Приехали домой, сяли обедать, сын на отца взглянет, да засмеётся, да засмеётся. Мать сына спрашиват: «Ты чо, Вася, над отцом сёдни смеёшься?» — «Да, ежли вам, мама, сказать, так вы заплачете». — Мать пу́шше к сыну пристала: «Скажи, да скажи». — Сын взял, да и сказал матери все патробно, как ему отец говорил. Тогда сын пообедал и говорит: «Надо итти; когда я уж отсулёной, так надо итти». — Тут поднялся крик, шум, слёзы. — «Да, пожди же ешо, ведь он тебя потребует. Може ешо и так обойдется». — «Нет, пойду, да и все тут». — И сестрёнка ета с ём ладится. Как её не отбивали, насильно пошла с братом.
Долго ли, коротко ли по лесу шли и увидали: стоит избушка в лесу, земовейка. Заходют в ету избушку, посмотрели: в печке стоят два горшечка: в одном щи, а в другом каша. Понемножку взяли, поели из того и из другого, задвинули обратно, и улезли под печку спать, спрятались. Приходит хозяин етой избушке, а тут жил полесовшик-старичок, лес караулил. Приходит: хлеб е́деной, горшечки посмотрел — и там едено, и помаленьку съедено. — «Кто же», думат: «кто мог быть?» — Стал старик прислушиваться, кто-то шипит-спит. Посмотрел старик. Двое за печкой спят: мальчик и девочка. Он сял и не знает, то ли ето бродяги, то ли ето заблудя́юшши какие — и боится, как бы не испугать. Нет терпения у старика — пошел будить, разбудил вежливо их. Стали они, он пригласил их к себе исьти, накорьмил этих ю́ношев старичок и стал спрашивать: «Чьи вы, отку́ля? Не бойтесь меня: я, ведь, дедушка».
И рассказал мальчик ему все патребно, куды он пошел и за каким делом. — «Да вот что, мальчик, я вам не советую», говорит: «итти, покаль он вас не потребует. Всё-таки он вас потребует, а пока поживите у меня». — Старику ети дети погленулися. Девка стала избёнку подметать, обед варить, и живут они сколь времени у етого старика.
В одно время собиратся старик осматривать лес, етот ему и говорит: «Да, чо же вы все сами ездите, я бы заменил вас, я тоже могу ето дело понимать». — «Ну, хотишь, ступай. Да кто, может, бедной человек леси́нку рубит — не бери с его взятки, пропускай так безо всего. Я всегда так гля бедных людей делаю — у царя-батюшки лесу хватит. Бедных людей обидить нечего». — Съездил Вася, обгледел лес. — «Все сохра́нно, благополушно, батюшка!» — Отцом уже его зовет.
Через несколько време собираются они уж оба ехать. Вот они ездили, лес обглядели, и поехали обратно домой. Вася сял на лошадь, а старик пошел пе́сший. Потом поехали они — бытто топь такая, гризь — по етой грезе́. — «Ты, Вася, слезь с лошади, легче лошадь пройдет» — старик етому говорит. Старик взял у Васи коня в повод, а Вася пешком пошел.
Вот в кустах, у билотки, слышат — крик. Обзывают Васю в ети кусты. — «Вася, поди сюды!» из кустох кричат. Вася пошел, старик его не пускат. — «Нако я пойду, а ты лошадь держи». — Как старик ушел, Вася без терпенья бросил лошадь, и за стариком в те же кусты. Как у етого старика Васю етого просют: «Привел ты мне его, долго я буду ждать посулёного?»
Как старик решился с Васей. — «Вася, я за тебя пойду. Как я пожил, у меня никого нету, а тебе пожить надо. Я заменю твою голову». — «Ну», Вася говорит: «чо же вы за чужую беду отвечать подете — я же отсулёный, я отвечать пойду». — Как старик с Васей не стал долго разговаривать, подал лешему свою левую руку, удернул его леший. Вася приезжат на стариково место, поплакал и давай браться за хозяйство за ето, с сестрой жить тут. Стал он стариково дело делать и стариково жалованье получать. И сестра его тут с им живет. А у старика было много всего припасёно.
Долго ли, коротко ли, несколько време живут они с сестрой. Ходит Вася в лес, осматриват, а в то время сестру стал смушшать нечистый. Стал являться молодым парнем. Решилась сестра с ём жить в совете за одно. И вот, как он ето смустил сестру и стал смушшать: брата етого пахи́тить. Ну, смустил таки её: брата изводить. — «Как же мы его изведём?» — «Вот ты захворай и посылай его в лес ти́гру-зверя подоить. Звери его разорвут, а мы прекрасно будем жить». — Но ничего, тигра его не похитил, и он принес ешо себе тигрёнка. — «Нет, братец, мне от етого ничего не будет легче, а вот во сне мне пригрезилось: есть серый волк — от него мне будет легче». — А ето тот её учит.
Достал ей и от серого волка молока и волченка привел.
После етого серого волка, заставлят она его соловья разбойника найти, и от его пера натеребить. Он нашел, хотел стре́лить его, тот говорит: «Вот тебе моего соловьёнка» — и нашшипал ему пуху.
— «Ну, топеря вот што мы с ём сделаем. Есть, говорят, така-то мельница в болоте, она вся чугунна. У ей двенадцать подставов, заставь, говорит: «бусу принести оттуль. Вот на этой мельнице его жарнова смелют беспременно». — Взял он ету свою охоту, тигрёнка, и волченка, и соловья-разбойника, приходит к етой мельнице. Заходит в мельницу, в ей чугунная лесница больша́. На перву ступеньку стал, замолол жорнов; на другу ступеньку поднялся зачепа́лась и лестница; на третью только взня́лся, заходили все жарнова. Успел он из мельницы выскочить, мельница захлобы́снулась, а охота вся его осталась там.
Стоит у мельницы, жалет свою охоту, идет сам леший к ему. «Ну, што стоишь? ведь, я съись тебя хочу». — «А как ты меня сейчас заешь? Я то в поту то в бусу», говорит: «а я вот истоплю баню, вымоюсь, тожно ты меня, как красное яичко скушаешь». — Затопил Вася баню, сидит, голову повесил, а ето он все поджидает, не идет ли к ему его охота. Прилетает к ему воробей и летат над его головой, чеко́чит. — «А што ж ты тут зачекотал, мне без тебя досада есть?» — «Ну да, Вася, я в вашу пользу чекочу; ты не ладно же баню затопил, ты затопи её сырым дровам осиновым, она доле будет топиться. А соловей-разбойник уж крышу прокля́выват у мельницы — оне придут к тебе». — Набросал Вася сырого осиннику в баню. А леший бегат да торопит: «Скоро ли ты вымышься?» — А Вася ему говорит: «Да у тебя и путных-то дров нету, вот сырьём затопил».
Мало-мало протопилась, пошел Вася мыться. Только Вася разделся мыться, прибежала таки его охота с мельницы — не смолола мельница, живы остались. Потом Вася, как обрадовался, мало-малу вымылся, обкатился, идет леший, отворят баню, а Вася распорядился: «Ну-ка, охота берись за етого!» — Ну и разорвали етого лешего в пух и прах. Остался Вася живой.
Тогда он етого лешего в пепел сжег, в пух и прах извеял, иссеял, и поехал к сестре. Приезжат к своей к сестре. «Ну, негодяйка, изводила ты меня, я твоего лешего извел!» Собират свое именье и выезжат из етой избушки. Со́дит сестру на коня, сам пошел песчий. Подъезжают к этой самой мельнице, у лешего были два столба вкопаны. Тогда привез он сестру к етому месту. «Вот где твой мило́й!» — Она плакала, плакала, пепел рыла, рыла, и клык нашла, етот клык схватила, к серцу прижала, воет об им, об лешего клыку́.
Тода он межу етих, межу двых столбох, подвешиват яшшик и со́дит сестру в етот яшшик, и ставит по бочке на ету сторону. — «Вот, как ты, сестра, надо мной га́лилась, так вот тебе и казнь. Меня чужой старик спас, а ты — сестра, да изводишь!» Посадил сестру в яшшик и «вот», говорит: «бочку наплачь обо мне и бочку наплачь об етим леше́м, тогда опушшу тебя. Об ком же ты напереть плакать будешь: обо мне или вот о клыке?» — «Нет, братец, напереть о клыке буду плакать, потом об тебе». — Ну и уехал, оставил её тут.
Ну, выезжат. — «Не поеду я к отцу, поеду страмствовать, посмотреть чужи города». Приезжат с охотой етой в чужой город. В етим городу́ все осно́вано чорным троуром; он заезжжат, стает в гостинницу, и спрашиват: «Чо у вас в етим городу кроится?» — «Да в етим городу нешто у нас хорошего не получатся: змей народу поедат, и вот до царской дочере добился, завтре уж царскую дочь надо ему вести на съедание». Он говорит: «Я могу зашшитить». — Как он тут в гостинице переночевал, привезли царскую дочь змею на съедание. В корете её привезли, сидит она там. Пошел он со своей охотой к царевне етой. «Што же вы, царевна, так заунывно́ сидите́?» — «Как же мне не горевать, я единсвенного отца дочь, и сечас меня змей съест». — И привезёна она, сидит у моря уж.
