Что же касается духовной карьеры Роберта Гроссетеста, то в 1225 г. он, будучи диаконом, получает от линкольнского епископа Гуго Уэльсского (1209—1235) бенефиций в Абботсли близ Хантингдона, а в 1229 г. епископ назначает его архидиаконом Лестера с пребендой в виде должности каноника Линкольнского кафедрального собора Бл. Девы Марии (Ecclesia Beatae Mariae Virginis Lincolniensis); однако в 1232 г., после выздоровления от тяжелой болезни, он отказался от бенефициев в Абботсли и Лестере, оставив за собой только пребенду в Линкольне. По смерти же 7 февраля 1235 г. Гуго Уэльского Роберт - как компромиссный кандидат членов капитула, посвященный 3 или 17 июня того же года в Рединге, — наследует ему в должности епископа Линкольнского (episcopus Lincolniensis), в коей и пребывает вплоть до своей кончины. В 1237 г. он принимает участие в Лондонском поместном соборе под председательством кардинала Оттона Монферратского (1227—1250/51), являвшегося легатом Григория IX (1227—1241) в Англии, и - благодаря искусству своего знакомого врача, доминиканца Иоанна Сент-Олбанского («Experimenta»), - избегает смерти от отравления; а в 1238 г. требует от Генриха III (1216—1272) освободить тех оксфордских преподавателей, что были арестованы вследствие участия в драке со свитой упомянутого папского легата.
Жестко противостоя порокам духовенства, Роберт Гроссетест видел причину упадка нравов и религиозности среди прихожан в аморальном поведении самих клириков; осуждая праздничные застолья в церковных помещениях и азартные игры на церковных дворах, он лично осматривал постели монахов и проверял, верны ли монахини своим обетам; в первый же год своего епископства он отстранил от должности семерых аббатов и четырех приоров монастырей подвластной ему епархии. Одновременно он отстаивал епископское право проводить самостоятельные визитации в рамках всего своего диоцеза, а также отказывался признавать легитимность королевского указа, узаконивавшего внебрачных детей. В результате Роберт имел начиная с 1239 г. весьма напряженные отношения как с Линкольнским и Кентерберийским капитулами, так и с английским королем; каноники его же, Линкольнского, собора читали в нем проповеди, направленные против их епископа. В связи с участием в заседаниях I Лионского собора (1245) Роберт в сопровождении Адама Марша посетил Папскую курию, — в 1244-1251 гг. временно находившуюся в Лионе из-за конфликта Иннокентия IV (1243— 1254) с Фридрихом II Гогенштауфеном («Stupor Mundi», 1220— 1250), и буллой от 25 августа 1245 г. папа разрешил в его пользу спор между ним и Линкольнским капитулом: епископ получил полное право инспектировать декана и каноников собора точно так же, как и все остальное духовенство епархии. 13 октября 1247 г. Роберт присутствует в Лондоне при торжественной встрече драгоценного дара - присланного магистрами тамплиеров и госпитальеров кубка, содержавшего в себе, как считалось, кровь Спасителя; он также произносит перед Генрихом III проповедь, отстаивавшую подлинность этой реликвии. В 1250 г. Роберт снова совершает поездку к Папской курии в Лионе, где произносит речь «О пороках Церкви» («De corruptelis Ecclesiae»), в коей, в частности, заявляет, что обязанности пастыря заключаются «не в отправлении мессы, а в обучении живой истине. Жизнь клириков — вот книга для мирян».
Не подвергая сомнению авторитет Святого Престола в вопросах церковно-административного управления — «Я знаю, и знаю прекрасно, что наш господин папа обладает властью свободно действовать по отношению ко всем церковным бенефициям (de omnibus beneficiis ecclesiasticis libere potest ordinare)» («Epistola 49») - Роберт Гроссетест в то же время настаивает на равном достоинстве всех епископов католической церкви как преемников ап. Петра: «principes ecclesiastici qui vicem Petri tenent» («Epistola 23»). Так, в 1251 г. Иннокентию IV пришлось даже ненадолго лишить Роберта его сана, поскольку тот отказался допустить итальянца, не знавшего английский язык, к богатому бенефицию в Линкольнском диоцезе: мальчиков, которым папа раздавал пребенды на территории Англии, он презрительно именовал «мальцами» (parvuli), упорно противясь их назначению. Когда же в 1253 г. упомянутый римский папа повелел наделить должностью каноника Линкольнского капитула своего собственного молодого племянника, Фридриха из Лаваньи, угрожая отлучением от Церкви всякому, кто будет выступать против, Роберт, считавший Данную кандидатуру крайне неподходящей, в самой категорической форме заявил в ответ: «Я... не повинуюсь, возражаю и сопротивляюсь (Ego ex debito obedientiae et fidelitatis, quo teneor... filialiter et obedienter non obedio, contradico et rebello)». В своем протестном письме он указывал также, что несмотря на принадлежащую папе всю полноту власти (plenitudo potestatis), никак нельзя считать ее безграничной абсолютно, но только «властью, всецело направленной на созидание (potestas omnia posse in aedificationem)», ибо она не может быть направлена «не на созидание, но на очевиднейшее разорение (non in aedificationem, sed in manifestissimam destructionem)» («Epistola 128»). Характерно, что это послание линкольнского епископа позднее цитировал Джон Виклиф в трактате «О владении Господнем» («De dominio Divino», 1378).
Что касается других деяний Роберта Гроссетеста, то в 1244 г. он, в целом полагавший, что евреев не следует истреблять, ибо именно через них был дан закон, и что остаток их должен по божественной благодати выжить, дабы принять в конечном итоге христианство (Рим. 11, 1-6), уладил отношения между оксфордскими преподавателями и снабжавшими их коммерсантами-евреями. В октябре 1252 г. он возглавил парламентское сопротивление требованию Генриха III, действовавшего с санкции Иннокентия IV, о выделении денег из доходов английской церкви для нужд VII Крестового похода (1248-1254). В мае 1253 г., опять- таки заседая в парламенте, он принял участие в торжественном отлучении нарушителей «Великой хартии вольностей» («Magna Carta Libertatum», 15.06.1215).
К этому можно добавить, что подчеркивавший неопровержимый авторитет Священного Писания - «auctoritas irrefragabilis Scripturae» («Epistola 2») - Роберт Гроссетест свободно цитировал в своих трудах латинских языческих авторов (Цицерона, Горация, Овидия, Сенеку) и, помимо того что прекрасно знал греческий, изучал еще и еврейский. Кроме высокого уровня образования, он обладал также завидным житейским здравомыслием, считая, что «для земного благополучия необходимы три вещи: еда, сон и веселое сердце»; склонному к меланхолии монаху он предписал как-то в качестве епитимьи выпить кубок лучшего вина, пояснив: «Дорогой брат, если ты будешь чаще выполнять это покаяние, совесть у тебя будет спокойнее». Не случайно, что уже для своего современника, Матфея Парижского, именно Роберт являлся ярчайшим Образцом практически идеального христианского пастыря, в ночь смерти которого, случившейся в Бакдене, где находилась одна из резиденций линкольнского епископа, в небе звонили колокола, а Иннокентий IV видел во сне, как Линкольнец наносит ему неизлечимые раны («Historia Anglorum», III: 1250—1259). Похороненный в капелле южного трансепта Линкольнского собора, Роберт завещал все свои книги Адаму Маршу и францисканскому монастырю в Оксфорде: известно, например, что ими пользовался скотист Уильям из Алника («Quaestiones de esse intelligibili»), сорок второй францисканский magister regens в Оксфордском университете в период канцлерства там Генриха Харкли (Генриха из Хартли: «Quaestiones ordinariae») в 1312— 1317 гг., ставший позднее епископом Джовинаццо. В 1287 и 1307 гг. предпринимались безуспешные попытки санкционировать канонизацию Роберта, чье имя носит ныне - выросший из основанного в 1862 г. колледжа — университет в Линкольне (Bishop Grosseteste University), Устав которого был утвержден 3 декабря 2012 г. В 2003 г. — тогда еще в колледже — прошла международная конференция, приуроченная к семисотпятидесятилетию со дня смерти епископа.
К числу самых ранних трудов Роберта Гроссетеста относятся созданные к 1209 г., т.е. до его отъезда в Париж, трактаты «О свободных искусствах» («De artibus liberalibus»), «О происхождении звуков» («De generatione sonorum»), «Грамматика» («Grammatica») и «О квадратуре круга» («De quadrature circuli»). В написанной же по возвращении в Англию богословской поэме «Замок Любви» («Le Chasteau d’Amour», ок. 1215) Роберт, следуя проповеднической традиции своего времени, со всей подробностью развивает популярную аллегорию Девы-Замка, когда уподобляет тело Девы Марии Замку Любви, построенному на скале — сердце Богоматери, «куда Господь зашел и откуда вышел через закрытую дверь». Три цвета, в которые выкрашены стены этого Замка — зеленый, голубой и красный, — символизируют присущие Деве теологические добродетели: веру, надежду, любовь, а четыре башни - ее кардинальные (основополагающие) добродетели: умеренность, справедливость, благоразумие и стойкость (мужество); три оборонительные линии означают Девственность, целомудрие и брак Марии; семь барбаканов суть семь вышеназванных христианских добродетелей, побеждающие семь смертных грехов: гордыню, зависть, гнев, уныние, скупость, чревоугодие и невоздержанность (похоть); бьющий в Донжоне источник, воды которого наполняют оборонительные рвы, — это милость Божья, обнимающая весь Замок; сами же рвы олицетворяют собою добровольную бедность; и, наконец, радуга, окружающая белоснежный трон души Девы Марии, является метафорой духовного света и воплощенного Слова. Созерцающий Замок герой поэмы, которого одолевают мирские соблазны и дьявольские козни, умоляет Богоматерь укрыть его за неприступными для всякого зла стенами. Из сочинений Роберта на старофранцузском языке можно назвать также трактат по ведению хозяйства («Reules de garder et governer terres») и несколько небольших стихотворений.
