Кн. III «О воплощении Слова» («De incarnatione Verbi») посвящена христологической проблематике, значению христианских добродетелей - веры (fides), надежды (spes), любви (caritas) — и заповедей. В частности, в ней утверждается, что воплотившись с целью спасения человечества и примирения его с Богом через Искупление, Христос, будучи свободным от первородного греха, а следовательно и от вины, — воспринял ряд присущих людскому роду наказаний: голод и жажду — ради проявления в Нем человеческой природы (ad ostensionem humanae naturae), а страдание и смерть — ради исполнения Его миссии (ad complendum officuim). Смерть же, согласно Петру Ломбардскому, принимается Христом для того чтобы «по правде, не по насилию преодолевался диавол»: «следовательно, смерть Христа тогда оправдывает нас, когда через нее в наших сердцах пробуждается любовь (mors ergo Christi nos justificat, dum per earn caritas excitatur in cordibus nostris)» («Sent.», Ill, 19). Очевидно, что в данной трактовке Искупления Петр скорее следует мнению Петра Абеляра, чем вовсе не упоминаемому им учению Ансельма Кентерберийского («Почему Бог стал человеком»: «Cur Deus homo», 1098) о том, что смерть Христа есть удовлетворение Божьей чести (satisfactio ablati honoris Dei).
И наконец, в кн. IV «О таинствах и знаках» («De sacramentis et signis») Петр Ломбардский излагает свое учение на соответствующую тему, отталкиваясь при этом от августиновского определения: «Таинство есть видимый знак [форма] невидимой благодати (Sacramentum est invisibilis gratiae visibilis forma)». Однако в то время как установленные в целях смирения, научения и упражнения (propter humiliationem, eruditionem et exercitationem) ветхозаветные таинства, или таинства закона (sacramenta legalia), служат лишь в качестве знамений иных идей и событий (quotum usus est in significando), таинства Нового Завета, или евангельские таинства (evangelica sacramenta), предназначенные для дарования оправдания и спасения (justitia et salus), суть не только священные знаки, но и сами причины реального проявления в них благодати Божией. Потому в последних, христианских таинствах, число которых Петр первым устанавливает как равное именно семи: это крещение (baptismus); подтверждение, т.е. миропомазание (confirmatio); благословение хлеба, или Евхаристия (panis benedictio, id est Eucharistia); покаяние, или исповедь (poenitentia); последнее помазание, т.е. елеосвящение (unctio extrema); введение в чин, т.е. священство (ordo); и брак (conjugium), следует различать: видимый знак (sacramenrum), внутреннюю сущность (res sacramenti) и силу (virtus) как результат действия таинства. Так, например, для крещения знаком являются вода и соответствующая совершительная формула, а сущностью — оправдание и обновление (justificatio et innovatio), получаемые через веру и сердечное сокрушение (per fidem et contritionem); для Евхаристии знаком будут Святые Дары и совершительная формула, во время произнесения которой происходит их превращение (conversio) в тело и кровь Спасителя, а сущностью, с одной стороны, упомянутые тело и кровь (это сущность «протяженная и знаменующая»: contenta et significata), с другой стороны, единство Церкви (это сущность «знаменующая и непротяженная»: significata et non contenta); для покаяния знак есть внешнее (exterior) его выражение, сущность же - отпущение грехов; и т.д. Интересно, что, с точки зрения Петра, отличной от мнения Грациана Болонского, но одобренной впоследствии Александром III (1159-1181), видимый знак таинства брака заключается в личном согласии на него будущих супругов (consensus de praesenti), а не в благословении священника. Также примечательно, что в качестве подобающей формы крещения Петр рекомендует не обливание, но погружение - тройное или единократное.
В конце же IV книги «Сентенций» Петра Ломбардского содержится дополняющий ее рассказ, посвященный четырем эсхатологическим темам, а именно: смерти, Страшному суду (Judicium Ultimum), аду и раю, который включает в себя учение о различном состоянии усопших праведников и грешников до и после Суда (в рамках чего рассматривается концепция чистилища и внутреннее устройство небесного и инфернального миров), о роли в спасении души заслуг святых и ходатайства Церкви Небесной, о наказании дьявола (с обсуждением вопроса о том, будет ли он грешить в аду), о воскресении мертвых (с описанием «возраста и формы тех, кто воскреснет») и об обновлении мира.
Ряд положений богословского синтеза Петра Ломбардского вызвал — как оправданную, так и не оправданную — критику со стороны других представителей схоластической мысли. Так, например, в трактате «Против четырех лабиринтов Франции» («Contra quatuor labyrinthos Franciae», ок. 1177/78) Вальтер Сен- Викторский, причисляя Петра — наряду с Петром Абеляром, Петром из Пуатье и Гильбертом Порретанским - к «безрассудным диалектикам, стремящимся выдать правдоподобие за истину», обвинял его в христологическом нигилизме («quod Christus secundum quod est homo non est aliquid»), а именно в том, что тот рассматривает божественный Логос по воплощении относящимся к человеческой природе Христа так же, как духовное относится к телесному, из чего следует, что как дух, соединяясь с телом, не превращается в него, так и во Христе Бог остается неизменным и отграниченным от души Иисуса-человека (а Богочеловек, таким образом, не обладает единством личности и не имеет субстанциальной реальности). Несмотря на то что III Латеранский собор (] 179), на обсуждение которого Вальтер представил краткое изложение своего трактата, осудил указанные «ложные толкования» как принадлежащие Петру, следует учитывать, что последний воспроизводил в «Сентенциях» («Sent.», III, 4) соответствующие воззрения Петра Абеляра. Далее, в «Книге об истинной и ложной философии» («Liber de vera et falsa philosophia») Иоахима Флорского была подвергнута осуждению тринитарная доктрина Петра, подменяющая, по мнению Иоахима, Святую Троицу четверицей: так, Петр действительно утверждал, что Отец, Сын и Святой Дух образуют Собою некую высшую сущность, которая и не порождает, и не рождена, и ни из чего не проистекает: «Quaedam summa res est Pater et Filius et Spiritus et ilia non est generans neque genita nec procedens». IV Латеранский собор (1215), однако, не одобрил мнение калабрийского аббата, постановив: «Credimus cum Petro [Lombardo]».
В Средние века также в целом не было воспринято как ортодоксальное учение Петра Ломбардского о том, что пребывающая в душе человеческой и благодатно воздействующая на нее сила божественной любви (virtus caritatis), коей человек, со своей стороны, осуществляет и ответный акт любви к Богу и всему божественному, скорее является не некоей тварной реальностью, но тождественна самому Святому Духу: «Ipsa dilectio Deus est, id est Spiritus Sanctus» («Sent.», I, 17). (К единомышленникам Петра, однако, вероятно, можно причислить его старшего современника Гильома из Сен-Тьерри; в Новое же время этот взгляд будет подхвачен многими протестанскими мыслителями.) Но, с другой стороны, затронутый в «Сентенциях» — и активно обсуждавшийся позднее в «Теологических кводлибетах» («Quodlibeta theologіса») Генриха Гентского — вопрос о возможности возрастания и убывания (augmentatio et diminutio) в человеке благодати Святого Духа оказал глубочайшее влияние на развитие позднесредневекового естествознания и, в частности, на формирование калькуляторской науки (Оксфордская школа). Всего же извлеченных из «Сентенций» мест, так или иначе расходящихся с официальной Доктриной католической церкви, в середине XIII в. насчитывалось восемь; однако во второй половине XIV в. провинциальный инквизитор Арагонского королевства, доминиканец Николай Эймерик (автор «Directorium inquisitorum», 1376), насчитал в сочинении Петра уже двадцать два положения, которые можно было, по его мнению, назвать еретическими.
Несмотря на то что не все тезисы Петра Ломбардского стали общепринятыми, его «Сентенции», превосходящие прочие суммы XII в. по ясности изложения и дидактической практичности, быстро завоевали огромную популярность и авторитет, приобретя статус эталонного богословского трактата, в значительной степени задававшего тематический и методологический контекст развития европейской теолого-философской мысли вплоть до начала XVI в. и даже в более позднее время (хотя они и вытеснялись постепенно из круга внимания схоластов обоими «Суммами» Фомы Аквинского: «Summa contra gentiles», 1258/59— 64/67 и «Summa theologiae», 1265-1273). Так, еще Жан Кальвин, например, более ста раз цитирует Петра в своем «Наставлении в христианской вере» («Institutio Christianae religionis», 1536). Как стандартное, образцовое произведение «Сентенции» служили примером для подражания, в частности, со стороны Петра из Пуатье, автора «Пяти книг Сентенций» («Quinque libri Sententiarum», ок. 1177), и Бонавентуры, составившего «Краткое изложение богословия» («Breviloquium», 1257) из семи разделов: о Святой Троице, о сотворении мира, о грехопадении, о воплощении Слова, о благодати Святого Духа, о таинствах, о Страшном суде (Judicium Ultimum). Кроме того, труд Петра со временем стал главным, если исключить книги Священного Писания, объектом для схоластического комментирования: так, в конце XVI в. иезуит Антонио Поссевино («Избранная библиотека»: «Bibliotheca selecta») приводит список из двухсот сорока шести печатных комментариев к «Сентенциям»; общее же их число достигает порядка тысячи четырехсот манускриптов.
