Согласно Роберту Гроссетесту, «польза рассмотрения линий, углов и фигур — величайшая, ибо без них невозможно познать естественную философию... Ведь все причины естественных явлений постигаются посредством линий, углов и фигур. Иначе ведь невозможно познать в них “вследствие чего” [они есть] (utilitas considerationis linearum, angulorum et figurarum est maxima, quoniam impossibile est sciri naturalem philosophiam sine illis... Omnes enim causae effectuum naturalium habent dari per lineas, angulos et figures. Aliter enim impossibile est sciri “propter quid” in illis» («De lin., ang. et fig....»). Потому геометрическая оптика, или «наука о перспективе» (scientia perspectivae), становится у него фактически тождественной «естественной науке» (scientia naturalis) в целом — или, во всяком случае, является основой последней, - ибо именно свет, будучи одновременно и основанием естественных процессов (ratio essendi), и основанием их интеллектуального познания (ratio cognoscendi), делает вещи умопостигаемыми. Всякое развертывание материи и формы (replicatio materiae et formae) тел, являясь причиной всех видов их изменений (качественного, возникновения и уничтожения, возрастания и убывания, локального движения и пр.), происходит согласно математическим формулам (figuraciones numero rum) и благодаря мультипликации света (multiplicatio lucis), которая тождественна и так называемой «мультипликации видов» (multiplicatio specierum), те. трансмиссии по силовым лучам через промежуточную среду форм действующей причины (механических акций, тепла, звука, астрологических и климатических влияний и т.д.). Таким образом, «[всякое] естественное действующее умножает от себя свою силу к претерпевающему, действует ли [оно] на чувство или на материю. Эту силу иногда называют “видом”, иногда “подобием”-- (agens naturale multiplicat virtutem suam a se usque in patiens, sive agat in sensum sive in materiam. Quae virtus aliquando vocatur species, aliquando similitudo...)» (Ibid.). «Однако вследствие различия претерпевающего, - продолжает Роберт, - различаются [и] результаты [действий] (Sed propter diversitatem patientis diversificantur effectus)» (Ibid.). Им устанавливаются и строгие геометрические (а следовательно, и физические) законы данной мультипликации. Так, например, если ей ничто не препятствует и она не является направленной, то силовые линии исходят от активного тела во все стороны: «Ведь всякое действующее умножает свою силу сферично, ибо [делает это] со всех [своих] сторон и по всем диаметрам... (Omne enim agens multiplicat suam virtutem sphaerice, quoniam undique et in omnes diametros...)» (Ibid.).

Если в трактате Роберта Гроссетеста «О линиях, углах и фигурах, или О преломлениях и отражениях лучей» формулируются общие правила мультипликации света (видов), то в его работе «О природе мест», специально посвященной исследованию климатических условий (и, соответственно, пригодности для обитания) экваториальной зоны, Южного полушария и полярных регионов, говорится о частных законах падения на земную поверхность и отражения от нее лучей, исходящих в виде «пирамид» (конусов) от небесных тел и представляющих собою, таким образом, их вершины (так называемая «multiplicatio pyramidalis»): сила этих лучей обратно пропорциональна углу падения и длине «пирамид». При этом явление приливов и отливов объясняется аналогичным образом — воздействием лунных лучей на пары, скапливающиеся у морского дна.

Более того, Роберт Гроссетест полагает, что свет, который «есть духовное тело или, лучше сказать, телесный дух (est corpus spirituale, sive mavis dicere spiritus corporalis)» («De luce...»), и «из Івсех] тел в наибольшей степени близок бестелесности (in corporibus magis appropinquat incorporalitati)» («De int.»), является связующим звеном не только между телесным миром и миром чистых форм в размерах макрокосма (универсума), но оказывается посредником и в пределах микрокосма (человека). Опираясь на трактат цистерцианца Алхера Клервоского «О духе и душе» («De spiritu et anima», до 1180), чье авторство он так же, как позднее и Бонавентура («О сведении наук к теологии»: «De reductione atrium ad theologiam», ок. 1257), приписывает Августину, Роберт считает, что именно свет является тем «инструментом» (instrumentum), посредством которого высшая часть души (intelligentia), не связанная с телом, руководит и движет последним: «Lux igitur est per quam anima in sensibus agit et instrumentaliter in eisdem agit... Lux quoque secundum Augustinum est id quod in natura corporea subtilissimum, et ob hoc anime, que simpliciter incorporea est, maxime vicinum; et ideo est ipsi anime in agendo per corpus velut instrumentum primum, per quod instrumentum primo motum movet cetera corpulenciora...» («Hex.»).

Что же касается основ чувственного восприятия, то Роберт Гроссетест разделяет мнение Августина и арабских оптиков о том, что зрение осуществляется благодаря истекающим из глаз световым лучам, которые являются той же природы, что и свет Солнца: «Praeterea, spiritus visibilis oculi corporalis creditur esse de natura luminis solaris, et in actione videndi agit anima per lucem hujusmodi puram radios emittentem per oculum, et haec eadem lux magis manisque incorporate perficit perfectione corporali totos sensus corporales; et propter hoc per virtutem luminis est in conspectu oculi videntis et in opere cujusvis alterius sensus corporalis percipientis» («De oper. Sol.»). Но и все другие виды ощущения также возникают при посредстве света, смешивающегося с различными средами и действующего по этой причине на разные органы чувств: ведь, согласно Роберту, не только «цвет есть свет, внедренный в [нечто] прозрачное (color est lux incorporata perspicuo)» («De col.»), но и «субстанция звука есть свет, внедренный в тончайший воздух (substantia autem soni est lux incorporata in subtilissimo аёre)» («Com. in lib. Anal. Poster.»). И если для слуха контактной средой является сухой воздух, то для запаха ею будет воздух влажный, для вкуса — влажная земля, для осязания — сухая земля. Исходя из этого, восприятие человеком звука, например, становится возможным благодаря тому, что вибрация издающего его тела передается свету, т.е. присущей этому телу форме телесности, а через нее и воздуху, также причастному этой общей для всех форме; после чего она распространяется в нем сериями пульсаций по прямым линиям и затем — опять-таки через посредство света как первой телесной формы — воспринимается органами чувств и душою человека: «Ніс motus itaque extensionis et constrictionis in eodem secundum diversos diametros, cum pervenerit ad naturam luminis incorporati in subtilissimo aere, quod est in sonativo, sonatio est» (Ibid.).

Реконструкция же того, каким образом математические отношения были внедрены в универсум, является содержанием трактата Роберта Гроссетеста «О свете, или О начале форм», представляющего собою не только одну из немногих научных космогоний, написанных между платоновским «Тимеем» («Ti|aalog г| TteQi фистеа»: «Timaeus», 370—350 до Р.Х.), «О семи днях и шести этапах творения» («De septem diebus et sex operum distinctionibus», 1130—1140 или после 1148) Теодорика Шартрского и работами Нового времени, но и гармоничный синтез теологии, философии и науки XIII в., т.е. целостную картину мироздания, имеющую своей целью, помимо указанного обоснования «математической физики», объединение христианской креационистской доктрины (Быт. 1, 1—31) с неоплатоническим учением об эманации. Условно текст этого небольшого сочинения можно разделить на пять составных частей: первая часть посвящена доказательству тезиса о том, что первая телесная форма (телесность) есть не что иное, как свет; во второй части содержится математическое обоснование данного тезиса, опирающееся на тот факт, что свет есть то единственное, чему по самой его природе присуще свойство бесконечно умножать себя самого посредством себя же самого и тем самым распространять себя во все стороны; космогонический процесс, специфика протекания которого основана на указанном неотъемлемом свойстве света, составляет содержание третьей части; четвертая часть посвящена характеристике различных видов движения, присущих сферам универсума; и наконец, в пятой части трактата приводится теория чисел его автора, Демонстрирующая космическое совершенство и носящая на себе явный отпечаток пифагорейско-платоновского наследия.