С именем Гильберта связана также — пересказанная, в частности, в сочинении доминиканца Стефана де Бурбона «Примеры» («Ехеmрlа», 1250—1261) — легенда о том, как ему готова была отдаться сама Алиенора Аквитанская (1137—1152): «Я слыхал такую историю: одна королева Франции возжелала магистра, известного под именем Гильберт Порретанский. Велев ему явиться, она бросилась на него, воспользовавшись следующим предлогом: увидев, что у магистра красивые руки, она сказала ему, взяв его за руки: “О, эти пальцы были бы достойны сжимать мои чресла”». Гильберт отклонил домогательства королевы, сообщает легенда, тем более невероятная, что разница в возрасте между ним и Алиенорой составляла почти полвека.
14.
Космогоническая теория Теодорика Шартрского
Теодорик Шартрский, или Тьерри Шартрский (лат. Theodoricus Carnotensis [Terricus, Brito]; фр. Thierry de Chartres): род. ок. 1100, Бретань - ум. ок. 1155/56, Иль-де-Франс или Орлеане. Французский мыслитель бретонского происхождения, представитель Шартрской школы (Иво, Бернард, Гильом Коншский, Гильберт Порретанский, Бернард Сильвестр из Тура), который, по словам Германа Далмацкого (Германа из Каринтии), «вернул с небес людям душу Платона». Иоанн Солсберийский назвал его «усерднейшим исследователем наук (atrium studiosissimus investigator)», а Кларенбальд из Арраса — «выдающимся из философов Европы (totius Europe philosophorum precipuus)»; за выносливость в ученой работе современники также прозвали его «Осел» (Asinus). Версия, согласно которой он был младшим братом Бернарда Шартрского, является сомнительной.
Ок. 1121 г. Теодорик становится преподавателем кафедральной школы в Шартре (magister scholae) и в том же году выступает на Суассонском соборе — совместно с епископом Готфридом Шартрским (Godefridus Carnotensis) — в поддержку Петра Абеляра. В 1130-е годы он преподает свободные искусства в Париже и посвящается в 1136 г. в архидиаконы Дрё. В 1141/42 г. Теодорик сменяет Гильберта Порретанского на посту канцлера Шартрской школы (где у него диалектике и риторике учится Иоанн Солсберийский), а в 1148 г. участвует в Реймсском соборе, проверявшем ортодоксальность тринитарных воззрений Гильберта. Вскоре после собора, в начале 1150-х годов, он постригается в монахи и удаляется в монастырь: анонимная посмертная эпитафия Теодорику («Epitaphium Theodorici», втор. Пол. XII в.) дает понять, что он примкнул к Цистерцианскому ордену, возникшему в 1100 г. в результате утверждения Пасхалием II (1099—1118) устава («Instituta cisterciensium») аббатства Сито (Cistercium, Abbatia Sancti Nicolai, Бургундия), основанного в 1098 г. св. Робертом Молемским — выходцем из основанного им же ок. 1075 г. монастыря Молем (Molismus, Monasterium Sancti Trinitatis, Бургундия). Возможно, последним пристанищем Теодорика было ставшее в 1147 г. цистерцианским аббатство Во-де-Серне (Valles Cernaii [Sarnaii], Abbatia Sanctae Mariae Virginis et Sancti Johannis Baptistae, Иль-де-Франс), основанное в 1118 г. на краю леса Рамбуйе близ Версаля группой монахов из бенедиктинского монастыря Савиньи (Saviniacum, Monasterium Saviniacensis, Нижняя Нормандия), который, в свою очередь, был основан в 1105 г. св. Виталием из Мортена.
Проявляя любовь к греческой и арабской науке и уделяя особое внимание изучению тривиума, рассматриваемого им как необходимый инструмент познания умозрительных дисциплин (физики, математики, теологии), Теодорик Шартрский дает философии чрезвычайно широкую трактовку, понимая ее как «полноценное постижение истин [всего] того, что есть (integra comprehensio veritatis eorum que sunt)». Потому он не только формулирует свою риторическую концепцию в комментариях на «О нахождении» («De inventione», или «Rhetorica ргіта») Цицерона и на псевдоцицероновскую «Риторику к Гереннию» («Rhetorica ad Herennium», или «Rhetorica secunda»), но и составляет обширную коллекцию текстов по семи свободным искусствам, озаглавленную им «Гептатейхон» («Heptateuchon», т.е. «Семикнижие», 1135—1141). Это собрание включает в себя в совокупности сорок пять различных источников по грамматике (Элий Донат, Присциан Цезарейский), риторике (Цицерон, Марциан Капелла), диалектике (Боэций: «Introductio ad categoricos syllogismos», «De syllogismo hypothetico», «De divisione», «De differentiis topicis») и всему квадривиуму (Гигин, Колумелла, Птолемей, Марциан Капелла, Исидор Севильский, Боэций, Герберт) и, кроме того, содержит сопровождаемые комментариями неизвестные до тех пор западноевропейским схоластам разделы аристотелевского «Органона» («Organum»), вошедшие впоследствии в корпус «новой логикй» (logica nova), а именно: выдержки из «Первой Аналитики» («Analytica Ргіога») и «Топики» («Торіса»), включая ее IX кн. «О софистических опровержениях» («De sophisticis elenchis»). Перу Теодорика принадлежат также три версии толкований на «О Троице» («De Trinitate») Боэция и фрагментарные толкования на трактат «О гебдомадах» («De hebdomadibus») того же автора.
Однако главной работой Теодорика является неоконченный космогонический трактат «О семи днях и шести этапах творения» («De septem diebus et sex operum distinctionibus», или же «Трактат о шести днях творения»: «Tractatus de sex dierum operibus», 1130— 1140 или после 1148), в котором он, широко используя принципы математической натурфилософии «Тимея» (в переводе Калкидия), стремится истолковать первые книги Священного Писания (Быт. 1-2) «согласно физике и буквально (secundum physicam et ad litteram)» («De sept, dieb.», 1), т.е. в противоположность Гильому Коншскому избегая всякой аллегорической интерпретации текста «божественного философа» (philosophus divinus) Моисея, который «разумно (rationabiliter) показывает причины, лежащие в основе существования мира, и последовательность времен, в которые был сотворен и украшен мир» (2). По словам Кларенбальда из Арраса, в этой работе «все, что произвела изначальная форма, действующая в материи, он показал исключительно на физических основаниях (qualiter exemplaris forma in materia operans cuncta produxerit, iuxta phisicas tantum rationes edoceat)».
Применяя платоновско-пифагорейскую диалектику единого и многого для описания отношения между Творцом и творением, Теодорик Шартрский стремится, в том числе, раскрыть в своем трактате спекулятивно-математическое осмысление тринитарной доктрины, а потому приводит собственные арифметические доказательства (probationes arithmeticae) необходимого единства и троичности Божества. При этом, опираясь на мысль Августина («О христианском учении»: «De doctrina Christiana», I, 5), он интерпретирует Бога Отца как Единое (unitas), ибо именно единица есть основа всякого числа и источник нумерического ряда; Бога Сына - как Равное (aequalitas), ибо только его может порождать из себя Единое («unitas enim per se nihil aliud gignere potest nisi ejusdem unitatis aequalitatem», 39); а Бога Святого Духа - как такое внутреннее согласие единства и равенства, при котором становится невозможным умножение божественной сущности: 1 х 1 = 1 («единица же, помноженная на саму себя, всегда остается единицей», 38).
Исходя из этого, творение универсума описывается Теодориком Шартрским как последовательная экспликация из вечного и простого божественного первоединства — математического Множества, присущего тварному миру по самой его природе и внутренне конституирующего его: Бог, таким образом, в самом начале процесса создания универсума развертывает в бытие числа, которые порождают «только квадраты или кубы, круги или сферы, сохраняющие равенство размеров» (37), что всецело соответствует не только платоновскому «Тимею», но и словам Священного Писания (Прем. 11, 21) о том, что Творец расположил все «мерою, числом и весом (omnia mensura et numero et pondere disposuisti)». Тем самым Теодорик полагал не только умопостигаемую, но и физическую реальность устроенной по математическим законам: «Но ведь сотворение чисел и есть сотворение вещей (Creatio numerorum rerum est creatio)» (36). При этом, поскольку именно божественным единством определяется бытие всего множества тварных сущностей («cum autem unitas omnium rerum primum et unicum esse sit», 35), из коих каждая также есть единство составляющих ее частей, Бог оказывается «формой бытия» всех единичных вещей («Deus igitur singulis rebus forma essendi est», 31), что, впрочем, не свидетельствует о пантеизме Теодорика, который рассматривал соединенные с материей формы тленных вещей как существующие через причастие вечным архетипическим формам, объединенным в самой божественной форме («forma divina omnium rerum forma est», 32), чем был близок концепции Бернарда Шартрского и Гильома Коншского о так называемых «врожденных формах» (formae nativae).
