– Да чтоб тебя! – удивилась Натаха. – Экая сажа!
Негритянка открыла дикие глаза, оскалила белоснежные зубы и задёргалась в безнадёжной попытке порвать цепь.
– Да не сепети, дай глянуть… Погодь, хорошо прикрутили, только пилить. Да не дёргайся ты, попей лучше! Сека, дай ей компоту, – Натаха раздаёт распоряжения, примериваясь ножовкой.
Я подумал, что, может быть, её не просто так прикрутили, но ничего не сказал. Наша корпулентная мадам в порывах помощи ближнему неостановима, как вытатуированный на её левом бицепсе слоник. Да и что нам делать? Бросить чёрную бабу тут? Как-то не по-человечески. Лучше я её пристрелю, если что. По сравнению с тем, чтобы сдохнуть у раскалённой трубы, уже сойдёт за гуманизм.
– Вы… кто, блядь… – надо же, чисто по-русски. Тут все более или менее изъясняются на языке осин. Кроме тех, кто принципиально не хочет.
– Просто прохожие, – ответил я уклончиво. – Если тебя отвязать, ты кусаться не будешь?
– Я – нет. Но есть те, кто будут.
– Ну, вот когда будут, тогда и посмотрим.
– Готово, – с удовольствием сказала Натаха, сматывая цепь и запихивая её в чемоданчик. Бездонный он, что ли?
– Сто мы будем дерать дарьсе? – спросила Сэкиль. – Мы есё не всё осмотрери.
– Бежать… Будете… Быстро… – выдохнула негритянка.
– От кого?
– От тех, кто вас изнасилует, убьёт, снова изнасилует и съест. Если догонят.
– Какая приятная перспектива, – вздохнул я. – И где же эти милые люди?
– Скоро придут, чтобы сделать это со мной.
– Думаю, не надо их здать! – сказала нервно азиатка. – Я не рюбрю, когда меня насируют. Надо уходить.
Она достала из сумки и надела рубашку. Видимо, одетой чувствовала себя более защищённой от насилия. Поколебавшись, вытащила запасную футболку и дала негритянке.
– Что делаем, Кэп? – спросила Натаха.
Интересно, конечно, что за нечисть тут водится, но чернявую мадам надо буквально на себе тащить, не чувствую я боеготовности вверенного мне подразделения.
– Уходим, – решился я. – Натаха, тащи эту немочь, Сэкиль, выводи их отсюда, я прикрываю. Пошли.
Натаха молча обхватила негритянку за талию – та только сдавленно пискнула – и взвалила на плечо, как мешок. Сэкиль быстрым шагом двинулась впереди с фонариком, я пошёл замыкающим, оглядываясь в темноту сзади. Поэтому именно я увидел мелькание света среди переплетения труб.
– Давайте быстрее! Девочки, ускорились!
За нами бегут люди с тусклыми чадящими факелами, переплетаясь тёмными силуэтами с мечущимися тенями. Выглядит неприятно. С такой целеустремленностью они вряд ли просто хотят поздороваться. Бегут быстро, молча, сопя и топоча. Факелы трещат во влажном горячем воздухе.
Я достал из кобуры пистолет и, поколебавшись, выстрелил вверх. Дал, так сказать, предупредительный. Всё-таки у нас только слова негритянки, которую мы видим первый раз в жизни. Предупреждение вышло на славу – пуля, отрикошетив от потолка, пробила трубу на стене, и оттуда ударила струя пара, в которую как раз и вбежали с разгона преследователи. Чёрт, стрелять на поражение вышло бы более гуманно. Дикий вопль боли дал понять, что мы с ними точно не подружимся.
Да не очень-то и хотелось.
Натаха, свалив на меня костлявую негритянку, обмотала решётку трофейной цепью и защёлкнула замок. Мы некоторое время стояли, пытаясь отдышаться, и смотрели на подпертую столом деревянную дверь тамбура. Никто в неё не ломится, преследователи то ли напуганы выстрелом, то ли пострадали от ожогов. Прохладный сухой воздух на лестничной площадке кажется необычайно приятным.
– Выход был познавательным, но малопродуктивным, – подвёл я итог. – Всей прибыли – одна сильно загорелая мадам.
– Не уверена, что она стоит потраченного патрона, – недовольно пробормотала Натаха.
Тут я с ней солидарен, пополнить боезапас негде. И всё же, что-то подсказывает, что избежать близкой встречи с факелоносцами было верным решением.
– Обидно, что мы не смогри посмотреть этаз… – вздохнула Сэкиль.
Не поспоришь. Технический уровень – это интересно. Мало ли что там есть ценного. Инструменты для Натахи, например. Ну и вообще любопытно разобраться, как всё устроено.
– Может, мы туда ещё вернёмся, – сказал я.
Из-за двери раздался сильно приглушённый, но вполне различимый вопль боли, ужаса и отчаяния. Надсадный, на разрыв глотки вой невыносимой муки. Он тянулся и тянулся, продирая нутро мелкой дрожью. Потом захлебнулся и смолк. Стало тихо.
– А мозет, и нет, – сказала Сэкиль.
***
Негритянку, остававшуюся пока безымянной и полуживой, пронесли под любопытными взглядами мимо столовой и разместили в пустой комнате. Сделавшего стойку на сестру по расе Смитти я немедленно выгнал ко всем чертям. Пусть барышня оклемается. Велел Натахе присматривать и никого не пускать. Поить компотом в целях ликвидации обезвоживания. Как очухается – звать меня. Если она может рассказать что-то интересное, я должен услышать это первым, а до остальных любопытствующих довести в части касающейся.
Любопытствующие были недовольны. Первым припёрся Стасик, котлету ему в глотку. Глядя на то, как я чищу разобранный на части пистолет, он сглатывал слюну от зависти и нудил.
– Вы должны ставить руководство в известность о планах и результатах. Что за самодеятельность?
– Какое ещё в жопу руководство? Не знаю никакого руководства.
– Я демократически избранный руководитель общины!
– Не знаю никакой общины. Ты про ту толпу распиздяев, которые просиживают стулья в столовке, играя в подкидного дурака и сплетничая, кто с кем спит?
– Вы очень неуважительно отзываетесь о нашем сообществе, Кэп. А если я доведу это до их сведения?
– То мне будет похуй. И им будет похуй. Всем будет похуй, кроме тебя, Стасик, потому что тебе я хлебало разобью. Не потому, что мне не похуй, а чтобы в твою пустую башку не забредала больше мысль меня пугать.
– Вы что, стреляли из пистолета? – соскочил с темы самозваный староста, демократически избравший сам себя просто потому, что всем было насрать.
Ишь ты, догадался сосчитать патроны.
– Не твоё дело.
– Патроны – невозобновляемый запас общины, критически влияющий на её безопасность! Вы не можете распоряжаться ими самовольно и безответственно!
Ну да, прежде чем стрелять, я должен был сбегать и поставить вопрос на всеобщее голосование.
– Я инициирую общественные слушания по изъятию у вас оружия и переводу его на ответственное хранение общины.
То есть самого Стасика, потому что кто тут ещё самый ответственный?
– Мало ли что может случиться, пока вы шляетесь с единственным пистолетом незнамо где?
– В чём проблема? Найди второй, – я собрал пистолет, вставил магазин, дослал патрон, поставил на предохранитель и убрал в кобуру. – А то пиздеть все горазды.
– Общественность будет недовольна.
– На фаллосе я её вращал.
– Никто не отрицает важности вашей миссии, Кэп, – сказал Стасик, скривившись. – Но раз вы сами не хотите брать на себя ответственность за организацию людей, не желаете взваливать на свои плечи бремя руководства – так не мешайте тем, кто готов это делать! Говорят, вы притащили ещё кого-то? Женщину? Почему я узнаю об этом последним? Почему кадровый вопрос не согласован со мной? Вы, Кэп, при всём уважении, не будете ей заниматься. Вам что – подбросили проблему и усвистали по лестницам гулять. Почему вы решили, что имеете право увеличивать численность общины, ни у кого не спросив? А как же нагрузка на инфраструктуру? У нас одна душевая на всех, одна столовая… Гуманизм гуманизмом, но я должен в первую очередь заботиться о своих людях!
– Стасик, – сказал я проникновенно. – А пошел-ка ты нахуй. Не доводи до греха. При всём уважении.
– Я этого так не оставлю, Кэп! – «народный староста» гордо выпятил животик и покинул помещение.