стоили все женщины, когда-либо промелькнувшие в его прошлом? Впервые в жизни его сердце затрепетало от глубины чувств, которые испытывал по отношению к нему другой человек.

– Я никогда не знала… – прошептала Элизабет, прежде чем уснуть. С довольной улыбкой, как у девочки, получившей подарок, она прижалась к нему еще ближе, ее душистые волосы густым покровом легли на его руку, а теплое дыхание согревало ему грудь. – А теперь – знаю, – закончила она с умиротворенным вздохом.

Чуть позже, когда Элизабет уже спала, она вдруг протянула руку и дотронулась до его лица.

– Я здесь, – прошептал Джонни, успокаивая любимую, а затем взял ее ладонь и запечатлел на ней полный нежности поцелуй.

Когда Элизабет получила уже все, что мог дать ей Джонни, и крепко спала, улыбаясь во сне, он обнаружил, что не может уснуть. Это было так не похоже на него, который в случае надобности мог прикорнуть даже на конской спине. Но тем не менее сон не шел к нему. Он не знал почему, а точнее – не хотел знать.

После того как встало солнце, он разбудил Элизабет Грэм поцелуем и еще раз подарил ей счастье чувственной любви, а потом ушел, унося в душе горечь и ощущение потери. С Джонни Кэрром такое случилось впервые.

Они простились утром. Потому что политика – дрянная штука, и те, кто враждовал веками, не помирятся оттого, что два человека разделили между собой ночь, полную наслаждений.

Как бы то ни было, их разделяла целая пропасть.

Их разделяли нации.

Их разделяли традиции и устои, их разделяла история.

И они оба понимали это.

– Я хотела бы поблагодарить вас от всего сердца, – сказала она напоследок, когда они церемонно прощались друг с другом – так, как если бы совсем недавно не лежали обнаженные в объятиях друг друга. Как если бы обменивались любезностями на дипломатическом приеме. – Благодарю вас за замечательную ночь.

Джонни Кэрр бросил на Элизабет быстрый взгляд из-под ресниц, оценивая, насколько серьезно та говорит. Никогда прежде его не благодарили за это.

Поймав его взгляд, Элизабет улыбнулась, прижимаясь щекой к его груди.

– Судя по твоему лицу, я – первая, кто поблагодарил тебя за это.

Внезапная улыбка тронула уголки его губ.

– Ты действительно первая. И слава Богу. А если бы границы, разделяющие нас, не были так непреодолимы, я бы сказал тебе: «Приходи ко мне в любую минуту…»

– И вряд ли я устояла бы перед этим искушением, если бы только мой визит не стал причиной какого-нибудь международного инцидента.

Джонни и сам бы поддался тому же искушению, если бы не взял так крепко за горло ее отца.

– Путешествовать втайне не представляет никакой сложности. Мы частенько пересекаем границу. Вот если бы только не…

– Мой отец, вы хотите сказать? – В голосе Элизабет внезапно появился холодок.