Российский дипломат был вынужден первым (5 мая) озвучить свой вариант длительности союза — 2–3 года. Австрийские представители сразу же, не излагая своей официальной позиции, назвали срок слишком малым. При этом делегаты уточнили, что это неофициальная точка зрения и без распоряжения Леопольда I они предметно обсуждать ситуацию «не смеют». Нефимонов в свою очередь указал на легкость продления соглашения в случае необходимости через дипломатическую пересылку[1374].
На четырех следующих встречах (15 и 30 июня, 25 июля, 4 сентября) австрийцы отказывались озвучивать собственные условия об «урочных годах» до получения мнения союзников по Священной лиге — Венеции и Польши, которых они информировали об идущих переговорах после третьего съезда[1375].
На седьмом съезде (4 сентября) Нефимонов пошел навстречу австрийцам, недовольным малым сроком предложенного союза, и объявил о согласии Петра I на заключение 7-летнего соглашения[1376]. Дело в том, что с почтой 28 августа, отправленной из Москвы 22 июля, он получил грамоту, где было написано: «…а самому б тебе, будучи в ответе, цесарским думным людем времянной союз объявить по последней мере на семь лет»[1377]. Очевидно, что это было ответом Посольского приказа на информацию дьяка о недовольстве австрийцев коротким сроком договора. Нефимонов же посчитал это распоряжением выставить именно семилетний срок — не больше и не меньше. Заблуждение посланника не совсем понятно, так как такая же фраза использовалась в указной грамоте от 25 января 1696 г. (см. выше), которую он в свое время трактовал без каких-либо ошибок.
Первая официальная позиция австрийской стороны, поддержанная присутствовавшим на встрече венецианским послом Карло Рудзини (Руццини, Carlo Ruzzini), была озвучена на восьмом съезде, состоявшемся 28 октября 1696 г.[1378] Министры императора, сославшись на получение информации от союзников, неожиданно для русского дипломата объявили о решении заключить союз на 3 года. Все прежние аргументы о неудобстве «малых лет» были благополучно «забыты», а возможность продления соглашения «чрез обсылки», в случае продолжения войны сверх данного срока, аргументировалась словами самого же Нефимонова от 20 мая. Старые слова (второго и третьего съездов) объяснялись сказанными «от себя в прикладе, а не в крепость» (то есть для примера) и не имевшими значения без учета позиции союзников. Реальной причиной перемены позиции «цесарцев» явилось сворачивание войны Франции против Аугсбурской лиги[1379], что было озвучено ими в конце разговора: «…всех союзников ныне приходит со французским королем к миру, и надеются они тому совершения вскоре». Это вело к переброске австрийских войск, ранее занятых в Европе, на восток и ускорению поражения Османской империи, что сокращало и необходимое время наступательного союза[1380]. Посланник же, ошибочно полагая семилетний период единственно возможным, продолжал упорствовать, постоянно апеллируя к прежним словам самих австрийцев («выводил министром прежние их речи») о «мало надежности» короткого срока. О новых условиях Нефимонов немедленно сообщил в Москву.
Дальнейшие переговоры зашли в тупик, так как каждая из сторон настаивала на своей позиции, не желая рассматривать другие варианты. Австрийцы начали грозить «отпуском» посланника в Москву. К Нефимонову несколько раз приходил цесарский переводчик Адам Стилла (Свейковский, Швейковский), который озвучил требования канцлера завершить дела и подписать трехлетний договор. Как альтернатива был предложен вариант с заключением бессрочного союза[1381].
На девятом съезде (21 декабря) представители императора предприняли попытку «разрешить» затруднение и, чтобы «в летех несогласие успокоить», окончательно предложили не писать в будущем трактате какой-либо конкретный срок. Австрийцы, поддержанные венецианским послом, утверждали, что, узнав о бессрочном трактате, и турки «устрашатся и недолго будут воеватись», и французский король «ныне ж помирится», и в целом «как договор совершится, то у неприятелей иное намерение будет, а в замыслах своих ослабеют». Продолжив давление, 2 января 1697 г. «секретарь посольских дел» Долберк привез «образцовую запись» договора, в котором цесарь «изволил» с великим государем в союзном обязательстве быть как «с протчими союзники… а времянные лета объявленные обоих сторон отложил»[1382].
Нефимонову новый вариант подходил еще меньше, поскольку он не имел полномочий заключать бессрочное соглашение. Пребывая в полном смятении, дьяк отговаривался ожиданием дополнительных инструкций из России, которые были получены 8 января 1697 г. В них посланнику напоминали, что вся информация о сроках была прописана еще в наказе и дело он совершает «не гораздо» (плохо). Когда 28 октября будущие союзники предложили 3-летний срок, то надо было его принимать (как в наказе указано), а он же «больши описавался, а то дело не сделал». Союз «без урочных лет» однозначно отвергался, о нем даже не надо было посылать запроса в Москву. Возвращаться без подписанного соглашения категорически запрещалось. Переговоры требовалось завершить максимально оперативно, не допустив «нарочной… посылки» австрийского представителя в Россию. В противном случае — при делегировании цесарского дипломата — ситуация бы вновь затянулась «в многую проволочку и трудность»[1383].
Оказавшись в безвыходной ситуации (предписания монарха были однозначными), Нефимонов активизирует контакты с австрийской стороной, направляя многочисленные послания «не по одно время» о совершении «союзного дела» на 3 года. 16 января 1697 г. на последней (десятой) встрече с министрами состоялся крайне жесткий разговор. Посланник заявил о невозможности игнорировать указ царя о 3-летнем соглашении. В ответ австрийцы «говорили и стояли крепко и упорноза отказ от урочных лет, активно апеллируя к польским договорам (Вечного мира и Священной лиги[1384]), которыми раньше пренебрегали, и «отпираясь» от своих слов на 8-м разговоре. В конце концов русский дипломат ультимативно отказался от обсуждения бессрочного союза. Нефимонов раскритиковал непостоянство и двусмысленность действий оппонентов, которые «чего сами просили, то отменяют», вызывая подозрения, что имеют «не правдивым сердцем к союзу желание». В случае отказа в заключении союза «вскоре и немедленно» или «буде для какова вымыслу… своим упрямством и в речах непостоянством то дело опустят», дьяк грозил прекращением всего переговорного процесса. В конце концов после консультаций австрийских представителей со своим сюзереном и переговоров с К. Рудзини было решено «союз учинить» на 3 года[1385].
Еще одним камнем преткновения на переговорах стало установление состава нового объединения. Согласно первоначальному замыслу Петра I (по наказам), союз должен был носить исключительно двусторонний характер, связывая лишь Московское царство и Священную Римскую империю. 20 мая 1696 г. (третий съезд) на запрос канцлера о включении в договор других участников войны с Османской империей К. Н. Нефимонов заявил об избыточности таких процедур, поскольку польский монарх уже имеет действующие трактаты с царем и цесарем, а Венеция связана соглашением с Австрией и поэтому должна участвовать в войне до победы «по прежней крепости с цесарским величеством». При этом дьяк сразу же оговорился, что о Венеции не имеет каких-либо предписаний и говорить о ней не будет[1386]. В дальнейшем, до получения новых указаний из Москвы, Нефимонов во время официальных встреч придерживался озвученной аргументации.
