— После сцены в гостиной — неудивительно. У вас очень хорошее зрение, Диана. Я ничего хорошего в себе не вижу.

Диана грустно улыбнулась.

— Хотите, я покажу, что такое — плохой человек? Чтобы вы больше не напрашивались на комплименты, Джанфранко.

Медичи помолчал, затем медленно сжал пальцы, захватив её ладонь в заложники. И так же молча кивнул.

Диана протянула другую руку, коснулась пальцами сухого, горячего виска. Прикрыла глаза, вырывая наружу самый ненавистный образ из всех, которые она похоронила в памяти.

— Сеньор Фидель Флорес, — почти неслышно прошептала она, утягивая Джанфранко в мир собственных воспоминаний.

…На улице жарко и безветренно. Не шевелится даже пыль, щедро прибитая кровью. Человек у столба давно мёртв: обезображенное лицо, гниющие на солнце раны, обрубленные пальцы, которые растаскивают сторожевые псы.

Она вскрикивает, отшатывается, но крепкие руки стискивают плечи, не позволяя ни отвернуться, ни убежать.

— Тебе неприятно, когда я касаюсь тебя, ниньо? — вкрадчиво раздается у самого уха. — Ты дрожишь… Мигель нравился больше? Это с ним ты переглядывалась в церкви, Дина? Ну что за непослушное дитя… Разве я непонятно сказал: ты ещё слишком мала, ниньо! И принадлежишь только мне… Видишь, что случается, когда ты огорчаешь отца?

Липкое ощущение страха, когда потная ладонь сеньора Флореса скользит по плечу. Отец никогда не бил её, не унижал — он наказывал других вместо неё. Вот только слишком часто упоминал, как похожа она становится на мать… то и дело приглаживая ладонью гладкие, как шёлк, смоляные волосы…

Потрясённые глаза напротив. Приглушённый рокот мотора. Мягкое покачивание и уютная полутьма.

— Святые небеса, Диана…

Она сморгнула последние воспоминания, мягко отстраняя пальцы от горячего виска. Медичи перехватил соскользнувшую ладонь, прижал к губам, на мгновение прикрывая глаза.

— Это не просто плохой человек. Это чудовище.

Диана выдавила улыбку сквозь слёзы, не поднимая глаз.

— Я называла его отцом. И долго верила в его доброту…

— Он ценил вас, — крепко перехватывая её ладонь, проговорил Медичи, припоминая чужие ощущения. — Стерёг, как драгоценность. И вы мирились с ним до тех пор, пока он не перестал на вас смотреть только как на дочь…

Глупо ждать милосердия от тирана. От человека, который построил власть на крови. Сейчас она это понимала. А тогда — ждала, что отец изменится. Верила, что у неё получится его спасти…

Столько лет, проведенных в ужасе и слепоте.

— Вот почему вы боитесь мужчин, Диана, — выдохнул итальянец, подаваясь вперёд. — Вы боитесь не за себя. Вы боитесь за них…

Диана ощутила только движение — а затем кольцо крепких рук, прижавших её к себе. И долгожданное облегчение, прорвавшееся беззвучными слезами. И сухие, горячие губы, коснувшиеся её волос.

— Вам не придётся бояться за меня, Диана, — шепнул итальянец, бережно придерживая её за плечи. — И я не стану держать. Чего стоит выбор, если вам его не оставляют? Я свой сделал — но не стану требовать того же от вас. Если вы откажете, я приму ответ. Потому что… если любишь, надо отпустить… А я люблю вас, Диана.

Сердце под ладонью. Лихорадочный ритм, как тогда, в гостиной. Диана подняла голову и замерла, вглядываясь в потемневшие глаза итальянца, даже в полумгле отдававшие синевой.

— И как часто вы говорили это девушкам, Джафранко? — слабо спросила она.

Итальянец не отвёл взгляда.

— Никогда.

Автомобиль подскочил на выбоине на дороге, затем заскользил на мокрой трассе. Луис, сдавленно ругнувшись, выровнял непослушный «Линкольн». А Диана обнаружила, что сидит теперь под боком у Джанфранко, прижавшись к нему всем телом, а крепкая рука по-прежнему бережно обнимает её за плечи.

— У меня были женщины, — так же спокойно признался Медичи. — Но ни одной, которой я готов был бы сделать предложение руки и сердца в первый же день знакомства.

Диана вспыхнула, но итальянец не позволил ей отвернуться, мягко коснувшись подбородка.

— Не переживайте, — негромко проронил Джанфранко. — Я знаю, что слишком рано. И что вы, вероятно, ответите сейчас отказом… Знаете, — вдруг усмехнулся итальянец, — покойная матушка велела мне искать будущую супругу там, где «положено находиться приличным девицам». В понимании матушки — это, конечно же, церковь.

Я тогда посмеялся, разумеется… Вы помните, где мы впервые встретились, Диана?

— На улице, — педантично уточнила она, слабо улыбаясь. — Перед храмом в Чайнатауне.

Медичи тихо рассмеялся.

— А я надеялся, что сентиментальная история поможет вам подумать, будто это судьба. Впрочем, мне уже почти полвека, на что я рассчитываю?

— Вам меньше, — приглядевшись, снова возразила Диана. — Снова ждёте комплиментов, Джанфранко?

Итальянец только восхищённо покачал головой, и синие глаза опасно сверкнули.

— Мне сорок пять.

— Могли не уточнять, — улыбнувшись, разрешила Диана. — Я не вижу ваш возраст, Джанфранко. Я вижу вас.

Медичи, кажется, даже дыхание затаил. Хотя ему ли волноваться? Опытный мужчина, который явно не в первый раз ведёт подобные беседы с девушками. Вот только и она больше не испытывала стеснения. Скорее, незнакомую лёгкость и пьянящее ощущение власти — здесь и сейчас — над удивительным мужчиной, который только что, кажется, позвал её замуж.

— И что же вы видите?

— Ваши глаза, — снова улыбнулась Диана, не разрывая цепи взглядов. — Очень красивые. Вы знаете, что синие глаза бывают у романтиков?

— Меня сложно в этом упрекнуть, — возразил итальянец.

— Может, просто обстоятельства складывались неподходящим образом? — великодушно предположила Диана. — Мне отчего-то кажется, что если бы вас подтолкнули в верном направлении, вы бы сейчас сидели на собственной вилле где-нибудь у берегов Лигурийской ривьеры и растили бы целую футбольную команду детишек…

Медичи даже вперёд подался.

— Я согласен, — хрипловато проронил итальянец.

— Это не предложение! — рассмеялась Диана, но уворачиваться от поцелуя не

стала.

Жёсткие губы едва коснулись её — а в следующий миг по машине забарабанила автоматная очередь, и «Линкольн» резко развернулся, уходя от града пуль в ближайший переулок.

Диана вскрикнула, когда Медичи прижал её собой, буквально впечатав в

сидение.

— Не поднимайте голову! — отдал быстрый приказ Джанфранко, осторожно выпрямляясь. — Луис! — потребовал итальянец, выхватывая из-за пазухи «кольт». — Что происходит?

— Come dovrei saperlo!* — возмутился молодой водитель, снова посылая машину в сложный разворот. — Я даже не заметил, кто это! Подъехал к пансиону донны Филомены, смотрю, вы там на заднем сидении увлеклись, решил деликатно проехаться ещё с квартал, а потом как бы опомниться и вернуться…

(*Откуда мне знать! — ит.)

— Это засада, — быстро определил Джанфранко, оборачиваясь на звуки выстрелов. — Они решили, что ты их раскусил, и бросились в погоню.

За ними, действительно, рассекая мокрый снег на дороге, мчались сразу два автомобиля. Диана рискнула немного приподняться, увидела в боковое зеркало яркий свет фар — а затем косая автоматная очередь разнесла и зеркало, и боковое стекло.

Брызнули осколки на кожаное сидение, и в салон тотчас ворвался ледяной воздух со снежными хлопьями.

— Che cazzo succede?* — поразился Луис, пригнув голову. — Я их не видел, Мадонной клянусь! Босс! Кому ты перешёл дорогу?

(*Что за ерунда происходит? — ит.)

Медичи не ответил. Высунув руку в разбитое окно, итальянец сделал всего несколько выстрелов, и сзади громко хлопнуло лопнувшее колесо.

— Выезжай обратно к Бруклинскому мосту! — распорядился Медичи, вовремя отпрянув от окна. Свистнула пуля, глухо ударившись о металл.

— Понял, босс! — нервно отозвался Альтьеро, вжимая педаль газа.

Тишину спящего Бруклина вновь порвала автоматная очередь. За ней последовали визг тормозов, рёв моторов и короткие, сухие выстрелы «кольта». Диана сползла на пол, скорчившись у двери. «Линкольн» был вместительным автомобилем, рассчитанным на комфорт, а не на ночные погони с перестрелками, и потому сдался раньше, чем они выехали на мост.