– Как-то глупо, – вставляю я.

– И не говори. Ну так Маркус вмешался, потребовал, чтобы родители уступили. А они объявили, что, если я соглашусь, то они отказываются от меня как от дочери, – Роксана пожимает плечами. – Ну я и согласилась. И тот момент, когда я попробовала его кровь, я не забуду никогда, – она мечтательно вздыхает. – В общем, я стала изгнанницей. Правда это лишь помогло обрести свое счастье. Зод забрал меня к себе. Мы поженились спустя пару дней и живем вместе уже больше пятидесяти лет.

– Ого!

– Честно сказать, для меня это время пролетело как один день. Не знаю, чтобы я делала, если бы не ослушалась. Сидела бы, наверное, под замком. Или еще хуже отдали бы меня за кого-нибудь удобного моим родителям вампира.

– Постой. Вроде бы только истинная пара может иметь детей. Разве твои родители этого не понимали?

– Понимали, конечно, но они не питали никогда к Маркусу должного уважения, как к королю. Так что сделать что-то в разрез с его требованиями им за сахар.

– Так, а Адам что? Не вступился за тебя?

– Адам? – хмыкает Рокси. – Он был первым, кто высказал недовольство. Поэтому уже пять десятилетий я считаю своей семьей всех обитателей особняка, а не биологических родственников.

– Понятно, – протягиваю я. – Тяжело похоже приходится всем, кто на стороне Маркуса.

– Перевес все же на нашей стороне. Хотя последние события показали, что враги не упустят любой шанс добраться до короля.

– Думаешь, меня похитил кто-то из Элиты?

– Не знаю. Маркус по этому поводу не распространяется, а я и не лезу в такие дела, – Роксана хмурится. – Правда Зод запретил мне выезжать за пределы особняка, пока они не найдут виновных. Но это временная мера.

– Ваши мужчины о вас очень заботятся.

– Это в порядке вещей для истинных пар. Любовь, забота, никакого насилия, как в семьях людей. Для наших мужчин мы, так скажем, центр мироздания, – хихикает Роксана. – Приятно, однако. Да и мы продолжательницы расы. Вампирши, которые нашли свою пару считаются чуть ли не богинями, так как у них появляется возможность рожать детей.

– За такую долгую жизнь можно родить не один десяток деток, – улыбаюсь я.

– Нет, – качает головой Роксана. – Если бы все было так, то мы бы уже по численности превосходили людей. Представляешь, чтобы творилось? Вот поэтому, видимо, нас и ограничили. Забеременеть нам очень трудно. Сколько бы мы не искали способов хоть как-то ускорить этот процесс, но так ничего и не добились. Яйцеклетка не всегда жизнеспособна, поэтому остается только ждать и надеяться на чудо.

– Как все необычно, – вздыхаю я, чувствуя, как голова уже кругом идет от такого количества информации.

– Да уж, необычно, – поддерживает меня Роксана, замешивая тесто. – Поэтому самый лучший вариант – найти пару сразу после обращения, а еще лучше, чтобы твоя пара тебя и обратила. Как показывает статистика при таком раскладе вампирши беременеют быстрей. Но сама понимаешь, таких ситуаций по пальцам можно пересчитать. И если уж до трехсот лет вампирша не находит свою пару, то может распрощаться с мечтой иметь детей. После пятисот лет никто не рожал.

– Ничего себе, – поражаюсь я. – А сколько мы живем вообще?

– Самым старыми из нас считаются прародители Маркуса. Кажется, им уже около семисот лет. Правда, мы не бессмертны и нас все же можно убить, поэтому если кто-то из пары умирает, то второй недолго задерживается на земле. Это еще одна причина, по которой мы оберегаем свою пару.

– Понятно, – шепчу я. Если подсчитать, то мне уже больше века, значит, мои шансы создать семью с каждым днем тают. – Роксана, а у вас с Зодом уже есть дети?

– Нет, – качает головой вампирша, и я вижу, как меня есть ее лицо, становясь грустным. – За пятьдесят лет я так ни разу и не забеременела. С каждым днем это все больше и больше расстраивает меня.

– У тебя же впереди еще достаточно времени, – стараюсь поддержать ее я. – Ведь ты уже нашла свою пару, а это все же очень важно.

– В этом ты права, – улыбка возвращается на ее лицо. – А ты не хочешь найти свою?

На этот вопрос я могу лишь неопределенно пожать плечами. Сейчас я не готова даже себе ответить, чего я хочу от жизни.

– Наверное, я пойду, – стараюсь произнести, как можно беззаботней.

– Хорошо. Отдыхай. Я итак тебя нагрузила сверх меры, – отвечает мне Роксана, делая вид, что не заметила моего состояния.

***

Где находится кабинет, я запомнила сразу же. И если б раньше я держалась от него подальше, то теперь сама бегу туда. Мне никто не отвечает, когда я стучусь в дверь. Заглянув в комнату, понимаю, что никого в помещении нет. Я тихонько проскальзываю внутрь. Подожду короля здесь.

Я улавливаю его аромат. Этот запах кажется мне родным. Есть такие запахи, которые ни с чем не спутаешь. Ты можешь уехать из дома на долгие месяцы, а потом вернуться и только благодаря одному запаху почувствовать, что ты дома, а вроде бы раньше и не замечал этого. Вот этот запах именно такой… родной. Я чувствую, что я дома. Наконец-то я там, где должна быть.

Сажусь на диван. Напротив него на стене висит огромный экран телевизора. Беру пульт, нажимаю кнопку и… я снова там.

– Так будет с каждой из ваших женщин! Это только начало!

Мое сердце пропускает удар. Они сделали запись и отправили ее Маркусу. Я вижу себя… я знаю, что это я, хотя меня не узнать. Мое лицо посиневшее и опухшее. Я голая и вся в потеках засохшей крови. Под ребрами в области сердца сине—черные пятна. Мое тело все в синяках. На животе виден ожог от клейма. Я подвешена за руки, как забитый скот.

Чувствую, как тошнота подкатывает к горлу.

Запись повторяется.

– Так будет с каждой из ваших женщин! Это только начало!

Я прижимаю ладонь ко рту, чтобы не закричать. По моему телу пробегают мурашки. Я замечаю, что голос на видео искажен. Он был другим, когда я была там. Что это может значить? Запись обрывается и прокручивается снова.

Дверь кабинета так резко открывается, что я вскрикиваю, отскочив от экрана, к которому неосознанно подошла. Маркус двигается быстро. Он выключает телевизор, и его взгляд обращается ко мне.

– Ты не должна была это увидеть! – выплевывает он со злостью.

– Я… я думала это просто телевизор, – шепчу я. Мое дыхание прерывается. Меня бьет дрожь. – Я не знала.

Он делает шаг ко мне, а я отшатываюсь от него будто от огня. Мне жутко страшно. Я боюсь его.

– Марианна, я не причиню тебе вреда… малыш.

Я мотаю головой, отступая назад, хотя Маркус не двигается, наблюдая за мной.

– Нет, пожалуйста, просто дай мне уйти отсюда, – шепчу я.

– Тебе нельзя оставаться сейчас одной.

– Пожалуйста…

Маркус нехотя отступает в сторону.

Я вылетаю из кабинета и мчусь в свою комнату. Перед глазами все расплывается из-за слез. Я закрываю дверь, прижимаюсь к ней спиной и плачу. О Боги! Я стала слабой. Они сломали меня. Они меня уничтожили. Они хотели и Маркуса сломить. Они хотели подорвать его власть. Я подхожу к кровати, сажусь на край. «Дыши, Марианна. Дыши, девочка».

Я сама себе противна. Не могу найти опорную точку, не могу найти в себе ниточку, которая бы держала меня в этой жизни. Вся моя жизнь – это просто день за днем… годы, столетия. И я почему-то все еще жива.

Я забираюсь на кровать и лежу, закутавшись в одеяло. Становится жарко, скидываю одежду. Я ничего не хочу.

Никто не приходит. Я сама не знаю, хочу ли я, чтобы кто-то был рядом. Мне так одиноко. Мне всегда было одиноко и больно, но я держалась, потому что мне не на кого было положиться и некому было излить весь яд души. Сейчас мою плотину, отделяющую меня от внешнего мира, смыло, и я осталась стоять посреди своего разрушенного мирка. Слезы соленые и напоминаю вкус крови. Я плачу, уткнувшись в подушку. «Ничего нет. У меня абсолютно ничего нет».

***

Я кричу, когда к моему животу прижимают раскаленное железо. Запах горелой плоти вызывает тошноту, но мой желудок пуст. Это еще хуже, вызывая жуткие спазмы. Я ловлю воздух ртом. Чьи-то глаза смотрят на меня из темноты. Они меня пугают. Я снова кричу, когда нож входит в мою грудь.