Взял у баушки подрядился, да на утро хлоп-хлоп и погнал лошадушек пасти, пригнал их в зеленые луга. Испекла ему баушка со спящиим зельем лепешечку. Он взял, закусил да крепко и уснул. Лошадушки по лугам разбежались, по кустам размыря́лись. Он крепко спал, вплоть до вечера пролежал.
Проведала то на дубу пчелиная матка и говорит своим дитяткам: «Полетайте, дитятки мои, во зеленые луга. Ванюшка крепко спит, не проснется. Его разбуждайте, коней его собирайте!» И некоторая одна была сильная пчела, прилетает к Ванюшке и жалит его за белое лице. Ванюшка проснулся, горькими слезами заливался: ни одной лошадушки перед ним нет и не знает же он, где их взять и некого ему домой гнать. Вот пчела и говорит: «О, бери-ка, Ванюшка, кнут, да вот постой-ка тут! Пригоним мы тебе!» Как собрались все пчелки летать по зеленым лугам; они стали летать, стали брюнчать, стали кобылушек собирать, да Ванюшке на́ руки отдавать. «А вот да ну, Ванюшка, гони-ка!» Ванюшка взял да их кнутиком к баушке погнал. «На-ка вот тебе, баушка, исполнил твое приказаниѐ!» — «Ну ладно, Ваня, жди, что будет на утро».
На утро баушка встает, приказ Ванюшке отдает: «На-ка вот, Ванюшка, гони да сохранно пригони! На-ка вот тебе лепешечку за работу!» Он лепешечку взял, в пазушку поклал, выгнал кобылушек во зеленые луга, и так-то ходят кобылушки смирно, травку пощипывают, ключевую водицу прихлебывают, а походят да полежат. Ванюшка поесть захотел, взял да вынул из-за пазухи кусок; крепко закусил и шибко спать запустил. Думает, немного — до́ вечера проспал.
Вот кобылушки и стали по кустам мырять, по кустам да по кустам, по мышиным норам. А вот тут-то была мышиная матка, дорогу перебегала, больно была гла́дка. Распорядилась старая мышь Ванюшку разбудить и кобылушек собрать. Побежала старая мышь: «Ох ты, Ванюшка, Ваня! Ночь-то на дворе, а мы плачем об тебе! Надо тебе встать и кобылушек домой гнать!» Встал Ванюшка, встряхнулся, горючими слезами залился и сказал: «Ох мать ты моя мать, старая мышь! Надо бы тебе добродетель мою знать и кобылушек пригнать!» Старая мышь всех молодых мышей за ними послала; всех кобылушек собрала и погнал их Ванюшка домой. «На-ка тебѐ, баушка, я два дни пропас». — «Ох, Ванюшка, еще завтра день погоняй-ка! Завтра дальше, а хлеба-то бери больше».
Встал Ванюшка по утру собрался и погнал. Захотел поесть, откусил лепешечку и заснул; проспал до вечера. Лошадушки по кустам размырялись, а рак увидал, всех их к Ванюшке согнал и его разбудил. Погнал Ванюшка кобылушек домой: «Будет, баушка; я тебе не слуга, а за работу денежки, а не денежки так деушки!» — «Выбирай, Ванюшка, любую кобылушку!» (А это не кобылушки, а красны деушки.)
Вот лег Ванюшка спать и приходит из двенадцати большая сестра и дает ему знать: «Что ты, Ванюшка, думаешь»:— «Сам не знаю что думаю». — «А возьми ты меня за себя замуж: я тебя добру научу». Ванюшка ей слово сказал и руку ей дал: «Будешь ты моя жена неразлушная!» — «Смотри же, Ванюшка, будь ты не плох, да не дурён: на двенадцать — одиннадцать дур, а самая малая умница. Нас всех к колоде расставят и насыплют всем овса; мы будем все жирные и гладкие, а наша малая сестра бежать-то больно быстра, она будет в колоде лежать. Ты возьми да и скажи баушке: «А вот, мол, ладно мне тоща́я-то!» Вот ты из колоды ее подыми, да мочальцем обратай, да за пояску привяжи; скажи баушке: будет и прощай!» Ванюшка так и сделал.
Сел на коня и уехал к баушке просвирне, приехал и спрашивает: «А что, баушка просви́рня, как повидать Марью-Красу, Черную Косу? Не поминат ли она обо мне?» Та и говорит: «Мы так думали, что тебя и живого нет, а если про тебя из нас двоих кто помянет, с того голову долой. А ну да ляг, Ванюшка, полежи, а я к ней схожу».
Приходит баушка просвирня к Марье-Красе: «А здравствуй, Марьюшка!» — «Здравствуй, баушка!» — «Дава́й-ка, Марьюшка, поиграм в карточки!» Взяли да и поиграли. Баушке-то досталась кралечка, а Марьюшке-то королек. И говорит баушка: «Э, да какой королек-то хороший, Марьюшка!» — «Быдто Иван-царевич, баушка!» — «Ох, Марьюшка, так-то так, да не ладно. Да-ка мне тупой топор, срублю твою голову! Ведь у нас с тобой уговор был: кто первый про Ивана-царевича помянет, с того голову долой». — «Ну да, баушка, будет да и ладно. Здесь нет никого, а кабы он был здесь, не рассталась бы я с нём». — «А Ванюшка-то, Марьюшка, на диване лежит!»
Марьюшка побежала, Ванюшку увидала, во саха́рные уста целовала. «Ну, Ванюшка, ты помрешь и я с тобой!» — «Я бы был, Марьюшка, жив, будешь и ты жива!» Сели на кобылушек да и поехали.
Приежжают ее родные братья, спрашивают у баушки: «А де наша сестра?» Баушка и говорит: «Иван царевич увез.» — «Мы его терзали, да видно мало»! Сели двенадцать брато́в на двенадцать пежин, сели да полетели, как млад ясен сокол. Стали Ванюшку догонять; Ванюшка стал кобылушку под голяшку хлыстать. Вот кобылушка взвилась, как белый лебедь. Пегая кобыла — выше, а под Васильем кобылушка еще выше.
Сказка про нужду (лубочная картинка).
Приехали к батюшке, а батюшка был старе́хонек. Иван-царевич и говорит: «Здравствуй, батюшка!» Тот обрадова́лся, Ванюшке на белую грудь броса́лся, с Ванюшкой целова́лся. «Ох да ладно, Ванюшка, что приехал на свою сторонушку!» Тут и сказке конец, сказал ее молодец и нам молодцам по стаканчику пивца, за окончанье сказки по рюмочке винца.
6. БАРИН И МУЖИК
Жил был мужик; имел у себя много овец. Зимним временем большущая овца объягнилась, и взял он ее с двора в избу, с ягненочком. Приходит вечер; едет барин, попросился к нему ночевать. Подошел под окошко и спрашивает: «Мужичек, пусти ночевать!» — «А не будете ночью озоровать?» — «Помилуй! Нам бы только где темну ночку проспать». — «Заезжай, барин!» Взъехал барин с кучером на двор. Кучер убирает лошадей, а барин в дом пошел. На барине был огромный волчий тулуп. Взошел в хату, богу помолился, хозяевам поклонился: «Здорово живете, хозяин с хозяюшкой!» — «Добро жаловать, господин!»
Сел барин на лавочку. Овца волчий тулуп увидала и глядит на барина; сама глядит, а ногой-то топ, и раз, да и два, да и до трех. Барин говорит: «А что, мужичек, овца ногой то̀пает?» — «Она думает: ты волк; слышит волчий дух. Она у меня волков ловит; вот нынешнюю зиму с десяток пымала». — «Ах, дорого бы я за нее дал! Не продажна ли она? Для дороги мне она хороша». — «Продажна, да дорога̀». — «Эх, мужичек, да не дороже денег; у барина хватит». — «Пожалуй, уважить можно». — «А сколько она сто̀ит?» — «Пять сот рублей». — «Помилуй, много. Возьми три сотенки».
Ну, мужик согласился, продал. Барин ночь переночевал, на зорьке встал и в путь собрался; хозяину три сотенки отдал и овечку взял, посадил в санки и поехал. Едет. Идут встречу три волка.
Вот овца увидала волков, так и прыгает на санях сама через наклѐску сика̀ет. Барин говорит кучеру: «Надо пускать: вишь она как раззадорилась!.. Сейчас пымат». (А она боится.) Кучер и говорит: «Постой немножечко, сударь, она раззадорится».
Сверста̀лись волки с ними ровно. Барин выпустил овцу; овца испугалась волков, в лес полетела, коротким хвостом завертела. Как волки за ней залили́сь, только снег раздува̀тся, и кучер за ней собира̀тся. Поколе лошадушку выпрягал, в погонь за овцой скакал, волки овцу пымали и шкуру с нее содрали, сами в лес убежали.
Кучер подскакал — овца на боку лежит, а ее шкура содрана̀ лежит. Подъезжает к барину. Барин его спрашивает: «Не видал ли чего?» — «Ах, сударь, хороша овца! Вся изорвалась, а волкам не поддалась!» Мужичек три сотенки получил, сидит топерь, барину сказочки рассказывает, а три сотенки в кармане лежат.
7. ПРО НУЖДУ
Вот как бедный мужичек, в худенькой своей одежёнке, в дрянненькой обувчёнке и работает в мороз, и резко рубит — не нагреется; лицо его от морозу разгорается. И въезжает в селенье барин, и не больше как двое, с кучером, и остановились. «Бог помочь, тебе, мужичек!» — «А спасибо же, сударь!» — «В какую стужу ты рубишь?» — «Эх, сударь, нужда рубит».
