В сентябре были приняты решения о введении единовременного денежного налога на жалованье служилым людям по прибору — копейщикам и рейтарам (ок. 20 тыс. человек), солдатам и стрельцам (ок. 40 тыс. человек). Исходя из заявленной численности, изыскать следовало от 560 до 700 тыс. руб. В итоге с церковных и светских (включая дворцовые имения) владений следовало собрать по рублю с двора. Служилые люди, участвующие в грядущем «крымском промысле», от подати освобождались. Посадские люди должны были заплатить по полтине со двора, «именитые люди» Строгановы — 20 тыс. руб., торговые иноземцы — 2 тыс. руб.[219]

Правительство осознавало могущие возникнуть трудности при достаточно срочном сборе столь огромной суммы. Об этом свидетельствуют предпринятые летом усилия по организации в Севске монетного двора, который для финансирования Крымского похода должен был чеканить так называемые чехи — низкопробную монету, равную номиналом копейке и аналогичным польским деньгам (полугрошевикам), обращавшимся в южных регионах России. Попытки эти были не слишком удачными — много чехов отчеканить не удалось. Известно также о попытке изыскать дополнительные средства путем обмена 10 тыс. золотых червонных на польские чехи в южных регионах, в том числе в Севске. В результате этой операции к апрелю 1687 г. было получено более 12,5 тыс. польских полугрошевиков. Все они были приняты в казну на жалованье ратным людям[220].

Мы не знаем, сколько в итоге было аккумулировано в казне денег на нужды похода, однако можем подсчитать суммы, отправленные на жалованье войску в течение весны — лета 1687 г. 27 февраля на жалованье ратным людям Севского и Белгородского полков, которые должны быть в Большом полку, Новгородском и Рязанском разрядах, из Новгородского приказа было истребовано 53 тыс. руб., а из Печатного — 27 тыс. руб. Вся эта сумма (80 тыс. руб.) была отправлена в Ахтырку с подьячим приказа Большой казны Семеном Белым[221]. 1 марта в полк к В. В. Голицыну с разрядным подьячим Любимом Судейкиным была послана «соболиная казна» стоимостью 1 тыс. руб. «для полковых расходов»[222]. 10 марта на жалованье ратным людям Большая казна и Печатный приказ выдали в Разряд 19 и 13 тыс. руб. соответственно. Деньги эти (32 тыс. руб.) были высланы в Большой полк с подьячими Кузьмой Рудеевым и Федором Кляусовым. Они же повезли 1900 руб. на всякие полковые расходы (из Большой казны)[223]. 17 апреля последовал царский указ отправить в Большой полк очередную порцию жалованья ратным людям: из Большой казны 26 700 руб., из Печатного приказа — 3300 руб. 19 апреля с этими деньгами (30 тыс. руб.) из Москвы выехал подьячий Василий Русинов[224].

Голицын указанную казну получил 1 мая[225]. Копейщикам и рейтарам была выдана половина жалованья (по 10 руб. человеку) с обязательством, что другая его половина будет выдана «в полкех». Однако на нее полученных денег не хватило. 26 мая в Москве получили отписку Голицына с известием, что «приходят к Розрядному шатру, бьют челом… великим государем о… жалованье начальные люди розных чинов о кормовых месячных денгах, а копейщики и рейтары о другой половине о десяти рублех, а салдаты розных полков о кормовых денгах». «А у меня, холопа вашего, — жаловался главнокомандующий, прося прислать деньги, — вашей великих государей денежной казны в Болшом полку нет»[226]. В ответной царской грамоте (от 30 мая) обещалось, что «денежная казна прислана будет»[227]. Однако вплоть до середины июня, когда русские войска уже маршировали под палящим солнцем по безводным и выжженным степям, этого так и не случилось. В отписках от 10 и 19 июня Голицын жаловался, что не получил денег, а между тем офицеры и солдаты приходят к нему «с болшою докукою», напоминая об обещанных выплатах[228]. Лишь 1 июля, когда войска уже возвращались из неудачного похода, подойдя к Самаре, появилась царская грамота Голицыну с уведомлением о скором отпуске из Москвы «многой казны» с дьяком Исаем Ляпиным. Голицыну предписывалось выслать эскорт для встречи и сопровождения денег в Полтаву[229]. Дополнительно о посылке Ляпина должен был во всеуслышание объявить отправленный в армию с важной миссией думный дьяк Ф. Л. Шакловитый[230].

В соответствии с принятым решением 5 июля было приказано доставить в Разряд из Приказа Большой казны — 40 тыс. руб., из Новгородского приказа — 10 тыс. руб., из Приказа Большого дворца — 5 тыс. руб., из Казанского приказа — 3361 руб. 5 алтын 3 деньги, из Сибирского — 1 тыс., из Печатного — 3 тыс. Всего предполагалось собрать 62 361 руб. 5 алтын 3 деньги. В результате деньги были собраны по указанной разнарядке, за исключением Большой казны, откуда было изъято 32 199 руб. 20 алтын 2 деньги «да чехов на восмсот на тринатцать алтын». Всего удалось собрать 55 361 руб. 5 алтын 3 деньги. Чтобы покрыть разницу, дополнительно «в тое ж посылку по грамотам из Приказу Болшие казны велено послать из городов ис Колуги и из ыных» 1 тыс. руб., из Севска — чехов на 6 тыс. руб. Как видно, в отличие от первых «траншей», в этот раз необходимую сумму (62 300 руб.) собрали с большим трудом, выгребая деньги буквально отовсюду. 8 июля транспорт с деньгами из 15 ямских подвод (не считая подвод дьяку и подьячим) выехал из Москвы с дьяком Исаем Ляпиным и подьячими: приказа Большой казны Никитой Алферьевым, Судного дворцового приказа Тимофеем Антроповым, Приказа княжества Смоленского Леонтием Березиным[231]. Всего за время крымской кампании в Большой полк было выслано 198 099 руб. 20 алтын 3 деньги; чехами 1100 руб. 13 алтын, то есть почти 200 тыс. руб.[232] Эта сумма не учитывает денег, посланных со стольниками и дворянами для сбора ратных людей по городам и высылки их в полки. Есть данные об отправке в январе 1687 г. 42 300 руб. ратным людям Новгорода, Пскова и других городов, готовившихся к выезду на службу[233].

В целом известные траты правительства на жалованье ратным людям составляли от чуть менее половины до трети суммы, ассигнованной царскими решениями в сентябре 1686 г. Однако даже эти деньги летом 1687 г. собирались с определенными трудностями и напряжением финансовых сил Российского государства.

По требованию Москвы гетман Иван Самойлович прислал подробное описание нескольких путей возможного наступления на Крым, составленное со слов казацкой старшины Полтавского полка, отметив места переправ и указав необходимые расстояния и время в пути. Двигаясь от пограничных с Диким полем городков Полтавского полка вдоль левого берега Днепра, войску предстояло переправиться через его приток Орель (где «мосты и гребли суть»), приток последней Чаплинку (переправа на «Песчаном» у «водяных плесов»), Кильчень, впадавшую в Самару, где для переправы было необходимо наводить мосты. Двигаться вдоль берега Днепра, как ранее шел корпус Косагова, основной армии идти не рекомендовалось. Предлагался путь на расстоянии 5–15 верст от берега Днепра с подходом к самой реке лишь в двух местах, через урочище Татарка, речки Вороная, Оскоровка, Московка, Конские Воды, Янчокрак к «урочищу» Плетенинский Рог, располагавшемуся «против Сечи», и к речке Рогачик. Отмечалось, что на описанном пути «вода бывает наипаче же милостивого и несухого лета… и дрова суть, чтоб есть сварить». Оттуда войску через Черную долину следовало двигаться на небольшую речушку Каланчак, откуда до Перекопа оставалось 20 верст. Возле перешейка в пяти верстах «в леве и в праве много есть колодезей водяных», при этом «за Перекопью внутри самого Крыму глубокие колодези, а в леве по-над морью Гнилому и в праве по-над морью Черному мелкие колодези в пять, в шесть или в семь сажен». От Перекопа до Карасу-базара (ныне Белогорск) было четыре дня ходу с тяжелыми «торговыми телегами», где уже «обретаются речки и после ровнины начинаютца горы»[234]. Позднее гетман особенно предупреждал, что на расстоянии шестидесяти верст от Ислам-Кермена (Шах-Кермена) до Перекопа «совершенно дров нет», а «воды колодезные» лишь «в двух местах», одно из которых — на Каланчаке. Самойлович полагал, что, запасшись водой там, можно взять Перекоп и идти «внутрь Крыму», однако на самом полуострове войска будут ждать еще более тяжелые испытания, поскольку «за Перекопью на полтораста верст, вплоть до Ак-Мечети (ныне Симферополь. — Авт.) и Корасова (Карасу-базар. — Авт.) вод текущих нет и леса там не обретаются», а колодцы, если и есть «глубиною великою по несколько надесять сажен», которые татары к тому же могут «заметывать или воды в них портить». И лишь добравшись до этих городков, царские войска смогут «вод доволных достать», поскольку там «суть речки текущие и дрова там уже будут». Однако до этих мест, на расстоянии двухсот верст, начиная от Ислам-Кермена (Шах-Кермена), «дров не будет и воды суть скудны», резюмировал гетман. Он полагал, что потребуется заготовка больших запасов воды на Каланчаке и дров на днепровских берегах[235].