Кроме того, в те же 1250—1270-е годы Роджер Бэкон составил грамматики греческого и еврейского языков («Grammatica Graeca», «Grammatica Hebraica»), написал - особо почитавшийся французским публицистом и законоведом Петром Дюбуа («De recuperatione Terrae Sanctae», 1305— 1307) — трактат «О достоинствах математики» («De laudibus mathematicae», или «De utilitatibus mathematicarum»), Работы «Общая математика» («Communia mathematica»), «Общая Физика» («Communia naturalium»), «Метафизика» («Metaphysica Ide viciis contractis in studio theologiae]»), «Оптика» («Perspective»), «Компутус» («Computus naturalium»), «Об определении времени Пасхи» («De termino Paschali»), «О времени и движении» («De tempore et motu»), «О знаках и причинах невежества» («De signis et causis ignorantiae»), «Опровержения» («Reprobationes»), «О мультипликации видов» («De multiplicatione specierum»), «О зажигательных зеркалах» («De speculis comburentibus»), «О радуге» («De iride»). Известны исследования Роджера в области фармакологии: «О градуации лечебных составов, или О линии интенсии и ремиссии» («De graduatione rerum [medicinarum] compositarum sive De linea intensionis et remissionis»), «Противоядия» («Antidotarius»); представляют интерес и его сочинения по теории алхимии: «Выдержки из книги Авиценны “О душе”» («Excerpta de libro Avicennae De anima»), «Краткий бревиарий о даре Божием» («Breve breviarium de dono Dei»), «Книга экспериментов» («Liber experimentorum»), или «Трактат, в котором повествуется об опыте вообще» («Tractatus in quo fit sermo de experientia in communi»); особое место в творческом наследии Роджера занимает «Послание о тайных действиях искусства и природы и о ничтожности магии» («Epistola de secretis operibus artis et naturae et de nullitate magiae», или «De mirabile potestate artis et naturae», ок. 1260). Одной из последних его работ был «Компендиум науки философии» («Compendium studii philosophiae», 1271/72), а последней - незавершенный «Компендиум науки теологии» («Compendium studii theologiae», 1292).
Что же касается сочинений, приписанных позднее перу Роджера Бэкона, то к ним относятся, прежде всего, медицинские трактаты «Об ошибках врачей» («De erroribus medicorum») и «Книга о сохранении юности» («Liber de conservatione juventutis»); при этом содержание «Книжицы о том, что необходимо для замедления наступления акцидендальных признаков старости и для укрепления самочуствия» («Libellus de retardandis senectutis accidentibus et sensibus confirmandis»), видимо, восходит к VII гл. вышеупомянутого «Послания о тайных действиях...», имеющей практически идентичное название: «De retardatione accidentium senectutis, et de prolongatione vitae humanae». Далее следуют алхимические сочинения: «О действии магии» («De operatione magiae»), «Корень мира» («Radix mundi»), «О природах металлов» («De naturis metallorum»), «Трактат о трех словах» («Tractatus trium verborum»), «Сокращенное слово» («Verbum abbreviatum»). «Трактат, толкующий загадку алхимии» («Tractatus expositorius aenigmatum alchemiae»), «Алхимия Большая» («Alchimia Major»), «Зерцало тайн» («Speculum secretorum»), а также «Зерцало алхимии» («Speculum alchimiae») - руководство, написанное, видимо, лишь в XV в. Особый же интерес представляет атрибутировавшаяся одно время Роджеру работа «О рассмотрении пятой сущности» («De consideratione quintae essentiae», или «De extractione quintae essentiae», «De quinta essentia», ок. 1350), настоящим автором коей является францисканец и алхимик Иоанн де Рупесцисса (Жан де Роктайад): дело в том, что в ней описываются эксперименты по дистилляции и конденсации жидкости, приводящие к получению искомой «пятой сущности», «квинтэссенции» (quinta essentia), или «воды жизни», «аквавиты» (aqua vitae), «духа вина» (spiritus ѵіпі), т.е. спирта. При добавлении указанной пятой сущности к четырем уже содержащимся в человеке (земле, воде, воздуху и огню) достигается гармония микро- и макрокосма, а сама она начинает выступать не только как панацея от всех болезней, но и как универсальный антидепрессант, особенно необходимый в контексте перспективы скорого пришествия Антихриста: потому иное название данного труда — «Книжица о необходимости изготовления подлинного философского камня для облегчения бедственного состояния папы и клира во время испытаний» («Libellus de conficiendo vero lapide philosophico ad sublevandam inopiam papae et cleri in tempore tribulationis»).
Хотя Роджер Бэкон считал себя последователем Аристотеля как «высшего из философов» (summus philosophorum), которого «в нынешние времена именуют Философом по преимуществу при приведении авторитетных философских высказываний, точно так же как под именем “Апостол” в учении священной мудрости понимается Павел (nunc temporis autonomatice Philosophus nominatur in auctoritate philosophiae, sicut Paulus in doctrina sapientiae sacrae Apostoli nomine intelligitur)» («Op. maj.», II, 13), он зачастую рассматривал перипатетизм через призму его арабских интерпретаций, в особенности со стороны Авиценны (Ибн Сины), «вождя и князя философии» (dux et princeps philosophiae). При этом Роджер был горячим поклонником фактического основателя Оксфордской школы и разработчика ее естественно-научной методологии Роберта Гроссетеста, его ученика Адама Марша и автора «Послания о магните» («Epistola de magnete», или «Epistola Petri Peregrini de Maricourt ad Sygerum de Foucaucourt, militem, de roagnete», «De magnete, seu rota perpetuis motus, libellus», 1269) и не дошедшего до нас труда «О действии зеркал» («De operatione sPeculorum»), а также, возможно, изготовителя зажигательных стекол — Петра Перегрина из Марикура, называемого им «dominus experimentorum». Одновременно он резко отрицательно относился к отвлеченным теолого-философским спекуляциям в духе Гильома Осерского, Александра Гэльского, Гильома Овернского, Альберта Великого и Фомы Аквинского, а также выступал против того, чтобы исследование текста Священного Писания подменялось в университетах изучением «Сентенций» («Libri quattuor Sententiarum», 1155—1158) Петра Ломбардского. Будучи знакомым с аристотелевским «Органоном» («Organum»), он тем не менее рассматривал традиционную схоластическую логику (также как и грамматику) лишь как вспомогательную дисциплину, в рамках которой особенно, с точки зрения Роджера, прославился Уильям Шервуд («Introductiones in logicam», «Syncategoremata»), описываемый им в «Третьем сочинении» как «гораздо более мудрый, чем Альберт [Великий], ибо в общей философии (in philosophia communis [т.е. в логике]) нет никого более великого, чем он». Указанной логике Роджер противопоставлял свою, имеющую целью «составление аргументов, которые движут практический разум к вере, к любви к добродетели и блаженству будущей жизни» (Ibid., IV, I, 2). Потому «философия, рассмотренная сама по себе, не обладает никакой ценностью... в философии не может быть ничего достойного, кроме того, что требуется от нее для божественной мудрости. А все остальное ошибочно и пусто (erroneum et inane)» (Ibid., II, 14): не удивительно в связи с этим, что Роджер также не мог быть сторонником и — в своем классическом варианте сформулированного критиками латинского аверроизма — учения о так называемой «двойственной истине» (duplex veritas), выглядевшего, с его точки зрения, как ловкое оправдание бессмысленного и показного мудрствования.
Настаивая именно на практической цели философии, Роджер Бэкон полагает, что если «теоретическая философия устремлена к познанию Творца через творение», то - имеющая в его глазах явное преимущество — «моральная философия устанавливает чистоту нравов, справедливые законы и божественный культ, а также славно и полезно увещевает [человека стремиться] к счастью будущей жизни» (Ibid., II, 7). Познание в целом имеет целью спасение человеческих душ и достижение ими вечной жизни, средством чего являются Церковь и христианское государство: «Ибо светом мудрости устрояется Церковь Божия, созидается Государство Верных, осуществляется обращение неверных, и, [кроме того, мудрость необходима также для того, чтобы] те, которые упорствуют во зле, могли обуздываться силой мудрости и оттесняться подальше от границ Церкви лучшим образом, нежели пролитием христианской крови (Nam per lumen sapientiae ordinatur Eccelesia Dei, Respublica Fidelium disponitur, infidelium conversio procurator, et illi, qui in militia obstinate sunt valent per virtutem sapientiae reprimi, ut melius a finibus Ecclesiae longius pellanturquam per effusionem sanguinis Christiani)» (Ibid., I, 1). Из интерпретации Роджером францисканского идеала (и в этом с ним были согласны многие английские минориты) следовало, что для укрепления веры и торжества христианства среди обращаемых народов — особенно в преддверии скорого пришествия оснащенного мощными видами оружия Антихриста — огромное значение имеют достижения экспериментального естествознания, которые в своем практическом применении направлены на овладение человеком тайнами природы и, как следствие, на расширение его могущества и увеличение его благоденствия. Осуждая, следовательно, Крестовые походы как пустую трату человеческих сил и жизней с обеих сторон (он, в частности, был против обращения язычников-пруссов братьями Тевтонского ордена посредством насилия), Роджер одновременно выступал, например, за использование в деле борьбы со слугами Антихриста смертоносного эффекта от направляемых в нужную сторону испарений с болот, а также за разработку и применение с этой же целью специальных зажигательных зеркал: «Несомненно, что если бы крестоносцы и те христиане, которые живут за морем, имели бы такие зеркала, то они отбросили бы сарацин к их границам без пролития крови, и государю Французскому королю [Людовику IX Святому] не надо было бы отправляться с войском для завоевания этой земли» («Ор. tert.», XXXVI).
