В следующем, 1687 г., несмотря на неудачу первого похода, русское правительство все же добилось отвлечения крымских сил от основного для Священной лиги театра военных действий. К отдельным свидетельствам пленных и выходцев из неволи, которые говорят об этом и которые приводились во второй главе, можно добавить еще более красноречивые известия. Взятые в июне 1687 г. пленные свидетельствовали, что еще в прошлом году калга направился в Венгрию с 10–15 тыс. белгородских татар. Однако, когда в новом году из Стамбула поступило требование султана «дать ему людей в помочь против немец, и хан в том отказал, а сказал, что на Крым идут московские войска и ему де и себя оборонить нечим». С началом кампании никаких существенных подкреплений в ханское войско не пришло не только от турок, но и от подчиненных хану кабардинских черкесов (есть, впрочем, свидетельства, что черкесские отряды к Селим-Гирею пришли; см. подробнее в главе 2). Лишь к лету в Кафу прибыло двенадцать османских «каторг», чтобы оттуда перебросить войска к Азову «для осторожности от донских казаков»[579]. Это должно было облегчить действия союзников по лиге. В августе 1687 г. немецкие войска разгромили турок у м. Надьхаршань, освободив от османов всю южную Венгрию[580].

Вступление России в ряды держав, воюющих с Портой и ее сателлитами, привело к активизации политики в отношении Москвы валашского господаря Шербана Кантакузино. В 1688 г. он направил в русскую столицу просьбу о военной поддержке и принятии Валахии в царское подданство. Русское правительство отказалось от направления войск в район Днестра, опасаясь распыления сил[581], однако предложения Кантакузино вкупе с успехами союзников породили в Москве иллюзии о скором крахе Османской империи под совместным напором христианских держав. Они получили отражение в тексте манифеста о втором Крымском походе, который провозглашал, что турецкое государство «приходит… к самой конечной погибели», и напрямую апеллировал к необходимости действовать активнее, чтобы использовать плоды побед союзников[582].

Несмотря на неудачу первого Крымского похода, сама угроза нашествия вызвала определенные опасения у крымской элиты. Польский дипломат, возвратившийся из Персии, в январе 1688 г. сообщал коронному гетману Станиславу Яблоновскому, что был свидетелем прибытия в Исфахан крымского посольства, просившего у шаха предоставить убежище хану и всем татарским улусам в случае, если полуостров придется оставить перед натиском московитов[583]. Об опасениях, охвативших крымское население, говорят и выходцы из плена. В конце 1687 г. в Посольском приказе был допрошен полоняник из Речи Посполитой, живший в Крыму в г. Капиде («которой среди Крыму близ Азовского моря») как раз в то время, «как великих государей войска были под Крымом». Он сообщал: «…слыша крымские татары, что идут великих государей многия войска на Крым, и устрашась де тех государских войск, многие татары изо многих мест уходили в судах чрез Азовское море з женами и з детьми в город Етемане (видимо, Тамань. — Авт.), которой стоит над Азовским морем»[584]. Нарративные источники крымского и османского происхождения также говорят о панике, охватившей крымских татар в страхе перед возможным русским вторжением[585]. В целом угроза московского нашествия должна была делать крымские элиты более осторожными и менее активными в плане оказания помощи османскому султану в Венгрии.

В 1688 г. действия Речи Посполитой, также как и в предыдущие годы, были не особенно успешными. В середине марта 1688 г. состоялся крупный набег 15-тысячной белгородской орды на Покутье, Львовщину и Волынь с разорением окрестных сел и местечек. Польские хоругви не смогли воспрепятствовать этому рейду. Противник вместе с захваченным ясырем беспрепятственно ушел за Днестр. Польские сенаторы при участии папского нунция обсуждали план совместного с Россией удара на Буджак и Очаков, но в итоге все свелось к не очень удачным действиям польско-литовской армии коронного гетмана С. Яблоновского (8–8,5 тыс. польских и 2–3 тыс. литовских войск) в Подолии. Особенно неприятным моментом для польского командования стал разгром татарами (в июне) направленного на рекогносцировку в район Каменца-Подольского отряда Дымидецкого (500–600 человек). В состоявшемся 21 (11) августа сражении при Пановцах (район Каменца-Подольского) отряды Яблоновского смогли отбросить татар во главе с нураддином за Смотрич, но и только. Завершающая осенняя часть кампании прошла в рейдах мелких татарских отрядов на Подолии и Волыни и стычках с ними польских хоругвей[586].

Для других союзников по Священной лиге 1688 год поначалу складывался удачно. Австрийцы взяли Белград и ряд других крепостей, венецианцы захватили Морею и Афины. Однако осенью 1688 г. французский король Людовик XIV вторгся в Пфальц — между Габсбургами и Францией началась война за Пфальцское наследство 1688–1697 гг. Это ослабило австрийский натиск на Балканах и заставило императора Леопольда I начать в феврале 1689 г. с Портой мирные переговоры[587].

В Москве, узнав об этом, направили русскому резиденту в Варшаве соответствующие инструкции, а в Вену — посланника А. Васильева для участия в переговорах. Официально Посольский приказ намеревался добиваться присоединения Крымского полуострова и Азова к России, выселения всех татар, а также обитателей Азова и окрестностей в Турцию, разрушения османских крепостей в низовьях Днепра и также Очакова, освобождения всех русских пленных, контрибуции размером 2 млн золотых. При этом отдельным секретным письмом резиденту разрешалось при необходимости отступить от статей, касавшихся присоединения Крыма и Азова, контрибуции, добиваясь лишь отмены «казны», прекращения татарских набегов, возобновления права свободной рыбной ловли и добычи соли запорожскими казаками в низовьях Днепра[588]. Однако соглашение с Портой в 1689 г. не состоялось.

Кампания 1688 г. стала для России одновременно и передышкой после затратного и неудачного похода на Крым в предыдущем году, и временем подготовки к попытке нового броска на Перекоп в начале следующего. Начало года и ранняя весна прошли в активных дискуссиях касательно стратегии дальнейших действий. Планировавшийся поход на Казы-Кермен был отменен, в Москве при активном участии гетмана И. С. Мазепы решили сосредоточиться на создании в текущем году крепости, выдвинутой далеко на юг — к устью р. Самары. Подобный шаг имел и практическое, и символическое значение одновременно. Первое заключалось в создании военно-логистического центра, который должен был значительно облегчить снабжение войск в следующем походе. Сосредоточенный там крупный гарнизон представлял вполне серьезную опасность и для крымцев, и для османских крепостей на нижнем Днепре. Кроме того, после громкой неудачи предыдущего года постройка Новобогородицка должна была стать пусть и скромным, — в сравнении с мечтами Голицына о покорении ханства, — но конкретным и осязаемым успехом России по укреплению своих позиций в низовьях Днепра. Это со всей ясностью следует из той информации, которой в российском лагере на Самаре снабжали прибывшего для наблюдения за строительством польского резидента С. Глосковского.

Крымское ханство в текущем году вело себя относительно пассивно. Масштабный поход Селим-Гирея на русское пограничье, которого с такой тревогой ожидали в Москве осенью 1687 — весной 1688 г., не состоялся. Самые крупные отряды, максимальной численностью в несколько тысяч человек, нападавшие летом — в начале осени на Изюмскую черту, судя по всему, приходили из региона Азова, а не Крыма. Однако благодаря отвлечению крупных сил России на поход к р. Самаре им удалось нанести по слободским городам ряд чувствительных ударов. Произошло это в том числе и благодаря тому, что войска второго эшелона под командованием Б. П. Шереметева, назначенные для прикрытия городов по черте, оказались фактически не готовы к выполнению возложенных на них задач. Их состояние в июле — сентябре 1688 г. оказалось еще более плачевным, чем состояние корпуса М. А. Голицына летом — осенью прошлого года. Татарским набегам противостояли лишь харьковские и изюмские казаки, действовавшие отдельно от войск Шереметева и его сходных товарищей. Характерно, что Неплюев и Мазепа, даже получив известия о подходе орды к слободским городам, не рискнули отрывать войска от важной задачи строительства Новобогородицка. Изюмская черта, таким образом, приняла на себя основной удар татарских нападений, дав возможность гетману и главе Севского разряда успешно завершить Самарский поход.