Ценой восьми лет, вычеркнутых из ее молодой жизни, Элизабет наконец стала богата и теперь собиралась распорядиться своим состоянием благоразумно – создать для самой себя некое подобие Эдемского сада в Нортумбрии. Джонни Кэрр – ловкий прагматик и известный ловелас – никак не вписывался в картину запланированного Элизабет земного рая, поэтому, когда она заговорила, голос ее был сдержан и спокоен, а лицо оставалось бесстрастным.

– У вас для меня есть какое-то сообщение? – спросила она.

– Да, ваш отец согласился на предложенные нами время и место. – Джонни изо всех сил старался, чтобы его голос звучал так же буднично, как и ее. – С утра мы отправляемся в Раундтри, где и произойдет обмен. Я подумал, что Должен сообщить вам об этом прямо сегодня.

– Значит, ваш брат скоро окажется дома.

– Да. – Джонни улыбнулся, не пытаясь скрыть радости, охватившей его при мысли об этом.

– В таком случае позвольте мне прямо сейчас поблагодарить вас за ваше гостеприимство. В утренней суете мне это вряд ли удастся.

– Да, вряд ли, – снова улыбнулся он.

Про себя Джонни отметил, что Элизабет просто великолепна. Спокойная и собранная, без тени кокетства – настоящая женщина без малейшего изъяна. Откуда в ней это спокойствие? Приобрела ли она его в браке без любви или всегда умела так искусно владеть собой? Каково это, подумалось Джонни, – ложиться с семидесятилетним стариком, когда тебе только шестнадцать? Или восемнадцать? Или даже двадцать четыре?

Внезапно он подумал, что с удовольствием заставил бы ее ощутить разницу, однако через секунду уже корил себя за подобную самоуверенность. Откуда он взял, что у нес не было молодых любовников!

– У вас были любовники? – неожиданно для самого себя вдруг спросил Джонни Кэрр, и этот короткий ясный вопрос прогремел в тихой комнате подобно удару грома.

И подобно удару молнии в сердце. Однако Элизабет заставила себя не вздрогнуть. В отличие от Джонни Кэрра она по-прежнему держала себя в руках.

– Прошу прощения? – переспросила холодно.

Для большинства мужчин этого вопроса, заданного ледяным тоном, было бы достаточно, чтобы провалиться сквозь землю, но не таким был Джонни Кэрр.

– Рассказывайте! – потребовал он.

Она еще больше выпрямилась, как если бы гордая осанка могла служить ей шитом или, на худой конец, успокоить ее отчаянно бьющееся сердце.

– Я ни о чем не обязана вам рассказывать. Кроме того, позвольте напомнить: мы не одни…

Он мельком взглянул на Хелен, будто бы вовсе забыл о ее существовании, и, когда она оказалась в поле его зрения, коротко бросил:

– Иди.

– Останься, – приказала Элизабет.

Джонни был крайне удивлен тому, что кто-то вздумал ему прекословить. С тех пор как восемь лет назад он вернулся из Парижа, чтобы похоронить отца и принять титул лэйрда, на такое еще никто не осмеливался. Поколебавшись несколько секунд, он мотнул головой в сторону двери, молча приказывая служанке убираться. Бросив на Элизабет извиняющийся взгляд, Хелен безропотно направилась к двери и вышла из комнаты.

– Вы хотите меня к чему-нибудь принудить? – спросила Элизабет. В голосе ее звучали одновременно гнев и ирония. Как и Джонни, ей мало кто осмеливался перечить в последние несколько лет, если не считать редких случаев, когда на правах супруга Хотчейн навязывал ей свою волю.

– Конечно, нет. – Сама мысль о насилии над этой женщиной казалась Джонни Кэрру нелепой. – Просто ответьте на мой вопрос.

– Вы имеете в виду вопрос о моих любовниках? – Она проговорила это голосом, в котором звучало все высокомерие, доступное богатой наследнице из знатного рода.

– Конечно, – повторил он, но теперь его голос звучал гораздо мягче. Знакомый со всеми известными способами обольщения, Джонни уже успокоился и снова взял себя в руки. – Так были у вас они?

– А разве это имеет значение?

– Не знаю. Должно быть, нет.

– В таком случае я не стану отвечать.

– Отчего вы так обороняетесь? Я вовсе не собираюсь вас судить. Только этого не хватало.

– Может, мне просто не хочется обсуждать с вами мою частную жизнь.

Услышав слова «частная жизнь», Джонни опять мысленно увидел ее лежащей в постели, причем образ этот был настолько живым и сильным, что Джонни едва сдержался, чтобы не броситься вперед и не схватить Элизабет в объятия.

Однако и на сей раз ему удалось сдержаться. Подойдя к мягкому стулу, лэйрд Равенсби сел на него и сообщил:

– Мне – двадцать пять.

Элизабет прекрасно поняла смысл этих слов, будто прочла длинный написанный им трактат о чувствах, которые его обуревают, однако она до сих пор сражалась с тем вихрем противоречивых ощущений, что крутился внутри ее самой.

– В таком случае я слишком стара для вас.

– Правда? Почему же?

– Мужчины любят молоденьких женщин.

Он рассмеялся.

– Какую же беззаботную жизнь вы вели!

– А вы не думаете, что я просто реально смотрю на вещи?

– Я думаю, что вы просто ошибаетесь.

Джанет Линдсей, как и несколько других женщин, услаждавших его в последние годы, были значительно старше молодого лэйрда.

– Вы очень красивы, и я думаю, далеко не все претенденты на вашу руку, которых вам сватает батюшка, интересуются одними только вашими деньгами.

– Уж не делаете ли вы мне предложения? – осведомилась Элизабет, причем голос ее был слаще меда.

– Нет, мне не нужны ваши деньги… и жена – тоже.

– Конечно, ведь все, что вам нужно, вы просто крадете, не так ли?

– Я – человек дела, – спокойно отвечал Джонни.

– И дело ваше заключается в том, чтобы устраивать налеты на чужую собственность.

– Я всего лишь отбираю то, что украдено у меня, а также защищаю свою семью и землю. Мое дело состоит в торговле – крупным скотом, овцами, шерстью и, – Джонни ухмыльнулся, – вином. Целый флот моих торговых судов в настоящее время занят тем, как бы ускользнуть от английских кораблей. Но этот риск окупает себя: сейчас, после двух лет войны на континенте, я получаю огромные прибыли.

Раскинувшись на стуле с изящной резьбой, он сейчас выглядел красивым как никогда: его длинные ноги были вытянуты вперед, и под тонкой шерстяной материей штанов было видно, как играют мускулы. Нежный голубой бархат воротника так и просил, чтобы к нему прикоснулись. Ботинки лэйрда были украшены бриллиантовыми застежками, и, взглянув на них, Элизабет поверила в то, что ему действительно не нужны ее деньги.

Взглянув на нее своими ясными голубыми глазами, Джонни Кэрр мягко проговорил:

– Мне кажется, я знаю ответ на свой вопрос. Идите сюда. Сядьте рядом со мною.

– Нет. – Она уже не говорила, а шептала. – Я не хочу.

– Хотите.

Он знал. Откуда он знал? Элизабет сделала маленький шажок назад, непроизвольно пытаясь увеличить разделявшее их расстояние, и в повисшей тишине громко прозвучал шорох ее парчовой накидки.

Тогда он встал, но не сдвинулся с места, не желая пугать ее еще больше.

– Я старался избегать вас, – произнес он как можно более спокойно. – Я еще никогда не вел себя так по отношению к женщинам. – Джонни помолчал, пытаясь навести в своих мыслях хоть какое-то подобие порядка. – Но Робби для меня гораздо важнее, и именно поэтому я держался в стороне. Я собирался вести себя так же и нынешним вечером, поэтому, прежде чем прийти к вам, послал сюда слугу, чтобы тот предупредил о моем приходе. Возможно, таким образом я пытался застраховаться… – Он беспокойно запустил пальцы обеих рук в волосы, совершенно забыв, что до этого стянул их в хвост на затылке. – О, черт! – воскликнул он, обращаясь одновременно и к своей испорченной прическе, и к своим растрепанным чувствам. – Вы мучаете меня, – добавил он глухим голосом. Только огромная сила воли мешала ему немедленно схватить Элизабет в объятия. – Я напугал вас?

Растерявшись от чувств, которые выплеснул на нее собеседник, и от незнакомого доселе ощущения собственной чувственной уязвимости, она не смогла ничего ответить, и в комнате, освещенной пламенем свечей, вновь повисло молчание.