Вот видит, море раздваиватся надвое. Вылазит змей трехглавой. А етот с ём и говорит: «Я есть защитчик царской дочере, не дам тебе её съись». — «Тогда давай, поборёмся». — «Как будем воевать: попросту голову рубить, или силу узнавать наперёд друг у дружки?» — «В етем лесу расчистим себе плошшедь и на етой плошшеде́ повоюем». — И змей своим посвистом свистнул — на двадцать верст лес, как метлой замёл. А Вася соловья заставил свистнуть, и соловей свистнул — на сорок верст лес размёл. Тогда стали они с ём воевать. Одну голову сам Вася ему ссек, а тут остальные — звери ему пахитили. Тогда пахитили змея, царская дочь приехала домой; нежданная даже, и царь весьма обрадовался: «Почему ты аста́вилась живая?» — «А вот из чужой земли появился тут новый зашчитчик и пахитил змея».
Послал царь за ём посланника, штоб к нему на лицо шел он. На посла́ной зов он не идет. Подымется царь сам искать его. Приезжат в гостиницу и берет его. Пошла у них по всему городу радость, пение, што пахитили етого змея. — «Чем же мы вас, каким топерь чинам, наградим за ето?» — «Никаких мне от вас наградох не надо — я, любя, вас спас». — Ну, царь, все-таки повенчал дочь свою, ондал за него.
Ну, как он повенчался, прожил несколько время, пала ему на ум ета сестра. Как она там, жива ли нет, сказнённая ета сестра. Ну и собрался, и поехал сестру смотреть в этом яшшике. Приезжат, а она ешо жива, едва дышит. — «Ну, што, сестра, наплакала ты обо мне и о клыке?» — «Нет, братец, ешо о клыке не могу наплакать не токмя́ о тебе». — Тогда сожалел он все-ж-таки сестру, взял, повез её к себе. Привозют домой, приставляют к ей горнишну, как ходить за ней. Как она мало-мало оздаравливать стала, справила она брату подушку. — «Как ты, братец, с молодой жаной живешь, мне тебя одарить нечем, вот тебе подушка».
Как братец легли спать на новую подушку, утре не может стать. Молода ево жана будит, будит. Пошла у их крик, плак. «Молодой наследник помер!» — Потом завесили ети зеркалы троуром, царь запечалился, што зять был у его любимый, и што ешо он защитчик был, и весь город запечалился. А сестра его ешо распоряжается. — «Вы хороните, как в нашем месте, а не по вашему». — «А как же у вас хоронют?»
Вот царь установил два столба на воде, гробницу вызолотил, украсил и повесил межу двых столбох. Ну, повесил. А про его охоту и забыли. Никто их не на́стовал, есть не давали. И они двери прогрызли, убежали, прибежали к хозяину и уташшили етот гроб на а́стров, с воды сняли.
Соловей-разбойник прислушался, он ешо совсем не помер. Вот они признали у него в ухе етот же самый клык. А она, сестра его, етот самый клык в подушку ему зашила. И не могут они етот клык вытаскавать. Соловей говорит: «Ежли мне вытаскавать, я шибко сильной, я ему голову расцапаю». А серый волк говорит: «А мне и вовсе нечем». Бежит заяц. — «Эй, косой, поди сюды!» — Прибежал заяц. — «Вот выташи у нашего восподина клык из уха, а то не выташшишь, пахитим тебя сейчас же, а выташишь — кормить будем».
Как ушкан отгрыз тоненькой пруточек, насторожил ему в ухо, и заставил волка тихонько поколачивать лапкой етыт пруток, — в друго ухо выскочил етот клык самый. — «Фу», грит: «как я долго спал!» — «Да, спали вы, вот ваш гроб, вот ваше всё. Вот как сестрица тебя подушкой наградила». — Приезжат на охоте домой, опять пошла у их радость. Потом сестру он привязал лошади ко хвосту, и лошади растарзали все её кости. А сами с царевной живут, да поживают, да добра наживают.
20. ПРО ПЕРФИЛА
(Солдат четырех попов хоронит)
Жил-был старик со старухою, старик занимался сапожничеством, а она пряла пряжу. Он был пьяница. Кака грош-копейка заведется, што заро́бит, то и пропьёт. Вот в одно время сидит он, шьёт, а старуха пряжу прядет, и смекнул он дело, што у старухи есть шесть гривен денег и умствует: «как мне их вывести у старухи?»
Вот сидел, шил, шил, бросат чиро́к, ругатся, по избёнке забегал. «Работай, работай, не поись, ни што!» — «Ну, што ты, старик, ошалел, заругался?» — «Да, што, толи захворал, толи отошшал, ись хочу, а ись нечего. Дай-ка, старуха, у тебя де-то шесть гривен есть, пойду-ка на базар, куплю што-набидь поисть». — «Ну да так-то тебе и дала! Подёш в кабак, да пропьёшь!» — «Тебе говорят, не пропью, а куплю што-набить. Давай!» Старуха достала шесть гривен свои, подала. — «Ну, ты, старуха, тут ладь горшок, я сечас приташшу, живо».
Побежал старик на базар. Забегат в кабачок. — «Ну-ка, восподин цаловальник, налей шкалик вина!» — Падает ему двадцать копек. — «А ети я ешо вам оставлю в обратну выпить». Пошол, и опять, короче сказать, в кабачок, в другой уж, забегат и подает двадцатку. — «Вот тебе за шкалик, а ети в обратной путь». Также и в третий кабачок. Побежал с пустым рукам на базар; три шкалика он выпил, шапчонку скрючил и бегат по базару, как ошалелый, как его пьяницы все знали.
Ну, как он побежал домой, едет их же батюшка домой. — «Ей, садись, Перфил, я тебя подвезу!» Сял Перфил с попом, поверстался мимо кабачка. — «Эх, батюшка, стыд сказать, грех утаить. Мне, ведь, выпить надо зайти». — «Ну, свет, и я зайду, у меня тут дело есть». Ну, как заходит Перфил: — «Ну-ка, скорей восподин цаловальник!» Цаловальник живко́м налеват крючо́к, подает ему. Перфил выпил, шапочку на голове вскинул. — «Ну, што, мы в ращоте, восподин хозяин?» — «В ращоте». А батюшка на деньги выпил. И так они во все три кабачка заежжали.
Из третьего-то кабачка вышли, сяли, поп и спрашиват: «Ето почему, Перфил, так? я во всех кабаках по гривне уплатил, а ты без денег выпил?» — «Ах, батюшка, вы сечас и сметили». — «Ну, скажи же, Перфил, мне всиё правду, пошто ты без денег пил водку?» — «У меня, батя, шапочка ета. Ты не гляди, што она плоха́, а где што куплю, шапочку вскину, вот и в ращоте. Я шапочкой живу». — «Поедем-ка, Перфил, ко мне чайку попить в гости!» — «Нет, батюшка, спасибо, неколда мне». — Ну, да батюшка: «Поедем!»
Приводит себе Перфила в дом. «Ну-ка, матушка, нам закусить скорее ладь», а прислугу отправили за дьяконом, да за причотником. — «Скорее!» Приходит дьякон, приходит причотник. Батюшка на стол графин стано́вит, а дьякона и причотника отозвал секретные речи говореть. — «Давай Перфила сомушша́ть, купим у его артелью ету шапку. Вот уж, на моих глазах, в трех кабаках пил и денег не платил». — «Продай, Перфил, шапку нам!» — «Ах, батюшка извините, што я вам скажу. И верно говорят, што поповские глаза завиду́шшие. Увидал у голово волово и выманиваете». — «Ах, да нет, Перфил, выпей ешо». Поят и выманивают: «Продай да продай, Перфил, шапку. Ну, сколько, Перфил, возьмёшь за шапку?» — «А для вас, батюшка, за сто рублей ондам». И дали, сложились они артелью, дали Перфилу сто рублей.
Бежит старик домой, пьяный и с деньгами. Старуха из окна увидала, заругалась: «Налил глаза и опять бежишь!» — «Ну, не ругай, старуха, вот тебе деньги». — «Ах ты пьяница, плут, украл где-набить, тебя завтра ешо посадят за них!»
Ну, вот как батюшка говорит: «Завтра я напереть поеду товары покупать». Надел Перфилову шапку и поехал в манга́зин. Тут его стретили: «Проходите, батюшка, пожалуста!» Ну, и спрашиват тот — не наши злыдни — того и етого, набрал там на тысячи и снимат шапочку: «В ращоте, господин прикащик?» Прикащик улыбнулся сперва, думал, што он шутит. Потом видит, што поп берет уж все. — «Да вы што, батюшка, шутите́!» Он одно, етой шапкой трясет:— «В ращоте!»
До того оне поспорили, что прикащик заходит, с прилавку, отбират товары и попа в толчки выбрасыват. Поп не знат, куда глаза деть, а на уме думат: «Погоди же, пусть не одному мне будет совестно, скажу дьякону и причотнику, што все благополучно». Итак, короче сказать, все трое ездили, ничего не получили, одного только конфузу нажили.
Перфилка купил некорыстную себе кобылёнку, и потом разменял там пятитку, в ожидании, как попы придут. И кобылку ету загнал под сарай. И в навоз свежий натыкал ети деньги, серебро. Как видит, попы идут, налил воды в чашку, рукава заска́л, и побежал под сарай. Приходят попы к старухе. — «Де, баушка, Перфил твой?» — «Што-то под сарай делать побежал». Поп под сарай к ему. Вот, Перфил закрыл етот навоз чашку тряпкой. Они залезли к ему под сарай, попы ети. «Чо, Перфил, тут работашь?» — «Да, не што, батюшка!» — «Ну-ка чо, чо, покажи». — Отталкиват его. «Да вот, батюшка, кобыленку купил некорыстну, а она вот серебрушкам кладёт». Да один шевяк разломат — там гривеник, да в другом — двугривеной. «Она бы ишо больше клала, да вот, кормить нечем». — «Ты продай, Перфил, нам ету кобылку». — «Ах, батюшка, так вам и продавать. Вы вот шапочку купили, да я слышал, у вас неудачно вышло. А вы у пьяного меня купили, да не спросили с каким наговором надо дело делать». — «Ну, не разговаривай, Перфил, сколько возьмёшь за кобылу?» — «Да што уж с вас, двести рублей возьму». Попы обрадовались, увели кобылу.
