Художественный класс – курс обязательный для аттестации, только время его прохождения старшеклассники выбирают сами. Я решил пройти его в одиннадцатом, пожертвовав уроками истории у госпожи Стингл. Виктор посещает её лекции до сих пор и через раз передаёт мне пламенный «привет» от неё.

Мировую историю я променял на историю культуры и видел разницу лишь в учителях. Вдвоём они преподносили один и тот же материал, но Стингл всегда ставила выше влияние каких-либо событий на человечество, а Лоудер – влияние человечества на культуру. Учителю истории был важен человек, а учителю искусства – то, что этот человек создал.

По сути, я сменил лишь фокус наблюдения, а не дисциплину.

К слову, важность культуры и творчества каждого человека Лоудер подчёркивал в своём пристрастии к работам ученикам. Почти весь кабинет был увешан картинами его последователей – точнее, всех, кто прошёл или ещё проходил аттестацию в его классе. Тут были и академические рисунки, и постмодерн, и всевозможные виды искусства со своим началом и своим названием, о которых я не имел понятия. Я часто любовался живописью, почтительно представлявших одну большую преподавательскую работу Лоудера.

Среди различных картин я замечаю чей-то знакомый силуэт с короткой стрижкой и яркой красной надписью над головой – «они думали, что я умнее».

Продолжение реплики расположили ниже, мелким шрифтом.

«Но у меня недостаточно мозгов, чтобы любить себя».

Мне даже не нужно разглядывать подпись автора – очевидно, чьё это творение.

– Тебе тоже кажется интересным этот портрет? – слышу я голос Лоудера рядом. – Достаточно экспрессивно.

Я пожимаю плечами.

– Она такая, – хмыкаю я.

Учитель непонимающе вскидывает брови.

– Джин Бэттерс, – я встречаюсь с Лоудером глазами. – Это же её работа?

Полная уверенность в авторстве медленно уходит – Лоудер всё также не спускает бровей и лишь задумчиво хмыкает.

– Джин? – спрашивает он. – Она собиралась ко мне в следующем году.

Я снова смотрю на портрет и прищуриваюсь.

Подпись автора – Кейт Хоннер.

Чёрт.

Над нами трещит звонок.

Мы медленно выходим из класса, прощаясь с Лоудером. Оказавшись в коридоре, мы с Виктором слепо следуем за толпой своих сверстников – в направлении спортивного зала. Народу столько, что кажется, будто мы идём на проверку пожарной безопасности.

– Ну что, – на лице Виктора всплывает загадочная улыбка, когда я поворачиваюсь в его сторону. – Теперь ты довольный и счастливый ходишь с пятёркой по математике и пустой контрольной?

Я недоумённо вскидываю брови.

– Тебе Джин рассказала, – устало тяну я.

– Нет, сорока напела, – Полански ухмыляется.

– Она же тебе список мифов о Джин Бэттерс в соло сыграла?

– Ага, – прыскает мой друг. – У нас была опера.

Мы сворачиваем по коридору налево, в такт толпе.

– Не кажется она мне такой асоциальной, – говорю я. – Как ты и говорил.

Виктор ведёт бровью:

– Да неужели?

– «Не подпускает к себе, если твой балл не ниже трёх и восьми», – я по памяти перечисляю мифы о Джин Бэттерс. – «Травили в средней школе, поэтому у неё нет друзей» … а потом? Она так легко начинает общаться со мной, на социальных науках болтает с Китом о вещах, о которых я понятия не имею. Она даже на вечеринку Гейз со мной пошла!

– Дорогой Коул, – мой русский друг ухмыляется. – Мифы созданы, чтобы их разоблачать. Хочешь ещё один такой расскажу?

Двери в спортивный зал уже открыты, и внутри него я замечаю кучу расставленных столов с книгами. Яркие вывески кричат издалека, а над дверьми приятно светит гирлянда тёплых жёлтых лампочек, вызывающие восхитительные возгласы от девочек, любящих эстетику пряности и уюта в профилях «Инстаграм».

В прошлом году всё было тошнотворней.

У дверей толпятся все знакомые и незнакомые мне старшеклассники. Я замечаю девчонок из Нильского проспекта, лупящихся в телефоны и задорно хохочущих над своими глупыми и колкими проказами.

Одна из них замечает нас и радостно машет рукой.

Девчонки из Нильского стремительно приближаются к нам.

– Миф о Джин Бэттерс номер сорок два: она слишком сильно влюбляется, – Виктор внимательно смотрит на меня. – И ещё один, сорок пятый: она ест шоколад только с молоком. Возьми на заметку.

Девчонки из Нильского уже обнимают Виктора со спины и умилённо гладят его кудри.

Обычно, святая тусовка Нильского проспекта состоит из четырёх участниц: Кристин Дрейк, Виктуар Брукс, Рейчел Эванс и Энджел Кимберли. Все, кроме первой, как раз и были родом из одноимённого района; Дрейк же жила далеко от центра, за мостом. Она прибилась к компании последняя, показав всю мощь своего длинного языка и провстречавшись с капитаном футбольной команды, Рахимом Эшем, около полугода.

Девчонки Нильского обладали колоритной, запоминающейся внешностью: Дрейк запомнилась своим странным, похожим на морду выдры лицом, Брукс – высоким ростом и большим ртом, Кимберли – спортивным телосложением и строгим видом. Их троих объединяла любовь к сплетням и довольно аморальный образ мышления. Изюминкой и здравым смыслом здесь была Рейчел Эванс – высокая девушка южного происхождения, любившая медицину и модельный бизнес.

Она и подошла ко мне первая, протягивая свои руки для объятия.

Я никогда не общался с ней отдельно от святого квартета.

Рейчел обеспокоенно поднимает глаза и спрашивает:

– Ты чего такой поникший?

Я жму плечами.

Чья-то голова из гарема Виктора вылезает у него из-под плеча и фыркает:

– Я бы тоже убивалась, если бы ко мне Бэттерс приставала.

– Вы где Энджел потеряли? – спрашивает Полански, пытаясь заглушить возглас.

Гарем быстро отлипает от него.

Виктуар – та, что с большим ртом, – машет рукой и говорит:

– Она больной притворяется. Не любит проводить время впустую на «вот это всё».

– «Вот это всё»? – заинтригованно уточняет Полански.

Виктуар кивает:

– Ну, книжки. Книжки она не любит.

– Лучше бегите, – злорадно ухмыляется Виктор.

Девчонки радостно и звонко смеются от его шутки.

Меж тем, я ловлю на себе мимолётный взгляд Джин откуда-то издалека, и у меня что-то сжимается в груди. Я хочу броситься ей вслед. Девчонка пропадает в толпе.

Я смотрю вдаль и говорю:

– Там зал открыли, вообще-то.

Компания Нильского цепляется за Виктора и докучает его вопросами, а он смущённо пытается избежать их присутствия. Перед его глазами мелькают стенды с книгами и вывески магазинов, а на лице расплывается горькая улыбка. Я подхожу к одному из стендов и бегло осматриваю ассортимент литературы. Руки быстро хватают книгу с живописным изображением спящей девушки на обложке, и я демонстрирую находку Виктору и Нильской тусовке.

– Осторожно, дамы, – саркастично бросаю я. – Полански убивает девушек у себя на кухне и делает из их кожи обложки для книг. Ему интересна лишь литература.

Виктор прыскает.

У меня в руках – «Парфюмер» Патрика Зюскинда.

– Каждая книга должна иметь свой аромат, не так ли? – загадочно молвит Виктор.

Я киваю.

Мы останавливаемся здесь, и девчонки Нильского, к нашему удивлению, отлипают от Виктора. Их внимание привлекают экранизированные популярные романы. Они обсуждают обложки книг Джона Грина и слухи вокруг молодых голливудских звёзд.

Виктор тянется к классической литературе и нежно оглядывает каждую книгу. Парень берёт один из романов Сомерсета Моэма, открывает первую страницу и вчитывается в каждую фразу.

Я усмехаюсь.

Начинается.

В этот раз на ярмарке завоз больше: появились даже нон-фикшн и узко специализированная литература. Старшеклассники заинтересованно болтают о писателях, жанрах и произведениях, диалоги поддерживают даже продавцы и учителя. У стенда с исторической литературой и биографиями стоят Стингл и Лоудер и радостно хохочут, бурно дискутируя о чём-то; мадам Долан зачитывается новым справочником по математике, а Уольтер рассуждает об устройстве вселенной с автором книги по квантовой механике.